Юре­вич О. Ан­д­ро­ник I Ком­нин.

Гла­ва III

АН­Д­РО­НИК В ВИ­ЗАН­ТИИ

Се­ва­сто­кра­тор Иса­ак Ком­нин имел трех сы­но­вей, ко­то­рые, по всей ве­ро­ят­но­сти, ро­ди­лись в за­кон­ном бра­ке от рус­ской княжны Во­ло­да­рев­ны. Ан­д­ро­ник поя­вил­ся на свет вто­рым ре­бен­ком. Год его ро­ж­де­ния мож­но ус­та­но­вить лишь при­бли­зи­тель­но, при срав­не­нии ис­точ­ни­ков. Кин­нам на­зы­ва­ет его свер­ст­ни­ком им­пе­ра­то­ра Ма­нуи­ла[1], в сра­же­ни­ях ко­то­ро­го под Не­океса­ри­ей в 1140–1141 го­дах Ан­д­ро­ник при­ни­мал уча­стие на сто­ро­не сво­его от­ца Исаа­ка[2], где он вы­ка­зал боль­шую от­ва­гу в бит­ве про­тив вра­гов. Хро­нист упо­ми­на­ет при этом, что Ма­нуи­лу то­гда не бы­ло и во­сем­на­дца­ти лет[3], и на­зы­ва­ет его юно­шей[4]. Де­вят­на­дца­ти лет он уже взо­шел на пре­стол[5].

Итак, Ан­д­ро­ник поя­вил­ся на свет (как и его свер­ст­ник Мануил) в 1124 го­ду. Мень­шую цен­ность име­ет дру­гое, ме­нее бла­го­при­ят­ное для Ан­д­ро­ни­ка со­об­ще­ние Хо­ниа­та, ко­то­рый не­од­но­крат­но де­ла­ет на­ме­ки на со­лид­ный воз­раст Ан­д­ро­ни­ка. Хо­ни­ат, опи­сы­вая поход Ан­д­ро­ни­ка во гла­ве паф­ла­гон­ской ар­мии на Кон­стан­ти­но­поль (май 1182 го­да), го­во­рит, что Ан­д­ро­ник был то­гда се­дым лы­сым муж­чи­ной[6] и даль­ше за­ме­ча­ет с ари­сто­фа­нов­ским зло­рад­ст­вом, что Ан­д­ро­ник, по­сле то­го как он в ка­че­ст­ве са­мо­держ­ца всту­пил на пре­стол (сен­тябрь 1183 го­да), уже ды­шал на ла­дан[7]. Мы мо­жем так­же не при­да­вать боль­шо­го зна­че­ния упо­ми­на­нию Хо­ниа­та о жи­те­ле Ни­кеи, оса­ж­ден­ной ар­ми­ей Ан­д­ро­ни­ка, ко­то­рый ру­гал его со стен го­ро­да сло­ва­ми «стар­ше, чем Ти­тан»[8], что бы­ло про­дик­то­ва­но его зло­бой и не­на­ви­стью к Ан­д­ро­ни­ку как к вра­гу. Ан­д­ро­ник то­гда ед­ва пе­ре­шаг­нул шес­ти­де­ся­ти­лет­ний воз­раст, точ­нее го­во­ря, он сто­ял на по­ро­ге сво­его шес­ти­де­ся­ти­двух­ле­тия[9].

Свои дет­ст­во и юность Ан­д­ро­ник про­вел во двор­це сво­его дя­ди Ио­ан­на II[10]; он вос­пи­ты­вал­ся вме­сте с его деть­ми: Алек­се­ем, Ан­д­ро­ни­ком, Ма­нуи­лом, Ма­ри­ей и Ан­ной. В Ву­ко­ле­он­ском двор­це без­раз­дель­но ца­ри­ла ат­мо­сфе­ра глу­бо­кой на­бож­но­сти, поч­ти гра­ни­чив­шей с ас­ке­зой, что бы­ло вве­де­но еще Ан­ной Да­лас­си­ной. Юные го­ды им­пе­ра­тор­ские сы­но­вья со сво­им двою­род­ным бра­том про­во­ди­ли в за­ня­ти­ях и уп­раж­не­ни­ях в ры­цар­ском ре­мес­ле. Хо­тя мы зна­ем не­ много о сис­те­ме обу­че­ния мо­ло­де­жи, ко­то­рая бы­ла вве­де­на при им­пе­ра­тор­ском дво­ре Кон­стан­ти­но­по­ля, од­на­ко на при­ме­ре Ан­д­ро­ни­ка мы мо­жем ут­вер­ждать, что осо­бое вни­ма­ние уде­ля­лось фун­да­мен­таль­ным зна­ни­ям древ­не­гре­че­ской ли­те­ра­ту­ры, тео­ло­ги­и и дру­ги­х гу­ма­ни­тар­ны­х нау­к; да­лее сле­до­ва­ли во­ен­ное ис­кус­ст­во и ме­то­ды го­су­дар­ст­вен­но­го управ­ле­ния. Это бы­ло вре­мя бур­но­го раз­ви­тия ви­зан­тий­ско­го гу­ма­низ­ма. При дво­ре вы­со­ко ува­жа­ли уче­ных, по­ощ­ря­ли по­этов, но не толь­ко это. Чле­ны им­пе­ра­тор­ской се­мьи, та­кие как Ан­на Ком­ни­на, ее суп­руг Ни­ки­фор Ври­ен­ний, Иса­ак Ком­нин и дру­гие, са­ми за­ни­ма­лись со­чи­ни­тель­ст­вом в об­лас­ти ис­то­рии и ли­те­ра­ту­ры[11]. Чем луч­ше кто-то знал род­ную ли­те­ра­ту­ру со вре­мен Го­ме­ра, тем не­при­ну­ж­ден­ней поль­зо­вал­ся он клас­си­че­ской лек­си­кой и тем боль­шие вос­хи­ще­ние и при­зна­ние он вы­зы­вал. Пи­са­те­ли Древней Гре­ции пе­ре­жи­ва­ли свой ре­нес­санс, язык дво­ра все боль­ше от­ли­чал­ся от язы­ка на­ро­да[12]. Ви­зан­тий­ское об­ра­зо­ва­ние ру­ко­во­дство­ва­лось в этот пе­ри­од прин­ци­па­ми за­пад­ных школ. Школь­ный курс со­сто­ял из двух ос­нов­ных час­тей, ко­то­рые ох­ва­ты­ва­ли грам­ма­ти­ку, ри­то­ри­ку и чте­ние клас­си­че­ских ав­то­ров (три­ви­ум), а так­же гео­мет­рию, ариф­ме­ти­ку, му­зы­ку и ас­тро­но­мию (квад­ри­ви­ум); по­след­няя но­си­ла, ко­неч­но, ас­т­ро­ло­ги­че­ский ха­рак­тер. Вер­ши­ной обу­че­ния счи­та­лась фи­ло­со­фия, ко­то­рая, са­мо со­бой ра­зу­ме­ет­ся, бы­ла под­чи­не­на тео­ло­гии. Им­пе­ра­тор­ские сы­но­вья вос­пи­ты­ва­лись сна­ча­ла под при­смот­ром ма­те­ри. Ко­гда они дос­ти­га­ли от­ро­че­ско­го воз­рас­та, им­пе­ра­тор при­гла­шал осо­бо­го пе­да­го­га, час­то ев­ну­ха, и по­ру­чал ему ин­тел­лек­ту­аль­ное и фи­зи­че­ское вос­пи­та­ние сво­их де­тей в це­лом. Наи­боль­шее вни­ма­ние уде­ля­лось запоминанию ли­те­ра­тур­ны­х про­из­ве­де­ний, изучению тру­дов свя­тых, а так­же на­ход­чи­во­сти в ве­де­нии дис­кус­сий[13].

