Интервью.

Роман Сухоставский: Расскажите, пожалуйста, как прошел ваш визит в Калмыкию, и какова была его причина и цель?

Дечен Церинг: Это был мой первый визит в Россию и Калмыкию. Я приехала по приглашению Калмыцкого общества друзей Тибета, которое в этом году отмечало 20-летие со дня основания. Я привезла в Калмыкию выставку тибетских памятных панно. Это проект ассоциации тибетцев Северной Калифорнии, мы хотим таким образом увековечить память о тибетских мужчинах и женщинах, монахах и монахинях, а также мирянах, погибших за время оккупации Тибета. В Калмыкии у нас было четыре выставки: первая на праздновании дня рождения Калмыцкого общества друзей Тибета, и еще три выставки в общеобразовательных школах. Всего к настоящему времени мы закончили работу над 52 панно, шесть из них мы привезли в Калмыкию, чтобы рассказать людям о ситуации в Тибете.

Во время визита в Калмыкию мне выпала честь встретиться с верховным ламой Калмыкии Тэло Тулку Ринпоче. Я также побывала в главном буддийском храме в Элисте, «Золотая обитель Будды Шакьямуни» и в первом буддийском храме Калмыкии. И, конечно, я почтила память тех калмыков, которые погибли во время ссылки, которой подвергся калмыцкий народ во время Второй мировой войны.

Роман Сухоставский: Расскажите немного о себе: где вы родились, в какой семье, и расскажите о своей связи с Тибетом.

Дечен Церинг: Я родилась в эмиграции, в Непале, получила образование в Непале и Индии, а затем в Америке. А вот мои родители родились в Тибете. Мой отец родом из столицы Тибета Лхасы. А моя мать родилась в Шигацзе, неподалеку от Лхасы. Но мне посчастливилось трижды побывать в Тибете: в Лхасе и ее окрестностях, включая родной город моей мамы, Шигацзе, а также в восточных районах Тибета, в Кхаме и Амдо.

Роман Сухоставский: Расскажите, как ваши родители бежали из Тибета?

Дечен Церинг: Подобно большинству тибетцев, родившихся и выросших за пределами Тибета, я выросла, слушая истории о Тибете, о том, что произошло, и почему мы были вынуждены бежать. Мне много рассказывали об этом не только родители, но также дядя моего отца, который жил вместе с нами, и дедушка со стороны матери, который был родом из Литханга в Кхаме. Мы росли, зная, каким был Тибет до оккупации, и с самого детства ощущали большую ответственность за то, чтобы улучшить ситуацию в Тибете.

Мы ни на минуту не забывали, что страна, в которой мы родились, это не наша настоящая родина. Своей родиной мы считали оккупированный Тибет. Мы всегда чувствовали себя гостями в приютившей нас стране. Думаю, можно сказать, что мы выросли, чувствуя глубокую внутреннюю связь с Тибетским нагорьем.

Роман Сухоставский: Каким виделся вам Тибет из рассказов родителей, что ассоциировалось с ним, что, по-вашему, сердце Тибета?

Дечен Церинг: С самого детства я восприняла представление о Тибете, как об очень духовной стране, на всех уровнях проникнутой буддизмом и буддийской практикой. Конечно, неверно было бы говорить, что до китайской оккупации в тибетском обществе было полное равенство. Однако тибетцы жили в мире, окруженные атмосферой духовности и взаимного уважения. И конечно люди могли свободно перемещаться по всему Тибету. Также я знала, что тибетская природа необычайно красива. Вот, что мне запомнилось больше всего из рассказов родителей. Кроме того, у людей было подлинное уважение к окружающей среде: тибетцы не вели добычу природных ископаемых, не покоряли горные вершины. Природу вокруг себя тибетцы воспринимали как часть собственной жизни и старались относиться к ней бережно. Тибетцы в основной своей массе вели кочевой образ жизни, они брали от природы только самое необходимое, но не больше. Конечно, не было и речи о варварской добыче полезных ископаемых, которая началась после 1959 года.

