– Когда и как Вы почувствовали, что Вам надо быть именно в юморе?
– Это хороший вопрос. С пяти лет я читал патриотические стихи. Был маленький, худой, но голос громкий. А потом в школе начал кривляться, ребята смеялись. Помню, в 7 классе был у нас учитель физики: очень интеллигентный, в пенсне, в общем, человек из 19 века. Он приходил в класс и говорил: «Ромочка, вы покривляйтесь сначала, а потом мы начнем урок». И я пять минут делал все, что хотел. Все смеялись, видимо, это и дало мне
толчок пойти в юмористы. А потом была самодеятельность, затем театры миниатюр: райкинский, одесский, московский.
– Есть ли среди молодых Ваших коллег подающие надежды юмористы?
– Думаю, что нет. К сожалению... Ведь жанр классического театра миниатюр очень сложный и потому редкий. А сейчас я остался вообще один. Вот по телевизору бывшие кавээнщики говорят, что играют миниатюры. Но они даже не знают, что это такое! Там нет ни начала, ни конца, и такая большая условность, что аж противно. Я имею в виду все эти «Камеди клаб», «Камеди вумен», «Наша Раша». Несерьезно все это, баловство, оно скоро уйдет. А я бы хотел, чтобы появился человек, личность, которая знала бы, для чего выходит на сцену, что хочет сказать нам, зрителям. Пока таких нет. Ну, Галкин хорошо пародии делает. Но пародии делали всю жизнь, кто хуже, кто лучше. Я называю пародистов «клопами-кровососами», потому что они «сосут кровь» из талантливых людей. Хотя некоторые делают это талантливо.
– Вы больше сатирик или юморист?
– Юморист. Сатирик у нас – Задорнов. Юмористы никогда не воевали с властью: ни с советской, ни с нынешней. Мы всегда были театром миниатюр, это что-то среднее между драматическим и эстрадным. Но по принципу работы, конечно, ближе к драматическому. У нас есть спектакли, мы играем образы, характеры. И жанр позволяет делать это и как трагедию, и как комедию. Вот Райкин был не только великим комиком, но и лириком, и трагиком. Сейчас я остался один. Но есть еще эстрада: Клара Новикова, Ефим Шифрин, Петросян и так далее.
– Тексты Вам до сих пор Жванецкий пишет?
– Сейчас уже не пишет. Когда Витя (Ильченко – прим. ред.) ушел, Миша все больше стал писать для себя и выступать в одиночестве. Я и надоедать ему
не хочу, все-таки уже больше 40 лет вместе, сколько можно! Я, конечно, буду сегодня играть и Жванецкого, и Альтова. Но и у меня уже две книги вышло, так что покажу несколько собственных вещей.
– Вы уже столько лет работаете в одном жанре. Не хотели бы сказать что-нибудь серьезное?
– Было и серьезное: Чехов, Зощенко, Хармс, Альтов. Буквально два дня назад мне позвонила Таня Васильева, приглашала в антрепризу. Я пока держусь, не соглашаюсь – не люблю ни от кого зависеть.
– Как Вы относитесь к своим киноработам?
– Несерьезно. Кино – это мое хобби, а не профессия. А вообще это отдельная профессия – актер кино. Я из своих фильмов, пожалуй, вспомнил бы «Биндюжник и Король», там точно было сыграно. У Говорухина сыграл эпизод. Он как-то подошел ко мне и спросил: «Хочешь у меня сняться?» Я согласился, и тогда Говорухин заявил: «Ну вот и напиши себе роль». Написал, сыграл одесского таксиста. У Рязанова есть несколько эпизодов в «Небесах обетованных», «Предсказании». Вот недавно снялся в Одессе. Фильм с рабочим названием «Улыбка бога, или Чисто одесская история» должен выйти в декабре. Симпатичное кино, сейчас таких нет, сейчас – война, убийства... А там такой лирический одесский юмор. Но кино для меня – это общение с интересными людьми. Я снимался с Евстигнеевым, Броневым, Гафтом.
– А Ваш бесподобный Швондер...
– «Собачье сердце» – это, в первую очередь, Булгаков. Потом хороший режиссер – Бортко. И актеры были подобраны очень грамотно, и вообще все удачно совпало. А еще, знаете, я считаю, что этот фильм стал успешным потому, что большинство зрителей не читало «Собачье сердце». Когда-то я сам читал его под одеялом, это произведение было запрещено. А сейчас многие увидели, как там какая-то собака перевязанная бегает, Швондер какой-то, им стало интересно, они побежали и прочитали книгу.
– В Одессе каждый год бываете?
– Да, хотя уже 30 лет живу в Москве. Но каждый год езжу на 1-2 дня на Юморину. Посещаю кладбище, все мои родственники уже там... А еще мэр Одессы и горсовет подарили мне двухкомнатную квартиру. Тот
дом пока еще строится. Теперь будет где жить и мне, и моим детям с внуками.
– В Одессе действительно есть такие типажи, которых Вы играете?
– А как же, я их придумал что-ли!? Правда, сейчас таких людей осталось мало, но они еще есть. Так ведь и Молдованка никуда не делась, и Пересыпь. Там входишь в квартиру прямо с земли. Тесные дворы, куры
бегают, постоянно что-то варится, шкварится, белье развешено, если свадьба – гуляет вся Молдованка...
– Вы увлечены теннисом, с Борисом Ельциным не играли?
– Нет. Но с ним связана одна история. Когда Ельцин стал первым секретарем Московского горкома партии, он устроил в зале «Октябрьский» большой концерт. Мы с Витей Ильченко играли сценку «На складе». Обычно она пользовалась колоссальным успехом. А
там была мертвая тишина. Такая публика застопоренная, и атмосфера в зале соответствующая.
– Куда поедете после нас?
– Сейчас у меня нет никаких планов, еду куда захочу. Вот раньше мы должны были играть по 15 спектаклей в московском Эрмитаже, это был ужас. Сейчас нормально, работы не так много. Правда, далеко ездить уже не могу – например, в Америку или Австралию. В США я не раз бывал. Публика в основном наша, одесситы приходили посмотреть, каким стал Рома: толстым или не очень. Это же специфический народ! Но в Америку я, скорее всего, больше не поеду – утомительно, хотя я поддерживаю форму, играю в большой теннис, плаваю в бассейне. Я вообще люблю движение, воду. Но все равно с возрастом все появляется: сахар – есть, песок – есть, камни – есть, давление – есть. Прямо перекличка какая-то...

 http://www.nepsite.com