В та­кой ат­мо­сфе­ре под­рас­тал Ан­д­ро­ник, ви­дя в Ма­нуи­ле сво­его луч­ше­го то­ва­ри­ща по иг­рам и учеб­ным за­бо­там. Бы­ла ли друж­ба двою­род­ных брать­ев ос­но­ва­на на вза­им­но­сти? Кин­нам го­во­рит толь­ко о чрез­вы­чай­ной люб­ви Ма­нуи­ла к Ан­д­ро­ни­ку, ведь он чрез­вы­чай­но лю­бил его[14]. Ма­ну­ил и Ан­д­ро­ник, вос­пи­ты­ва­ясь вме­сте, со­рев­но­ва­лись друг с дру­гом в ку­лач­ных бо­ях, тур­ни­рах и пе­ших по­хо­дах при охо­те на круп­ную дичь[15]. Со вре­ме­нем это со­рев­но­ва­ние за маль­чи­ше­ское пре­вос­ход­ст­во пре­вра­ти­лось в мол­ча­ли­вое со­пер­ни­че­ст­во за пер­вое ме­сто в Ви­зан­тий­ской им­пе­рии.

Они оба от­ли­ча­лись ред­кой муж­ской кра­со­той. Ан­д­ро­ник, бо­лее чем двух­мет­ро­во­го рос­та, пре­вос­хо­дил Ма­нуи­ла сво­им клас­си­че­ским сло­же­ни­ем. Ма­ну­ил же от­ли­чал­ся рас­су­ди­тель­но­стью[16]. По­это­му то­гдаш­ние хро­ни­сты боль­ше вни­ма­ния уде­ля­ли внеш­но­сти Ан­д­ро­ни­ка[17]. Очень стат­ный, на­де­лен­ный гер­ку­ле­со­вой си­лой, он все­гда дер­жал­ся очень пря­мо, а его ли­цо ды­ша­ло юно­ше­ской бод­ро­стью да­же в по­жи­лом воз­рас­те. У не­го бы­ло же­лез­ное здо­ро­вье. По при­ме­ру ге­ро­ев Го­ме­ра, ел он пре­иму­ще­ствен­но жа­ре­нное на вер­те­ле мя­со. Ел и пил Ан­д­ро­ни­к очень мно­го. Вре­мен­ные при­сту­пы га­ст­ри­та он ле­чил с по­мо­щью го­ло­да­ния и гим­на­сти­ки.

Пат­ри­ар­ху Фео­до­сию, ко­то­рый впер­вые уви­дел Ан­д­ро­ни­ка под Кон­стан­ти­но­по­лем в мае 1182 го­да, бро­си­лись в гла­за его скрыт­ный яро­ст­ный взгляд, ис­кус­ное при­твор­ст­во и гор­дая по­ступь[18]. Лю­бое воз­ра­же­ние вы­зы­ва­ло у Ан­д­ро­ни­ка не­ук­ро­ти­мый гнев[19]. Не­из­мен­но эле­гант­ный в ма­не­ре дер­жать­ся[20], он по­ра­жал свое ок­ру­же­ние ост­ро­уми­ем и пре­вос­ход­ной па­мя­тью, ко­то­рая все­гда бы­ла го­то­ва по­мочь ему про­ци­ти­ро­вать зло­бо­днев­ные из­ре­че­ния из Го­ме­ра[21] или из По­сла­ний апо­сто­ла Пав­ла[22], ко­то­ро­го он вы­со­ко чтил[23]. Ан­д­ро­ник был мас­те­ром эпи­сто­ляр­но­го жан­ра, он пре­вос­ход­но знал древ­не­гре­че­скую ми­фо­ло­гию[24], а так­же Вет­хий За­вет. Он лю­бил на­хо­дить­ся в кру­гу уче­ных[25], где про­ве­рял свои ли­те­ра­тур­ные спо­соб­но­сти. В те­че­ние дол­го­го вре­ме­ни ему да­же при­пи­сы­ва­ли ав­тор­ст­во «Диа­ло­га про­тив ев­ре­ев»[26], ко­то­рый со­хра­нил­ся во мно­гих ру­ко­пи­сях XIV и XV ве­ков. Этот «Диа­лог» поя­вил­ся, од­на­ко, око­ло 1310 го­да, что до­ка­за­ло про­ве­ден­ное К. Крум­бахе­ром лин­гвис­ти­че­ское ис­сле­до­ва­ние[27].