Я думаю, что сегодня тибетцам не хватает, прежде всего, свободы, независимости. Под свободой я имею в виду свободу практиковать собственную религию и свободу слова, которых тибетцы лишены вот уже почти шестьдесят лет.

Роман Сухоставский: Как пережили ваши родители расставание с Тибетом? Как они менялись в изгнании в первые годы?

Дечен Церинг: В 1958 году дядя моего отца, который был чиновником в тибетском правительство, отправился в поездку с официальной делегацией и взял с собой моего папу и его старшую сестру. В 1959 году отец с сестрой должны были вернуться домой, однако их мать велела им остаться за границей, потому что ситуация в Тибете уже была очень напряженной. Вот так получилось, что мой отец оказался разлучен со своей семьей. Он тогда был еще подростком и очень переживал, что не смог должным образом проститься с матерью и братьями. В 1982 году, когда граница Тибета временно приоткрылась, его мать умерла. Так что он с ней так больше и не увиделся. Я думаю, что это стало для него одним из самых тяжелых переживаний.

Что касается моей мамы, то ее отец был предпринимателем. И он вывез всю семью из Тибета в Индию. У бабушки было девять детей, четверо из них умерли (двое в Тибете, а двое по дороге в Индию). Как вы знаете, переход через Гималаи очень непростой, многие тибетцы погибли в дороге. А тем, кто добрались до Индии, было непросто приспособиться к новым условиям. Я думаю, что для большинства тибетцев, включая и моих родителей, трудно было привыкнуть к жизни в другой стране. Не надо забывать также и о том, что они покинули Тибет не по доброй воле, их вынудили уйти. Многие, уходя, ничего не смогли взять с собой, кроме того, во что были одеты. А еще многим пришлось оставить в Тибете своих родных и близких.

Я в Москве всего один день, по-русски не знаю ни слова, кроме, может быть, «спасибо». И мне трудно представить, каково было родителям, которые пришли в Индию, не говоря на хинди, не зная страны. Все для них было абсолютно новым и незнакомым. Они не привыкли к жаре. Много тибетцев в Индии умерли от разных болезней, с которыми их организм был не в состоянии справиться.

Но у них был источник большой надежды и веры – Его Святейшество Далай-лама, который к тому времени тоже пришел в Индию. И все, чего добилось тибетское сообщество в эмиграции за последние шестьдесят лет, стало возможным лишь благодаря мудрому руководству Его Святейшества, благодаря тому уважению, которым он пользуется во всем мире.

Поскольку большинство тибетцев прошли через Индию, мы все испытываем огромную признательность к индийскому народу за их щедрость и гостеприимство, с которым они приняли тибетских беженцев и Его Святейшество Далай-ламу.

Тибетским беженцам нечего было предложить взамен, чтобы отблагодарить индийцев. В мире тогда вообще мало что знали о Тибете. Но, несмотря на это, несмотря на непростые отношения с Китаем, индийское правительство приняло нас, и мы высоко ценим и всегда будем помнить, то, что сделала для нас Индия.

Роман Сухоставский: Вы родились в Непале. Как прошло ваше детство, и как вы оказались в США?

Дечен Церинг: Да, я родилась в Непале и ходила там в английскую школу. Когда мне исполнилось десять лет, меня отправили в школу в Индию, в Дарджилинг. Это был пансион христианской миссии. Тогда вообще было принято отправлять детей учиться в Индию, потому что в Непале в то время была монархия, и власти старались ограничить количество английских школ. В Индии я проучилась восемь лет, с четвертого по одиннадцатый класс.

Поскольку школа принадлежала христианской миссии, то каждое воскресенье мы слушали проповедь и каждый день ходили в церковь, я пела в церковном хоре, но христианкой так и не стала. Потому что с детства во мне воспитали очень сильное чувство принадлежности к буддизму. Я всегда питала веру в учения Его Святейшества Далай-ламы. У меня не было сомнений, что я нахожусь на правильном духовном пути.

И вот однажды семья друзей моих родителей пригласила меня приехать на год учиться в Америку. Я очень не хотела туда ехать, потому что мне очень нравилось жить в этом небольшом городке в горах в Индии. Родители сказали: это всего на один год, надо попробовать, это может открыть тебе новые возможности на будущее. Но решение они оставили за мной. И в итоге я решила поехать на один год. И вот, в возрасте 18 лет я попала в Северную Каролину. И с тех пор уже около 28 лет я живу в США.