Ан­д­ро­ник был не­ор­ди­нар­ным зна­то­ком бо­го­сло­вия, но он, тем не менее, его не лю­бил. Хо­ниат рас­ска­зы­ва­ет, что Ан­д­ро­ник, од­на­ж­ды за­став в сво­ем шат­ре Кин­на­ма и епи­ско­па Не­опат­ра за дис­кус­си­ей по по­во­ду ци­та­ты из Писания «мой Отец бо­лее ве­ли­кий, чем Я», при­гро­зил им, что бро­сит их в ре­ку Рин­дак, ес­ли они не за­кон­чат свои спо­ры[28]. Это от­сут­ст­вие тео­ло­ги­че­ских при­стра­стий бы­ло ис­клю­че­ни­ем из пра­вил в се­мье Ком­ни­нов[29]. Ма­ну­ил, на­при­мер, на­хо­дил удо­воль­ст­вие в тео­ло­ги­че­ских дис­пу­тах. Ко вре­ме­ни его прав­ле­ния со­стоя­лось це­лых семь цер­ков­ных Со­бо­ров и бы­ло опуб­ли­ко­ва­но мно­же­ст­во ре­ли­ги­оз­ных канонов[30]. Жи­вой тем­пе­ра­мент[31], та­лант льсте­ца[32], а пре­ж­де все­го — вро­ж­ден­ное уме­ние при­вле­кать к се­бе лю­дей сде­ла­ли Ан­д­ро­ни­ка лю­бим­цем сто­лич­но­го лю­да[33]. Ес­ли мы до­ба­вим к это­му еще дру­гие чер­ты его ха­рак­те­ра, та­кие как ис­тин­но вос­точ­ная хит­рость[34], уме­ние вы­кру­тить­ся[35], не­слы­хан­ное при­сут­ст­вие ду­ха в мо­мент опас­но­сти[36], а так­же ред­кий ак­тер­ский дар[37], мы по­лу­чим пол­ный, хо­тя и слож­ный порт­рет это­го че­ло­ве­ка, ко­то­рый от­ли­чал­ся так­же и не­за­ви­си­мо­стью су­ж­де­ний и му­же­ст­вом в вы­ска­зы­ва­нии сво­ей точ­ки зре­ния, да­же по от­но­ше­нию к им­пе­ра­то­ру[38]. Мы на­ме­рен­но уде­ли­ли опи­са­нию личности Ан­д­ро­ни­ка та­кое вни­ма­ние, по­то­му что ви­зан­тий­цы тре­бо­ва­ли, что­бы их вла­сти­те­ли во всех от­но­ше­ни­ях пре­вос­хо­ди­ли сред­не­го че­ло­ве­ка[39]. Хро­нист го­во­рит, что са­ма фи­гу­ра Ан­д­ро­ни­ка пред­рас­по­ла­га­ет его к вла­ды­че­ст­ву, и да­лее до­бав­ля­ет: «Та­кие свой­ст­ва те­ла и ду­ха вла­сти­те­ля ка­жут­ся вну­шаю­щи­ми опа­се­ние, по­то­му что по при­ро­де ве­щей они уг­ро­жа­ют его соб­ст­вен­ной вла­сти»[40].

Ко­гда Ма­ну­ил взо­шел на ви­зан­тий­ский пре­стол (8.4.1143), об­ста­нов­ка при им­пе­ра­тор­ском дво­ре ра­ди­каль­но из­ме­ни­лась. Мрач­ная ат­мо­сфе­ра на­бож­но­сти, ко­то­рая с дав­них вре­мен ца­ри­ла при от­цов­ском дво­ре, не нра­ви­лась юно­му ва­си­лев­су и его свер­ст­ни­кам[41]. Он пе­ре­нес свою ре­зи­ден­цию из древ­не­го Кон­стан­ти­нов­ско­го двор­ца, ко­то­рый на­зы­ва­ли так­же Ву­ко­ле­о­нским или Свя­щен­ным двор­цом, в но­вый дво­рец, ко­то­рый был воз­ве­ден в бух­те Зо­ло­той Рог. Из двор­ца Влахерн, ко­то­рый воз­вы­шал­ся над го­ро­дом, от­кры­вал­ся чу­дес­ный вид на об­шир­ные по­ля и мо­ре. Вид­нею­щие­ся вда­ле­ке ип­по­дром и Св. София до­пол­ня­ли ланд­шафт им­пе­ра­тор­ско­го ар­хи­тек­тур­но­го со­ору­же­ния. Во­круг него воз­ник но­вый го­род­ской квар­тал, где раз­ме­ща­лись ве­ли­ко­леп­ные двор­цы ро­до­ви­тых кня­зей, ду­хо­вен­ст­ва и свет­ских са­нов­ни­ков. Не­срав­нен­ная рос­кошь Влахер­на про­из­во­ди­ла на ино­зем­цев чрез­вы­чай­но силь­ное впе­чат­ле­ние ог­ром­ной вла­сти Его Ве­ли­че­ст­ва Им­пе­ра­то­ра, ко­то­рую он при­нял не­по­сред­ст­вен­но от им­пе­ра­то­ра Ри­ма[42]. Ву­ко­ле­он, к ко­то­ро­му да­же при­слу­га от­но­си­лась пре­неб­ре­жи­тель­но, от­ны­не стал кре­по­ст­ной тюрь­мой для по­ли­ти­че­ских вра­гов Ма­нуи­ла, чью судь­бу дол­жен был раз­де­лить и Ан­д­ро­ник.

Но­вая им­пе­ра­тор­ская ре­зи­ден­ция соз­да­ва­ла над­ле­жа­щий фон для мо­ло­до­го им­пе­ра­то­ра. Ма­ну­ил, сын вен­гер­ской прин­цес­сы, был ок­ру­жен свои­ми брать­я­ми, ку­зе­на­ми, до­маш­ней и сто­рон­ней мо­ло­де­жью. Он чув­ст­во­вал се­бя ры­ца­рем по при­зва­нию. Ему им­по­ни­ро­ва­ли тур­ни­ры, ко­то­рые уст­раи­ва­лись на за­пад­ный ма­нер, он да­же до­пус­кал, что­бы в его об­ще­ст­во вхо­ди­ло боль­шое количество ла­ти­нян, и под­ра­жал им в их оде­ж­де и об­ра­зе жиз­ни[43]. Во­ен­ные иг­ры в пре­де­лах двор­цо­вой тер­ри­то­рии или охо­та в ок­ре­ст­ных ле­сах за­пол­ня­ли сво­бод­ные от го­су­дар­ст­вен­ных за­бот ча­сы до­су­га, вос­точ­ные уве­се­ле­ния вы­тес­ня­лись из двор­ца за­ве­зен­ны­ми с За­па­да за­ба­ва­ми. Иг­ра в мяч, по­ло, бы­ла лю­би­мым за­ня­ти­ем при­двор­ных. Од­на­ко пре­вы­ше все­го был Эрос. Тра­ди­ци­он­ные нра­вы дво­ра бла­го­при­ят­ст­во­ва­ли лю­бов­ным уте­хам, тем бо­лее что Ма­ну­ил сам да­вал к то­му наи­луч­ший при­мер. В вих­ре лю­бов­но­го ос­ле­п­ле­ния он имел мно­же­ст­во раз­но­об­раз­ных ро­ма­нов с кра­си­вей­ши­ми да­ма­ми дво­ра. Хо­тя он взял в же­ны Бер­ту-Ири­ну, он и даль­ше под­дер­жи­вал ин­тим­ные от­но­ше­ния со сво­ей оча­ро­ва­тель­ной пле­мян­ни­цей Фео­до­рой, ко­то­рую он — к воз­му­ще­нию об­ще­ст­ва — осы­пал бо­гат­ыми дарами, ко­гда она ро­ди­ла ему сы­на[44]. При дво­ре с упор­ст­вом на­са­ж­да­лись ас­т­ро­ло­гия, хи­ро­ман­тия, кле­до­но­ман­тия и ле­ка­но­ман­тия[45], к ко­то­рым ви­зан­тий­ские умы бы­ли не ме­нее вос­при­им­чи­вы, чем к ре­ли­ги­оз­но­му мис­ти­циз­му или воз­ро­ж­даю­ще­му­ся не­оп­ла­то­низ­му. Сам Ма­ну­ил на­пи­сал трак­тат в за­щи­ту ас­т­ро­ло­гии[46].

Все это сви­де­тель­ст­ву­ет о сла­бо­сти то­гдаш­ней Церк­ви. Ду­хо­вен­ст­во, в боль­шин­ст­ве сво­ем амо­раль­ное, по­те­ря­ло свой ав­то­ри­тет, и пат­ри­ар­хи ста­но­ви­лись по­сте­пен­но ин­ст­ру­мен­том в ру­ках им­пе­ра­то­ра, что, впро­чем, от­ве­ча­ло по­сле­до­ва­тель­но­му стрем­ле­нию ди­на­стии Ком­ни­нов вве­сти то­таль­ный це­за­репа­пизм[47]. Ма­ну­ил I вы­ка­зал пол­ную го­тов­ность к са­мо­стоя­тель­но­му управ­ле­нию Им­пе­ри­ей. Чес­то­лю­би­вый юно­ша на­ме­ре­вал­ся про­дол­жить де­ло сво­его от­ца. Но не толь­ко это. Он ре­шил да­же вер­нуть Им­пе­рии по­те­рян­ные в те­че­ние сто­ле­тий стра­ны. Его ве­ли­ко­дер­жав­ная по­ли­ти­ка бы­ла на­прав­ле­на глав­ным об­ра­зом про­тив за­пад­ных го­су­дарств, что, как мы уже го­во­ри­ли, на­нес­ло Ви­зан­тий­ской им­пе­рии не­вос­пол­ни­мый ущерб на Вос­то­ке[48]. Гос­под­ство Ма­нуи­ла на­ча­лось под зна­ме­ни­ем войн на вос­точ­ных гра­ни­цах Им­пе­рии. В пер­вом во­ен­ном по­хо­де 1143 го­да его со­про­во­ж­дал Ан­д­ро­ник. Ма­ну­ил опа­сал­ся ос­тав­лять Ан­д­ро­ни­ка в сто­ли­це, что­бы не вве­сти его в ис­ку­ше­ние про­из­ве­сти го­су­дар­ст­вен­ный пе­ре­во­рот, по­то­му что, как ска­зал хро­нист, страсть к вла­ды­че­ст­ву бы­ла унас­ле­до­ва­на Ан­д­ро­ни­ком от от­ца[49]. Ма­ну­ил все­гда по­доз­ре­вал сво­его двою­род­но­го бра­та, а с дру­гой сто­ро­ны, он хо­тел ис­поль­зо­вать его при шта­бе сво­ей ар­мии. Ко­гда им­пе­ра­тор Ма­ну­ил, по­сле па­ни­хи­ды по сво­ему умер­ше­му от­цу и урегулирования дел в Ан­ти­охии, в пер­вый год сво­его прав­ле­ния вы­сту­пил про­тив ту­рок[50], Ан­д­ро­ник по­ки­нул дво­рец во Влан­ге, рос­кош­ной час­ти го­ро­да в Элев­фе­рий­ской га­ва­ни[51], и при­сое­ди­нил­ся к им­пе­ра­тор­ской сви­те.

Гре­че­ская ар­мия про­шла че­рез Ки­ли­кию и Верх­нюю Фри­гию. До­ро­га бы­ла опас­ной. Ан­д­ро­ник вме­сте с Фе­одо­ром Да­сио­той от­пра­вил­ся на охо­ту. Ко­гда они от­да­ли­лись от глав­ной до­ро­ги, то бы­ли за­хва­че­ны ту­рец­ким от­ря­дом и пре­про­во­ж­де­ны к Ма­су­ду, сул­та­ну Ико­ния[52]. Во­ен­ное по­ло­же­ние не по­зво­ли­ло им­пе­ра­то­ру не­по­сред­ст­вен­но прий­ти на по­мощь сво­ему двою­род­но­му бра­ту. Ему уда­лось ос­во­бо­дить его, и да­же без вы­ку­па, но толь­ко где-то в кон­це 1143 го­да[53].

Дру­гое со­об­ще­ние о по­хо­де про­тив ту­рок де­ла­ет Кин­нам, ко­то­рый в сво­ем твор­че­ст­ве в це­лом уде­лил Ан­д­ро­ни­ку го­раз­до боль­ше мес­та, чем он сде­лал это в со­хра­нив­шей­ся эпи­то­ме. Сви­де­тель­ст­вом ин­те­ре­са к Ан­д­ро­ни­ку мог бы слу­жить рас­сказ хро­ни­ста, ко­то­рый не был за­ме­чен ав­то­ром позд­ней­шей эпи­то­мы[54]. Ко­гда гре­че­ская ар­мия по­до­шла к кра­си­вей­шей ме­ст­но­сти у из­лу­чи­ны ру­чья, Ма­ну­ил вы­ну­ж­ден был дать бой от­ря­ду ту­рок, за хо­дом ко­то­ро­го он на­блю­дал с воз­вы­шен­но­сти. До­воль­но ско­ро он ре­шил вме­шать­ся в бой лич­но, что­бы при­нять ко­ман­ду над даль­ней­шим хо­дом столк­но­ве­ния. Ко­гда он уви­дел, что его конь за­хро­мал, он бро­сил­ся к Ан­д­ро­ни­ку, как это сде­лал уже од­на­ж­ды его отец, и при­ну­дил то­го пе­ре­дать ему сво­его ска­ку­на. Ма­ну­ил без­апе­лля­ци­он­но то­ро­пил Ан­д­ро­ни­ка, и тот ус­ту­пил своего коня им­пе­ра­то­ру[55], а сам пе­ре­сел на дру­гого и ри­нул­ся в гу­щу сра­же­ния. Од­на­ко он не смог мно­го­го до­бить­ся. Ему уда­лось толь­ко вер­нуть в ла­герь мно­гих раз­бе­жав­ших­ся ло­ша­дей. В те­че­ние вось­ми лет от­но­ше­ния ме­ж­ду обо­и­ми двою­род­ны­ми брать­я­ми ос­та­ва­лись чрез­вы­чай­но кор­рект­ны­ми. Ма­ну­ил ос­во­бо­дил Ан­д­ро­ни­ка из ту­рец­ко­го пле­на, при­смат­ри­вал за ним во вре­мя упо­мя­ну­той схват­ки с вра­гом. Мы не зна­ем, ка­ким званием был на­де­лен то­гда Ан­д­ро­ник. Хро­ни­ки ни­че­го об этом не го­во­рят и толь­ко на­де­ля­ют Ан­д­ро­ни­ка про­зви­щем — шес­ти­ма­точ­ный, — как его по­пу­ляр­но бы­ло на­зы­вать, или бо­лее эле­гант­ным — двою­род­ный[56], и на­пря­мую до­бав­ля­ют так­же «бу­ду­щий ти­ран». Бла­го­да­ря это­му об­стоя­тель­ст­ву его лег­ко от­ли­чить от дру­го­го Ан­д­ро­ни­ка из ро­да Ком­ни­нов. Ко­дин на­зы­вал да­же Ан­д­ро­ни­ка про­то­се­ва­стор и про­то­ве­ста­рий, но он спу­тал его с Алек­се­ем[57]. Ан­д­ро­ник меч­тал в то вре­мя толь­ко об од­ном по­чет­ном титуле, что он и дал по­нять поз­же при бо­лее бла­го­при­ят­ных об­стоя­тель­ст­вах[58].