Роман Сухоставский: Какой опыт вы приобрели в Америке?

Дечен Церинг: Во время учебы в Америке я научилась активной гражданской позиции. Я боролась за права животных, в колледже я восемь лет была вегетарианкой. Также я научилась критическому мышлению, научилась уверенности в себе. Я всю жизнь училась в системе образования, где было не принято задавать вопросы учителю. В детстве я не слишком-то стремилась высказывать свое мнение, хотя и занималась активно спортом, но это не одно и то же. Я была девочкой из небольшого городка, которая внезапно оказалась в Америке, где надо было учиться жить самостоятельно, ведь в те времена там, где я жила, еще практически не было тибетского сообщества.

В силу того, что я попала на юг Соединенных Штатов, я много узнала о гражданской войне и о сегрегации. Даже в 1985 году в Северной Каролине я все еще могла видеть следы разделения людей на белых и черных. Я видела, что даже мои сверстники не изжили в себе это историческое деление на южан и северян. Я увидела, что рабство и сегрегация оказали огромное влияние даже на молодое поколение, которое не застало этих явлений. Из этого можно сделать вывод, что когда в истории страны происходят пытки или дискриминация по признаку цвета кожи, религии или национальности, то это оказывает влияние не только на современное поколение, но также и на будущие поколения. И то, что происходит в Тибете с начала китайской оккупации, оказывает воздействие не только на поколение наших родителей, но также на нас и на будущие поколения. Думаю, русские люди согласятся со мной, потому что в истории России тоже были сложные периоды.

Нам следует помнить, что наши действия сегодня производят эффект, подобный расходящимся кругам на воде, который отдаленно скажется на последующих поколениях, и в общении друг с другом не забывать об общечеловеческих ценностях. Это то, что имеет в виду Его Святейшество Далай-лама, когда говорит о всеобщей ответственности и о том, что каждый из нас должен внести свою лепту в создание мира на Земле.

А теперь, возвращаясь к ответу на ваш вопрос, я могу сказать, что те 28 лет, что я живу в Америке, я стараюсь учиться американской культуре и образу жизни, но в то же время я стараюсь держаться своих корней. Его Святейшество всегда говорит, и мои родители тоже меня этому учили, что в каждой культуре есть что-то хорошее и что-то плохое. И надо учиться распознавать хорошие стороны и перенимать их, и плохие, от которых надо воздерживаться. Живя в Америке, я всегда старалась придерживаться этого совета.

Роман Сухоставский: Что касается тибетцев, то сейчас есть условно три группы: люди, родившиеся в Тибете и живущие там сейчас; тибетцы, бежавшие в Индию или уже родившиеся там; и тибетцы, живущие в западных странах. Есть ли связь между этими группами, и вам кажется, вы разные, или все-таки существует единство всех тибетцев?

Дечен Церинг: Я думаю, в каждом сообществе эмигрантов существует деление на разные группы. В последние шестьдесят лет, благодаря усилиям Его Святейшества Далай-ламы тибетцы, независимо от того, где они живут, ощущают себя объединенными под единым руководством. А также в силу нашей исторической связи с Тибетом, даже если мы родились за его пределами, мы чувствуем единство нашего народа. Кроме того, нас держит вместе наше общее дело: неважно, где мы живем, в Тибете, в эмиграции, в Индии, в Непале или на Западе, мы все жаждем свободы слова, религии и т.д. для Тибета. Эта великая цель объединяет нас.