В 1151 го­ду Ан­д­ро­ни­ка жда­ла его пер­вая во­ен­но-ди­пло­ма­ти­че­ская мис­сия. Ви­зан­тий­ские го­су­дар­ст­вен­ные ин­те­ре­сы тре­бо­ва­ли не­мед­лен­но­го воо­ру­жен­но­го втор­же­ния в Ки­ли­кию. Ар­мя­не под­стре­ка­ли к все­об­ще­му вос­ста­нию про­тив гре­ков, пы­та­ясь вер­нуть тер­ри­то­рии, за­вое­ван­ные ко­гда-то им­пе­ра­то­ром Ио­ан­ном II Ком­ни­ном. По­ло­же­ние при­ня­ло не­бла­го­при­ят­ный обо­рот, ко­гда Ма­ну­ил на за­па­де ввя­зал­ся в вой­ну с Ита­ли­ей и Венг­ри­ей, а То­рос, сын Ле­о­на Ар­мян­ско­го, яко­бы при под­держ­ке ви­зан­тий­ской прин­цес­сы, бе­жал из Кон­стан­ти­но­по­ля на ро­ди­ну в Ар­ме­нию[59]. Для осу­ще­ст­в­ле­ния сво­ей це­ли То­рос при­влек жи­те­лей Ан­ти­охии. В ре­зуль­та­те, при ис­клю­чи­тель­ной под­держ­ке сво­их со­оте­че­ст­вен­ни­ков ар­мян, он смог по­оче­ред­но за­хва­тить кре­по­сти гре­че­ских гар­ни­зо­нов. Тот же То­рос раз­бил ту­рок и на­вел ужас на гре­че­ские го­ро­да Моп­суе­стию и Тарс, взяв в плен гла­ву гре­че­ской ар­мии в Ар­ме­нии, Фо­му. Ма­ну­ил, ко­то­рый был за­нят де­ла­ми в Ита­лии, на­зна­чил на ме­сто Фо­мы Ан­д­ро­ни­ка в ка­че­ст­ве глав­но­ко­ман­дую­ще­го  в слож­ней­ший для управ­ле­ния ре­ги­он Ки­ли­кии и Исаврии[60]. Глав­ная мис­сия но­во­го глав­но­ко­ман­дую­ще­го со­стоя­ла в ус­ми­ре­нии мя­теж­но­го То­ро­са, сде­ржи­ва­нии на­па­дения ту­рок на вос­точ­ные гра­ни­цы Ви­зан­тий­ской им­пе­рии, а так­же в за­клю­че­нии ди­пло­ма­ти­че­ско­го бра­ка Ио­ан­на, ос­тав­ше­го­ся вдов­цом по­сле смер­ти се­ст­ры Ма­нуи­ла Ма­рии, с Кон­стан­ци­ей, вдо­вой Рай­мун­да Ан­ти­охий­ско­го[61].

Ан­д­ро­ник в со­про­во­ж­де­нии Ио­ан­на в фев­ра­ле 1151 го­да при­был во гла­ве две­на­дца­ти­ты­сяч­ной ар­мии в Ки­ли­кию[62] и сра­зу на­чал оса­ду Моп­суе­стии, в ко­то­рой скры­вал­ся То­рос[63]. Гре­че­ские ис­точ­ни­ки со­об­ща­ют о пер­во­на­чаль­ном ус­пе­хе гре­че­ско­го ору­жия и о ста­ра­нии То­ро­са пе­ре­тя­нуть Ан­д­ро­ни­ка на свою сто­ро­ну[64]. Пе­ре­го­во­ры обо­их муж­чин не при­ве­ли ни к ка­ко­му взаи­мо­по­ни­ма­нию. Ско­рее все­го, Ан­д­ро­ни­ку не по­до­шли ус­ло­вия за­клю­че­ния ми­ра.

Тем вре­ме­нем оса­да при­ни­ма­ла со­вер­шен­но дру­гой ха­рак­тер. Ан­д­ро­ник относил­ся к свои­м вра­га­м пре­неб­ре­жи­тель­но. Он об­ле­нил­ся и спо­кой­но пре­да­вал­ся ра­до­ст­ным на­сла­ж­де­ни­ям  или шел на сце­ни­че­ское пред­став­ле­ние[65]. На­чаль­ни­ки под­ра­жа­ли сво­ему во­ж­дю. В ря­дах ар­мии ощу­щал­ся не­дос­та­ток дис­ци­п­ли­ны. Бле­стя­ще на­ча­тый во­ен­ный по­ход при­шел к не­из­беж­но­му кон­цу. Не­кой дожд­ли­вой без­лун­ной но­чью[66] То­рос пред­при­нял вы­лаз­ку че­рез брешь в сте­не, не­ожи­дан­но на­пал на гре­че­ский ла­герь и на­нес сво­им вра­гам сокрушительное по­ра­же­ние. Ан­д­ро­ник уз­нал о на­па­де­нии вра­гов во вре­мя пи­руш­ки. По со­об­ще­нию хро­ни­ста, он храб­ро бил­ся[67], но все бы­ло на­прас­ным, и ему пришлось спас­аться бег­ст­вом в Ан­ти­охию[68].

На по­ле бит­вы пал се­васт Фео­дор Кон­до­сте­фан. Весь ла­герь Ан­д­ро­ни­ка сдал­ся в ру­ки То­ро­са (1152). То­рос за­вла­дел гор­ной ча­стью Ки­ли­кии и го­ро­да­ми-кре­по­стя­ми (Тарс, Ада­ма, Ана­зар­ба, Сис и Моп­суе­стия). Ма­ну­ил мог те­перь не ду­мать о но­вом сроч­ном на­па­де­нии на Ар­ме­нию. Во вре­мя пре­бы­ва­ния в Ки­ли­кии Ан­д­ро­ник ре­шил скло­нить на свою сто­ро­ну со­сед­ние го­су­дар­ст­ва, что­бы с их по­мо­щью вес­ти борь­бу за пре­стол[69]. Сна­ча­ла он на­чал про­ве­де­ние пе­ре­го­во­ров (о ко­то­рых нам не очень хо­ро­шо из­вест­но) с ие­ру­са­ли­мским ко­ро­лем Бал­дуи­ном III и ту­рец­ким сул­та­ном Ма­су­дом I[70]. Од­на­ко до­воль­но ско­ро пе­ре­го­во­ры бы­ли пре­рва­ны из-за по­ра­же­ния при Моп­суе­стии.