Итак, помимо объединяющего руководства Его Святейшества Далай-ламы, нас связывает наша душевная привязанность к тибетской земле и борьба за права человека и за справедливость. Но при этом, конечно, между нами есть и различия. Тибетцы, выросшие в Тибете после китайской оккупации, живут в атмосфере страха, когда они вынуждены буквально каждый день бороться за выживание. А наши родители, когда они бежали из Тибета, не думали, что их изгнание продлится долго. Они не стремились глубоко укорениться на новом месте, потому что хотели вернуться и освободить Тибет. Так что тибетцы, родившиеся в эмиграции, подобно мне, выросли с сильным чувством национальной принадлежности. И сегодня, когда все больше тибетцев уезжают на Запад, у них по-прежнему сильно чувство своей принадлежности к тибетскому народу, пусть даже они говорят на других языках, или считают себя гражданами других стран. Все равно в глубине души мы чувствуем, что Тибет объединяет нас.

Наверное, людям, не терявшим подобно нам свою страну из-за оккупации, трудно до конца понять это чувство связи с родной землей, которую, возможно, мы никогда не видели. Это чувство очень сильно в тибетцах молодого поколения.

И в самом Тибете, несмотря на репрессии, тибетцы очень ясно понимают, в какой политической атмосфере они хотят жить. И это тоже объединяет нас.

Недавно одна моя близкая подруга собиралась поехать в Тибет в первый раз и очень сомневалась, стоит ли ехать сейчас, когда там такая непростая ситуация. Я сказала ей то, что говорю всем своим американским друзьям: надо ехать в Тибет, но при этом важно уметь рассмотреть, что кроется под блеском и роскошью того, что вам будут показывать китайские экскурсоводы. Внешность может быть обманчива. Надо понимать, что материальное развитие, которое, несомненно, есть в Тибете, это не то, за что тибетцы готовы умереть, и буквально умирают сегодня.

Тибетцы очень немногочисленны – изначально нас было около шести миллионов. 1,2 миллиона человек погибли во время китайского вторжения и после. Кроме того, в последнее время тибетцы погибают в результате самосожжений. Самосожжения происходят не потому, что тибетцы не ценят свою жизнь. Но ситуация настолько ужасна, а мировое сообщество и мировые лидеры не предпринимают достаточных усилий, чтобы что-то изменить к лучшему. Так что самосожжения – это способ разбудить глобальное сообщество. Я надеюсь, что эти действия возымеют результат, и люди, подобные вам и мне, постараются действительно что-то сделать, а не только выражать моральную поддержку на словах.

Роман Сухоставский: Давайте поговорим об этом подробнее. Историю сопротивления тибетцев китайской оккупации можно разделить на несколько этапов. Сначала было вооруженное противостояние, затем это движение прошло, а в последнее время регулярно возникают акции протеста, и также появилось такое трагическое явление, как акты самосожжения. Почему, на ваш взгляд, сейчас возникла новая волна протестов, и почему тибетцы осуществляют публичные самоубийства, хотя в тибетской и буддийской культуре отношение к самоубийству крайне отрицательное?

Дечен Церинг: Вы правы, наше движение прошло через несколько этапов. Китайцы начали занимать восточные части Тибета в 1949 году, и тогда же началось сопротивление со стороны тибетцев. В 1951 году Его Святейшество Далай-лама в составе тибетской делегации побывал в Пекине, где он встречался с Мао Цзэдуном и попытался убедить китайское руководство, что вторжение в Тибет – это ошибка со стороны китайской компартии, которая приведет к пагубным последствиям. Его Святейшество также рассказывает, что время встречи с Мао Цзэдуном тот произнес слова, которые поразили Его Святейшество. Мао Цзэдун сказал, что религия – это яд. Это не сулило ничего хорошего Тибету, где очень сильна приверженность буддизму, а два лидера – Далай-лама и Панчен-лама – являлись в тот момент не только духовными, но и светскими руководителями государства. В конечном итоге китайцы дошли до Лхасы, где в то время находился Далай-лама. Тибетцы полагают, что у китайцев были планы похитить Далай-ламу, для чего его пригласили на встречу с военными, при этом, поставив условие, чтобы он был без охраны. 10 марта 1959 года произошло первое крупное восстание против китайцев, миллионы тибетцев собрались перед дворцом Потала в Лхасе. А 12 марта того же года тибетские женщины тоже выступили против китайской оккупации. К сожалению, Тибет все же был оккупирован, а Его Святейшеству пришлось бежать, а за ним в изгнание последовали десятки тысяч тибетцев.

Я бы не сказала, что затем последовал период некоего затишья. Потому что еще до начала самосожжений была целая серия событий, которые показывали, что в Тибете все далеко не так безоблачно, как хотят представить китайцы. До оккупации в Тибете было более шести тысяч монастырей. Практически все они были разрушены китайцами. И монахи тоже взялись за оружие, чтобы защитить свою религию. Мы исповедуем ненасилие, но ненасилие не означает, что надо спокойно смотреть, как разрушают твою религию, и ничего не предпринимать, чтобы этому помешать.

В 1982 году, когда Китай приоткрыл границу Тибета, огромное количество тибетцев устремились в эмиграцию. С 1959 по 1982 год тибетцы в эмиграции не знали, что происходит в Тибете. И вот вдруг мы узнали от родных и близких об ужасных страданиях, голоде, смертях, преследованиях наших братьев и сестер в Тибете. В 1987 году произошло крупное восстание. Я думаю, что именно тогда люди на Западе впервые узнали о политической ситуации в Тибете, и начали создаваться группы поддержки Тибета.

В 2008 году по Тибету прокатилась настоящая волна протестов. Действительно, некоторые из выступлений сопровождались насильственными действиями. Но большая часть протестов носили мирный характер. Но даже в том, что касается случаев применения насилия, нет полной уверенности, кто были истинные зачинщики. Это могли быть оплаченные китайцами провокаторы, или китайцы, переодетые в тибетскую одежду.

А потом начались самосожжения. Первый случай произошел еще в 1998 году за пределами Тибета. Но массовый характер эти акции приобрели, начиная с 2009 года.

Его Святейшество Далай-лама говорит, что мы не требуем независимости. В своем страсбургском предложении он наметил политику Срединного пути и призвал к подлинной автономии Тибета в рамках существующей конституции Китая. Далай-лама выдвигает эти предложения, видя, что ситуация в Тибете становится все хуже и хуже. Трехтысячелетняя культура Тибета находится под угрозой уничтожения. Тибетская культура подвергается систематическому геноциду. Ежедневно уничтожается природа Тибета, что, в свою очередь, окажет воздействие на весь остальной мир. Принимая во внимание все эти факторы, Его Святейшество Далай-лама выдвигает требования о подлинной автономии и продолжает ненасильственную борьбу за Тибет. Такова же и официальная позиция тибетского руководства в эмиграции, Центральной тибетской администрации.

Почему же тибетцы предают себя огню? Я думаю, что для них это единственный способ пробудить международное сообщество. Самосожжение – это самая крайняя мера, потому что в обычной ситуации человеку и в голову не придет причинять вред самому себе. Эти люди поступают так не из-за того, что не ценят свою жизнь, не из стремления причинить физический вред кому-то еще. Но их тело – это все, что у них осталось. Они не имеют права на выражение протеста, не имеют права собираться, им запрещено даже практиковать собственную религию так, как они считают нужным. Они не могут спеть о том, что происходит, не могут описать это в стихах, не могут публиковать статьи. Что еще им остается? Как еще они могут рассказать миру о своих страданиях? Они живут как бы в одиночном заключении среди репрессий и атмосферы подавления. И единственное, что еще подвластно им – это их собственное тело.

Конечно, никто из нас, включая и Его Святейшество Далай-ламу, не поощряет самосожжения. Но разве можем мы их осуждать? Нам легко, мы живем в свободном мире, нам никогда не понять, в каких условиях живут они. Так что я не считаю себя в праве судить. В чем я точно уверена, они не причиняют вреда никому другому, они не террористы. В основе их действий ненасилие. Я думаю, они самые бесстрашные и мужественные тибетцы из всех, кого мы знаем.

Я помню, во время учений Его Святейшество сказал, что насилие – это не обязательно физическое действие. Мы должны понимать мотивацию человека. Действиями тибетцев, совершающих самосожжения, движет забота о судьбе своей страны, о справедливости и соблюдении прав человека. Их цель – привлечь внимание мирового сообщества к этим вопросам. В то время как сам акт самосожжения может для кого-то выглядеть, как насильственное действие, за ним стоит ненасильственная мотивация. А вот китайская политика политических репрессий и ущемления свобод, которая подталкивает тибетцев к таким крайним мерам, действительно пропитана насилием. Эта политика направлена на уничтожение тибетской природы, культуры и самого тибетского народа. Пусть внешне действия китайцев не выглядят насильственными, но мотивация исполнена насилия гораздо больше, чем сами акты самосожжения.