Ан­д­ро­ник не­на­дол­го за­дер­жал­ся на чуж­би­не. Из Ан­ти­охии он вер­нул­ся пря­мо в Кон­стан­ти­но­поль, где к не­му не про­яв­ля­ли ни ма­лей­ше­го вни­ма­ния, как это бы­ва­ло рань­ше. Но не толь­ко так об­стоя­ли де­ла. Ма­ну­ил ода­рил его ве­ли­ко­леп­ны­ми по­дар­ка­ми и про­дол­жал от­да­вать ему пред­поч­те­ние пе­ред дру­ги­ми[71]. При им­пе­ра­тор­ском дво­ре, прав­да, шеп­та­ли, что Ма­ну­ил на тай­ной встре­че с Ан­д­ро­ни­ком горь­ко уп­ре­кал сво­его двою­род­но­го бра­та в пре­неб­ре­же­нии во­ен­ным де­лом и в том, что его дру­зья от­ды­ха­ли в не­по­ло­жен­ное вре­мя. Од­на­ко он не хо­тел это­го лю­бим­ца дво­ра слиш­ком дол­го дер­жать в сто­ли­це. Как по­ка­зы­ва­ют со­бы­тия ви­зан­тий­ско-вен­гер­ской вой­ны[72], Ма­ну­ил дал сво­ему двою­род­но­му бра­ту Ан­д­ро­ни­ку долж­ность на­ме­ст­ни­ка и глав­но­ко­ман­дую­ще­го обо­и­ми ре­гио­на­ми Ниш и Бра­ни­че­во[73] пря­мо по со­сед­ст­ву с Венг­ри­ей. Кро­ме то­го, Ан­д­ро­ник по­лу­чил Кас­то­рию в ка­че­ст­ве так на­зы­вае­мо­го апа­на­жа, вы­руч­ка с ко­то­ро­го давала весьма большой до­ве­сок в его лич­ную казну. Хо­ни­ат, кро­ме Ни­ша, вно­сит в спи­сок и ок­руг Бел­гра­да как об­ласть дея­тель­­но­сти Ан­д­ро­ни­ка[74]. Пред­став­ля­ет­ся со­мни­тель­ным, что Ан­д­ро­ник од­но­вре­мен­но был упра­ви­те­лем (ду­кой) боль­шой бол­гар­ской фе­мы в це­лом, как это пред­по­ла­га­ет В. Зла­тар­ский[75]. По­след­ние ис­сле­до­ва­ния по­ка­за­ли, что Ма­ну­ил для эф­фек­тив­но­го ук­ре­п­ле­ния гра­ниц Им­пе­рии от на­па­де­ния венг­ров со сто­ро­ны Сир­мия при­сое­ди­нил к фе­мам Ниш и Бра­ни­че­во, ко­то­рые на­хо­ди­лись под на­ме­ст­ни­че­ст­вом Ан­д­ро­ни­ка, толь­ко об­ласть Бел­гра­да[76].

Ан­д­ро­ник, уда­лен­ный от бур­ной жиз­ни сто­ли­цы, ре­шил ис­поль­зо­вать этот бла­го­при­ят­ный мо­мент, что­бы еще раз за­вя­зать от­но­ше­ния с вра­га­ми Ви­зан­тий­ской им­пе­рии. Не­по­сред­ст­вен­ным по­во­дом для это­го по­слу­жи­ло на­зна­че­ние Ио­ан­на, сы­на cе­ва­сто­кра­тора Ан­д­ро­ни­ка и двою­род­но­го бра­та Ма­нуи­ла, на пост про­то­ве­ста­рия. На­зна­че­ние долж­но бы­ло слу­жить ком­пен­са­ци­ей за слу­чай­ную по­те­рю гла­за во вре­мя тур­ни­ра[77]. При­чи­на вто­рой под­ряд из­ме­ны име­ла, од­на­ко, бо­лее глу­бо­кие ос­но­ва­ния, а имен­но та­кие, что дей­ст­ви­тель­но пред­став­лял­ся от­личный слу­чай к по­сте­пен­но­му осу­ще­ст­в­ле­нию сво­его тай­но­го за­мыс­ла ов­ла­деть пре­сто­лом. Ан­д­ро­ник до­го­во­рил­ся пись­мен­но с вен­гер­ским ко­ро­лем Гезой II и пред­ло­жил ему фемы Ниш и Бра­ни­че­во в ка­че­ст­ве воз­на­гра­ж­де­ния за по­мощь, ко­то­рую тот ока­зал бы ему в по­лу­че­нии им­пе­ра­тор­ской ко­ро­ны[78]. Со­общ­ни­ки на­зна­чи­ли вре­мя для на­ча­ла во­ен­но­го по­хо­да. В ука­зан­ное вре­мя Ан­д­ро­ник дол­жен был соб­ст­вен­но­руч­но убить им­пе­ра­то­ра на со­ве­ща­нии в им­пе­ра­тор­ском двор­це, а ар­мия Гезы од­но­вре­мен­но долж­на бы­ла на­пасть на Им­пе­рию. То­гда же Ан­д­ро­ник при по­сред­ни­че­ст­ве по­сла­нни­ка во­зоб­но­вил пе­ре­го­во­ры с Фрид­ри­хом Бар­ба­рос­сой[79], о ко­то­рых мы, к со­жа­ле­нию, зна­ем не­дос­та­точ­но[80]. Это сви­де­тель­ст­во Кин­на­ма о пе­ре­го­во­рах с Бар­ба­рос­сой яв­ля­ет­ся не­по­нят­ным, по­сколь­ку к это­му вре­ме­ни у Ви­зан­тии с Гер­ма­ни­ей сло­жи­лись дру­же­ст­вен­ные от­но­ше­ния[81]: ко­гда че­рез год по­сле на­па­де­ния на Бра­ни­че­во раз­ра­зи­лась вой­на с Гезой, Ма­ну­ил об­ра­тил­ся к Бар­ба­рос­се с прось­бой о во­ен­ной под­держ­ке[82]. Что­бы га­ран­ти­ро­вать се­бя от воз­мож­но­го рас­кры­тия из­ме­ны, Ан­д­ро­ник на­пра­вил­ся в Кон­стан­ти­но­поль и из­ло­жил Ма­нуи­лу мни­мую цель сво­его тай­но­го со­гла­ше­ния, ко­то­рое он за­клю­чил с вен­гер­ским государством яко­бы про­тив их ко­ро­ля. Но Ма­ну­ил уже до это­го уз­нал об из­ме­не Ан­д­ро­ни­ка, как мне пред­став­ля­ет­ся, че­рез од­но­го из сво­их ос­ве­до­ми­те­лей, ко­то­ро­му был по­ру­чен над­зор за Ан­д­ро­ни­ком. Од­на­ко весьма ве­ро­ят­но, что ко­пию пись­ма Ан­д­ро­ни­ка по­слал в Кон­стан­ти­но­поль венгер­ский король Сте­фан III, ко­то­рый был в ссо­ре со сво­им бра­том Гезой[83].