Здесь важно также напомнить, что тибетцы борются не против китайского народа, не против Китая, как государства. Они выступают против политики китайского руководства, которая и вынуждает их на подобные действия.

Роман Сухоставский: Уже много лет в отношениях с Китаем тибетцы следуют подходу политики Срединного пути, который предложил тибетскому обществу Далай-лама. Китайское руководство не принимает эти предложения, и ситуация в Тибете не улучшается. Вероятно, у многих тибетцев уже накопилась усталость от тщетности попыток вести разговор в этом направлении. Как известно, в тибетском обществе есть радикальные движения, которые предлагают требования полной независимости Тибета. Как, по-вашему, возможно ли изменение во взглядах тибетского правительства в эмиграции или тибетского общества в сторону требования полной независимости?

Дечен Церинг: Его Святейшество Далай-лама, которого считают воплощением Будды Сострадания, всегда стремиться найти решение, от которого выиграют все заинтересованные стороны. Но он также очень прагматичный человек. Он сочетает в себе сострадание с прагматичностью. Большинству из нас далеко до этого уровня. Поэтому большинству, наверное, трудно увидеть истинную пользу Срединного пути. Хотя, с другой стороны, даже Его Святейшество признает, что за последние тридцать лет эта политика не принесла весомых плодов. И дело здесь не в том, что тибетцы не приложили должных стараний, но в том, что китайское правительство не продемонстрировало подлинной заинтересованности в достижении компромисса.

Я согласна, что в нашем сообществе есть разные точки зрения. Я бы не сказала, что это какой-то раскол, потому что, как я уже сказала ранее, нас всех объединяет приверженность делу Тибета. У нас состоялось несколько общих встреч, на которых мы обсуждали дальнейшие пути решения тибетского вопроса: надо ли продолжать в официальной политике придерживаться Срединного пути или же надо требовать полной независимости.

Если спросить любого тибетца, хотел бы он, чтобы Тибет был независимым или подлинно автономным, я думаю, каждый ответил бы, что он за свободный и независимый Тибет. Но, принимая во внимание ситуацию в Тибете, а также реакцию международной общественности и реакцию людей в самом Китае, Его Святейшество полагает, что наибольшую поддержку вызывает именно политика Срединного пути.

С другой стороны в любом обществе всегда есть группы, которые выражают разные мнения. У нас есть такие организации, как Тибетский молодежный конгресс, Студенты за свободный Тибет, которые не согласны с политикой ЦТА. Я думаю, что наличие разных точек зрений идет на пользу обществу. Это способствует ведению дискуссии и вообще присуще демократическому обществу. Но главное, что все эти разные подходы продиктованы заботой о судьбе Тибета.

А сегодня, когда происходят самосожжения, особенно наглядно видно, что мы способны действовать сообща. Когда буддийские монахи и монахини и миряне в Тибете предают себя огню, уже нет времени обсуждать, кто какой позиции придерживается. Своими действиями они говорят нам, что ситуация действительно очень тяжелая, и мы должны объединиться и приложить все усилия, чтобы к нам присоединились люди всего мира, которым не безразличны права человека и справедливость.

Проблема Тибета касается не только тибетцев. Тибет принес в мир тибетский буддизм с его богатейшей культурой. И сейчас эта культура находится под угрозой. Я думаю, что на каждом, кто практикует тибетский буддизм, на каждом, кому дороги общечеловеческие ценности и справедливость, лежит ответственность помочь Тибету.

Роман Сухоставский: Давайте вернемся к вашему проекту, который вы представляли в Калмыкии. Как он возник, и какова его цель?