Ма­ну­ил, ко­то­рый уже дав­но знал об из­ме­не, при­нял Ан­д­ро­ни­ка так, как буд­то бы ни­че­го не слу­чи­лось, но все-та­ки его ос­те­ре­гал­ся. Кин­нам, впро­чем, со­вер­шен­но не мог по­нять это­го неж­но­го об­ра­ще­ния им­пе­ра­то­ра со сво­им дву­лич­ным бра­том и пы­тал­ся объ­яс­нить это боль­шой бла­го­склон­но­стью, ко­то­рую им­пе­ра­тор ис­пы­ты­вал по от­но­ше­нию к это­му че­ло­ве­ку[84]. Ан­д­ро­ник ос­та­вал­ся еще не­ко­то­рое вре­мя в Кон­стан­ти­но­по­ле, и ко­гда Ма­ну­ил 21 де­каб­ря 1153 го­да[85] на­пра­вил­ся в Ирак­лию в Пе­ла­го­нии[86], Ан­д­ро­ник так­же был сре­ди его сви­ты. По­ход имел це­лью оз­на­ком­ле­ние с во­ен­ны­ми пе­ре­дви­же­ния­ми ки­ли­кий­ской ар­мии и на­блю­де­ние за вра­же­ски­ми ин­три­га­ми Венг­рии[87]. Им­пе­ра­тор­ская сви­та от­пра­ви­лась на охо­ту на мед­ве­дя и ка­ба­на, ко­то­рую час­то уст­раи­ва­ли в этих мес­тах. Ма­ну­ил уже то­гда не рас­ста­вал­ся со сво­им пан­цирем; бла­го­да­ря этой пре­дос­то­рож­но­сти ему уда­лось из­бег­нуть зло­дей­ско­го убий­ст­ва со сто­ро­ны се­ва­сто­кра­то­ра Исаа­ка, сво­его стар­ше­го бра­та, ко­то­ро­го так­же не ос­тав­ля­ла мысль за­хва­тить им­пе­ра­тор­ский трон. Впро­чем, как стар­ший сын Ио­ан­на II, он имел боль­шее пра­во на пре­стол. Во вре­мя пре­бы­ва­ния в Ме­лан­гии, не­да­ле­ко от мес­теч­ка Ме­та­бо­ле, Иса­ак не та­ил сво­ей не­на­вис­ти к Ма­нуи­лу. Ко­гда он за пир­ше­ст­вен­ным сто­лом про­слав­лял дея­ния сво­его от­ца и уко­рял Ма­нуи­ла, Ан­д­ро­ник, ко­то­рый пи­тал к не­му ста­рую зло­бу, бро­сил­ся на не­го с об­на­жен­ным ме­чом и от­ру­бил бы ему го­ло­ву, го­во­рит хро­нист, ес­ли бы его не удер­жа­ло от это­го бы­строе вме­ша­тель­ст­во Ма­нуи­ла и Ио­ан­на Ду­ки. Им­пе­ра­тор был слу­чай­но ра­нен в ру­ку, Иса­ак от­де­лал­ся не­зна­чи­тель­ным на­ка­за­ни­ем[88]. В Пе­ла­го­нии Ан­д­ро­ник ре­шил убить Ма­нуи­ла. Во гла­ве пре­дан­ных ему исав­рий­ских сол­дат он под по­кро­вом тем­но­ты про­дви­нул­ся к им­пе­ра­тор­ско­му шат­ру. Он ос­та­вил сол­дат на до­зо­ре, а сам в на­бро­шен­ном на пле­чи италь­ян­ском пла­ще при­бли­зил­ся к шат­ру, дер­жа в ру­ке кин­жал. В по­след­ний мо­мент он был уз­нан сво­им двою­род­ным бра­том Ио­ан­ном и убе­жал. По­ку­ше­ние не уда­лось. До­воль­но ско­ро он пред­при­нял но­вый ноч­ной на­лет, с еще боль­шим исав­рий­ским от­ря­дом[89], но этот на­лет то­же не удал­ся. Дру­зья Ма­нуи­ла рас­ска­за­ли об обо­их слу­ча­ях им­пе­рат­ри­це Ири­не. Ири­на при­сла­ла Ма­нуи­лу для ох­ра­ны 30 те­ло­хра­ни­те­лей с пре­дан­ным ей Иса­хом во гла­ве. Хо­тя Ма­ну­ил уже до то­го знал о ко­вар­ных за­мыс­лах Ан­д­ро­ни­ка, он хра­нил даль­ней­шее мол­ча­ние. Кон­фликт про­изо­шел бла­го­да­ря слу­чай­но­сти. Ма­ну­ил, ко­то­рый встре­тил Ан­д­ро­ни­ка, ко­гда тот чис­тил сво­его ко­ня и про­кли­нал сво­его двою­род­но­го бра­та Ио­ан­на, спро­сил его о при­чи­не та­кой повышенной за­бот­ли­во­сти о сво­ем скакуне. Из от­ве­та вы­те­ка­ло, что Ан­д­ро­ник это де­ла­ет с той целью, что­бы он сра­зу мог бе­жать по­сле того, как обез­глав­ит сво­его злей­ше­го вра­га. Ан­д­ро­ник при этом имел в ви­ду то­го са­мо­го Ио­ан­на. Од­на­ко Ма­ну­ил при­нял от­вет двою­род­но­го бра­та на свой счет и при­ка­зал бро­сить Ан­д­ро­ни­ка в двор­цо­вую тюрь­му[90].

По­ве­ст­во­ва­ния Кин­на­ма, не­по­сред­ст­вен­но­го ле­то­пис­ца и час­то­го уча­ст­ни­ка по­хо­дов Ма­нуи­ла, ка­жут­ся хо­тя и ме­лоч­но-де­таль­ны­ми, но тем не ме­нее достаточно дос­то­вер­ны­ми. Они мо­гут рас­сеи­вать на­ше вни­ма­ние из­лиш­ней об­стоя­тель­но­стью, од­на­ко це­ли­ком от­ве­ча­ют пси­хо­ло­гии ви­зан­тий­цев и вну­ша­ют до­ве­рие пол­ной прав­до­по­доб­но­стью фак­тов. Ма­ну­ил и позд­нее, как мы еще уви­дим, так­же не реа­ги­ро­вал пря­мо на вра­ж­деб­ное по­ве­де­ние Ан­д­ро­ни­ка. По­это­му мы пред­по­чи­та­ем ве­рить боль­ше Кин­на­му, чем Хо­ниа­ту, ко­то­рый при­во­дит дру­гое обос­но­ва­ние аре­ста Ан­д­ро­ни­ка, приведенное ниже.

Сра­зу по­сле то­го, как был рас­крыт сго­вор с Ге­зой II, Ан­д­ро­ник, со­глас­но со­об­ще­нию Хо­ниа­та, был снят с го­су­дар­ст­вен­но­го по­ста[91]. Вы­зван­ный в Пе­ла­го­нию, он был ули­чен в го­су­дар­ст­вен­ной из­ме­не и вслед за тем от­прав­лен об­рат­но в Кон­стан­ти­но­поль, где был брошен в дворцовую тюрь­му[92]. Хо­ни­ат, как буд­то бы он сам со­мне­ва­ет­ся в дос­то­вер­но­сти сво­его рас­ска­за, да­ет не­по­сред­ст­вен­но по­сле не­го дру­гое опи­са­ние хо­да со­бы­тий, из ко­то­ро­го вы­те­ка­ет, что Ан­д­ро­ник в Пе­ла­го­нии все же на­хо­дил­ся в сви­те им­пе­ра­то­ра; до то­го же он был в Кон­стан­ти­но­по­ле, а по­том в во­ен­ном ла­ге­ре про­во­дил вре­мя в лю­бов­ной игре со сво­ей воз­люб­лен­ной.

Ан­д­ро­ник уже бо­лее трех лет под­дер­жи­вал лю­бов­ную связь с Ев­до­ки­ей, од­ной из трех до­че­рей сво­его двою­род­но­го бра­та Ан­д­ро­ни­ка и се­ст­ры не­на­ви­ст­но­го Ио­ан­на[93]. По­сле смер­ти сво­его му­жа она бес­це­ре­мон­но пред­ста­ла при им­пе­ра­тор­ском дво­ре вме­сте с Ан­д­ро­ни­ком. Ка­ж­дый раз, ко­гда его осу­ж­да­ли за эту кро­во­сме­си­тель­ную связь, у Ан­д­ро­ни­ка на­хо­ди­лось шут­ли­вое оп­рав­да­ние, что он лишь дей­ст­ву­ет по при­ме­ру им­пе­ра­то­ра, и, сме­ясь, он до­бав­лял: «Под­дан­но­му при­ли­че­ст­ву­ет под­ра­жать сво­ему гос­по­ди­ну. В од­ной и той же гон­чар­не все из­де­лия вы­пе­ка­ют­ся из од­ной и той же гли­ны». Мы бы не зна­ли, о чем идет речь, ес­ли бы не бы­ло ста­ра­тель­но­го тол­ко­ва­ния Хо­ниа­та. Ан­д­ро­ник этой по­сло­ви­цей весьма не­дву­смыс­лен­но на­мекал на еще бо­лее пре­до­су­ди­тель­ное по­ве­де­ние Ма­нуи­ла, ко­то­рый по зо­ву серд­ца из­брал кра­са­ви­цу Фео­до­ру, се­ст­ру Ев­до­кии, то есть ода­рил сво­ей лю­бо­вью дочь сво­его лю­би­мо­го род­но­го бра­та, в то вре­мя как у Ан­д­ро­ни­ка был ро­ман лишь с до­че­рью двою­род­но­го бра­та. Эта шут­ка не по­нра­ви­лась им­пе­ра­то­ру, а род­ст­вен­ни­ки Ев­до­кии — Ио­анн и его зять Ио­анн Кан­та­ку­зин, — услышав о шутке, при­шли в бе­шен­ст­во. На лю­дях они тер­пе­ли же­ман­ст­во Ан­д­ро­ни­ка, но при этом рас­став­ля­ли ему раз­ные ло­вуш­ки[94]; од­на­ко Ан­д­ро­ник все­гда вы­хо­дил су­хим из во­ды и вы­смеи­вал сво­его двою­род­но­го бра­та, называя его «глу­пой ско­ти­ной». Мы не бу­дем опи­сы­вать то­го при­клю­че­ния, ко­то­рое пе­ре­жил Ан­д­ро­ник в шат­ре Ев­до­кии[95]. Дос­та­точ­но кон­ста­ти­ро­вать, что ее род­ст­вен­ни­ки на ка­ж­дом ша­гу пы­та­лись ском­про­ме­ти­ро­вать Ан­д­ро­ни­ка в гла­зах Ма­нуи­ла. Они рас­про­стра­ня­ли сре­ди про­че­го слу­хи, что Ан­д­ро­ник стре­мит­ся за­хва­тить трон[96]. По­сте­пен­но Ма­ну­ил те­рял свое благорасположение к двою­род­но­му бра­ту. В конце концов он по­са­дил его в двор­цо­вую тюрьму и за­ко­вал в же­лез­ные око­вы[97].

Тем вре­ме­нем Геза II, не зная о судь­бе Ан­д­ро­ни­ка, во гла­ве вен­гер­ских войск и от­ря­дов на­ем­ни­ков на­пал на Ви­зан­тий­скую им­пе­рию, на­чав оса­ду Бра­ни­че­ва[98]. Пре­ду­смот­ри­тель­ность Ма­нуи­ла ока­за­лась обос­но­ван­ной. Он не­за­мед­ли­тель­но вы­сту­пил из Пе­ла­го­нии на Ду­най и за­хва­тил го­род Сме­ле. Вой­на с Венг­ри­ей на­ча­лась. Эта вой­на, ко­то­рая бы­ла опи­са­на Кин­на­мом[99] и Хо­ниа­том[100] и о ко­то­рой ни­че­го не из­вест­но из дру­гих ис­то­ри­че­ских ис­точ­ни­ков, за­кон­чи­лась за­клю­че­ни­ем пе­ре­ми­рия на бла­го­при­ят­ны­х для Ви­зан­тий­ской им­пе­рии ус­ло­вия­х[101]. Нас осо­бен­но ин­те­ре­су­ет хро­но­ло­гия этой вой­ны. Кин­нам упо­ми­на­ет раз­лив Ду­ная вслед­ст­вие су­ро­вой зи­мы и до­ж­дей[102], что обыч­но слу­ча­лось в этом регионе ран­ней вес­ной[103]. По­том он го­во­рит о зи­мов­ке ар­мии Ио­ан­на Кан­та­ку­зи­на в го­рах Ве­реи и о на­ча­ле во­ен­ных дей­ст­вий вес­ной сле­дую­ще­го го­да. Итак, во­ен­ная кам­па­ния Ма­нуи­ла, как след­ст­вие ин­триг Ан­д­ро­ни­ка, при­шлась на вре­мя с вес­ны 1154 го­да до вес­ны 1155 го­да. Ан­д­ро­ни­к был заключен в тюрьму в 1154 го­ду, то есть при­мер­но го­дом поз­же, чем это вы­те­ка­ет из не осо­бен­но точ­ной да­ти­ров­ки Кин­на­ма, что он, впро­чем, при­зна­ёт и сам[104].

Юре­вич Ок­та­ви­уш.

Ан­д­ро­ник I Ком­нин. Пер. с англ. К. Л. Дробинской. СПб.: Евразия, 2004.

© Евразия, 2004.