Дечен Церинг: Как я уже упоминала, это проект ассоциации тибетцев Северной Калифорнии. В то время я возглавляла ассоциацию (руководство ассоциации избирается непосредственно членами тибетской общины). И я была хорошо знакома с похожим проектом лоскутных панно в память об умерших от СПИДа. Члены семей людей, умерших от СПИДа, вручную шили лоскутные панно в память о своих близких. Выставка этих панно в Вашингтоне сподвигла правительство и средства массовой информации обратить внимание на серьезность проблемы. Увидев, какой эффект производит визуальное представление страданий, я подумала, что в 2009-м, в 50-ю годовщину оккупации Тибета, мы тоже могли бы осуществить художественный проект, чтобы привлечь внимание к проблеме Тибета. Так возник проект тибетских памятных панно.

Лоскутная техника – это американская традиция, которая зародилась в эпоху рабства. Негры-рабы шили себе одежду из лоскутков старой одежды, в этом был элемент сопротивления. Итак, мы оттолкнулись от американской традиции и немного переработали ее в тибетском контексте. Мы сделали таблички с именами тибетских героев и героинь, с датами рождения и смерти, местом, где они родились. В исполнении панно мы использовали пять цветов тибетских молитвенных флагов, что должно символизировать чтение молитв. Законченное панно может выглядеть почти как тибетская тханка (духовная живопись).

Мы начали проект 25 апреля 2009 года и получили благословение Его Святейшества Далай-ламы. Мы пообещали создать 50 панно в память о 50-летней годовщине оккупации Тибета. Лоскутные панно шьют тибетцы, живущие в Северной Калифорнии, в Торонто (Канада), а 30 из 50 панно были сделаны в Индии тибетцами, которые недавно пришли из Тибета, при поддержке Ассоциации тибетских женщин. Одно из панно сшили тибетские монахини. Таким образом, этот проект мы осуществляем в сотрудничестве со многими организациями.

Сегодня мы сделали 53 панно и хотим показать их в как можно большем количестве мест по всему миру, чтобы привлечь к тибетскому вопросу внимание новых людей. Мы хотим достучаться до людей, которые, возможно, не прочитают о Тибете в журнале, не получат брошюру с призывом «Свободу Тибету!», не зайдут на сайт «Сохраним Тибет», но им могут понравиться наши лоскутные панно. То есть цель нашего проекта в том, чтобы привлечь новых людей.

Например, в Калмыкии, многие люди, которые приходили на выставку, впервые осознали, как молоды были те, кто погиб во время оккупации Тибета Китаем, и как много их было. Мы надеемся, что, посмотрев нашу выставку, они захотят побольше узнать о Тибете.

Это наше первое панно. Как я уже сказала, мы использовали здесь пять цветов молитвенных флагов. По краям три портрета символизируют три исторические области Тибета: Десятый Панчен-лама из Амдо, Андруг Гомпо Таши из Кхама, Джампа Тензин из Лхасы. Этим мы хотели показать, что Тибет больше, чем та область, которую Китай называет Тибетским автономным районом, и во время оккупации тибетцы погибали на всем Тибетском нагорье. На наших панно мы хотели представить монахов, монахинь, мирян, выходцев из аристократических семей и простых людей. Вышивка выполнена вручную тибетцами из Сан-Франциско, Канады и Индии.

Наше первое панно подписал Его Святейшество Далай-лама 25 апреля 2009 года, благословив, таким образом, весь наш проект.

Роман Сухоставский: Последний вопрос, каким вы видите будущее Тибета, и что могут сделать российские буддисты, чтобы помочь тибетцам?

Дечен Церинг: Мы видим, что в Китае происходят перемены. Ни одно правительство, никакая политика не могут оставаться неизменными. Все меняется. В китайском обществе происходят изменения, вызванные экономическим ростом, тем, что люди получают больше информации, несмотря на цензуру. Китайское руководство – это лишь горстка людей, наделенных большой властью. Но несмотря на всю свою власть, они не чувствуют себя в безопасности. Они настолько боятся, что даже взламывают компьютеры рядовых тибетцев, чтобы узнать, что те замышляют. Они так напуганы, что тибетца, просто поющего песню о Далай-ламе, сажают в тюрьму. Настолько они не уверены в себе, что доходят до того, что очерняют Его Святейшество Далай-ламу, лауреата Нобелевской премии мира. И когда горстка людей управляет более чем миллиардом людей, изменения неизбежны. Ведь в Китае большинство людей не пользуются теми свободами, которыми пользуемся мы. Так что Китай не такой уж стабильный, каким его представляют в средствах массовой информации. Ситуация в Китае изменится, демократизация наступит, это лишь вопрос времени. Если уж в Советском Союзе произошли перемены, пала Берлинская стена, наступила Арабская весна, то нет никаких оснований полагать, что Китай навсегда останется таким, какой он есть.

Что же до того, как могут буддисты помочь тибетцам, я считаю, что не только в России, но и во всем мире на каждом, кто практикует тибетский буддизм, лежит ответственность действительно сделать что-то для Тибета. Буддизм пришел в Европу и на Запад в целом из Тибета. Его принесли тибетские наставники, которые приехали в западные страны, чтобы учить людей буддизму. Не только как религии, но и как философии. Учения Его Святейшества Далай-ламы, а также других наставников, принесли огромную пользу многим людям во всем мире.

Когда я была в Калмыкии, то с кем бы я ни общалась, все говорили, что буддизм принес огромную пользу всем калмыкам. Его Святейшество Далай-лама трижды бывал в Калмыкии, в 1991-м, 1992-м и 2004-м, и каждый его визит помогал буддистам России почувствовать свою связь с Тибетом и тибетцами. Отношения между буддистами России и Тибета насчитывают 400 лет. В какой-то момент нас разъединили политические обстоятельства. Члены Калмыцкого общества друзей Тибета и все калмыки, с которыми мы встречались, так привержены делу Тибета, поскольку они видят, что нас объединяет общая буддийская вера, буддийская культура, присущая нашим обществам. И если тибетская культура, тибетский буддизм будут утрачены на своей родине, в Тибете, то это станет огромной потерей для буддистов во всем мире.

Встречаясь в Америке с буддистами, находящимися в ретрите, я всегда говорю, что они могут медитировать, сколько им позволяют их способности, только благодаря свободам, которыми мы пользуемся в этой стране, а также благодаря тому, что сюда приезжают тибетские ламы и учат буддизму не тибетцев. Это создает связь на глубинном уровне между вами и тибетцами, живущими в Тибете. Вы должны почувствовать связь с монахами и монахинями, которые, родившись в Тибете, лишены возможности свободно практиковать буддизм.

Так что буддисты в странах свободного мира в равной мере с тибетцами должны действовать, подписывать воззвания, посещать сайты, посвященные тибетскому вопросу, писать письма своим правительствам, присоединяться к протестам тибетцев. Сделать так, чтобы китайское правительство уже не могло смотреть на нас как на жалкую горстку активистов из «клики Далая». Нужно, чтобы международное сообщество оказало давление на китайское правительство, чтобы оно начало настоящие переговоры, всерьез задумалось о том, чтобы принять предложенный тибетской администрацией подход Срединного пути, пока Его Святейшество Далай-лама еще с нами. Утрата Тибета станет большой потерей для всего мира. Исчезновение буддизма в Тибете окажет влияние на качество буддийской практики во всем мире. Хотя в Тибет буддизм пришел из Индии, но это было уже очень давно. А в современной истории буддизм, который вы практикуете, пришел к вам из Тибета.

В заключение я хочу сказать, что на Западе буддисты очень любят сидеть и медитировать, чтобы обрести внутреннее умиротворение. Но я прошу вас помнить, что в то время как вы наслаждаетесь миром и духовным развитием, тибетцы в Тибете, монахи и монахини, подвергаются репрессиям, они испытывают отчаяние, а некоторые из них заживо сжигают себя, потому что они лишены возможности просто сидеть и мирно медитировать. Так что я призываю вас не только медитировать, но и действовать. Будьте буддистами 21-го века: будьте небезразличны, активно участвуйте в деятельности, направленной на обеспечение свобод, справедливости и общечеловеческих ценностей, которые лежат в основе буддизма.



http://savetibet.ru