Среди тех русских латвийцев, которыми мы можем гордиться, и Галина Петрова–Матиса. Она не была артисткой балета, ученой или выдающимся врачом — жена шахматиста — первого гроссмейстера Латвии Владимира Петрова. То, что сделала Галина Михайловна — достойно преклонения. В 1949–м через несколько месяцев после ареста родителей и их высылки в Сибирь она добровольно отправилась за ними. Чтобы быть рядом. Причем — с маленькой дочкой на руках. В 1990–е по инициативе Галины Михайловны в Риге был установлен памятник всем русским латвийцам, погибшим в сталинских лагерях. А еще она успела написать воспоминания, которые уже после смерти издали ее внуки — Владимир Дедков и Ольга Сорокина. Посвящены они мужу, уничтоженному в ГУЛАГе. Это — потрясающие свидетельства о судьбе поколения, раздавленного тираном в галифе. О Владимире Петрова мы уже писали на страницах "7 секретов" еще задолго до выхода книги. На сей раз речь пойдет о самой Галине Михайловне, ее встречах с великими шахматистами мира и их женами, о жизни в довоенной Латвии.

Девичья фамилия автора воспоминаний — Зенец. Ее отец — Михаил Михайлович был известным в России горным инженером, дедушка — профессором медицины в Санкт–Петербурге. Отец погиб в годы Гражданской, сражаясь в армии Колчака.

В Латвии они с матерью оказались в 1921–м благодаря мужу сестры матери — латышу по национальности Пунге. Герман Пунга был директором знаменитых стекольных заводов Пашковых на Урале. Уроженец Лиепаи, он стал в дореволюционной России известным инженером. Был знаком с Толстым, дружил с Чертковым — его долголетним секретарем. В независимой Латвии Пунга стал министром финансов в правительстве Чаксте.

В 1929 году в Латвии мама Галины во второй раз вышла замуж — за доктора Николая Васильевича Лобовикова. Врачебная практика у него была в Резекне, там же — собственный дом. Мама переехала туда, а Галя приезжала по праздникам и на каникулы. К тому времени она была студенткой–филологом Латвийского университета.

"На студенческие каникулы и летом я уезжала к родителям в Резекне. Дом был большой — 11 комнат, места хватало, и я забирала с собой своих приятелей — студентов и студенток погостить. Родители всегда меня встречали на станции вместе с членом семьи — красавцем догом Ло. Мама испуганно каждый раз спрашивала: "Сколько с тобой?". Я обыкновенно избегала ответа, а мама молча считала, сколько там вслед за мной выскочит из вагона… В Резекне среди русского населения в то время еще сохранился старый патриархальный уклад жизни. Соблюдались старинные обряды и обычаи. На Рождество ходили со звездой, в дом к нам вваливались ряженые, всех угощали печеньем, орехами, сладостями. Было шумно, весело, собака лаяла на размалеванные рожи и маски, пели песни, были пляски. В Риге, конечно, такое уже не соблюдалось. На Страстной неделе в Великий Четверг несли домой зажженные свечи, старались донести до дома и поставить кресты на входной двери. Это было очень красивое зрелище. Православная наша церковь находилась на горе, и вот во все стороны разбегались разноцветные фонарики с горящими огоньками, все старались донести этот огонь до своего дома… На Заутреню мы, конечно, шли в церковь. Перед тем мама нам кушать не давала, разговлялись потом, а наутро приходил священник, освящал Пасхальный стол и начинались визиты местной интеллигенции. Мама была председателем Пушкинского общества, принимала участие в русской культурной жизни, и поэтому круг знакомых был очень широкий. За что и расплатилась ссылкой на 16 лет…"

Но это будет позднее. А пока счастливая юность, лучшие годы. В довоенной Риге русская жизнь была насыщенной. "Я главным образом вращалась среди русской интеллигенции и студенчества, — вспоминает Галина Михайловна. — Устраивали Дни русской культуры, певческие праздники. Тесная связь была с Театром русской драмы, который в те годы блистал великолепными актерами: Ведригская, Мельникова, Булатов, Барабанов, Юровский… Приезжали знаменитые артисты из–за рубежа, в том числе — из Советского Союза. Вместе с Петровым были на концерте Шаляпина, который он давал в зале Латвийского университета. На гастроли в Оперу мы не попали, так как билеты были безумно дорогие, а контрамарок Шаляпин даже студентам консерватории не выдал.

Старались посетить все гастроли советских артистов. Приезжали Барсова, Собинов, Мажанова. Гастролировали корифеи балета: Виктория Кригер, Асаф Мессерер, Чебуниани–Вечеслова. Видели и знаменитого Отелло — Папазяна. В общем, "Маленький Париж" — так в то время называли Ригу".

Остались в памяти и русские Татьянинские баллы, которые отмечало студенчество и профессура. "Мы, все корпорантки, должны были быть в белых длинных платьях, длинных лайковых перчатках. Студенты — во фраках и тоже в белых перчатках. Бал открывался полонезом, которым руководил известный в то время учитель танцев — С.С. Вохрамеев. С моноклем в глазу, во фраке, подтянутый, элегантный, он на французском, как говорится, "командовал парадом". Вохрамеев тоже стал жертвой репрессий и погиб в одном из лагерей ГУЛАГа…"

На балах, говоря сегодняшним языком, не только тусовались, но и занимались благотворительностью. Татьяна, например, продавала воздушные шары. Деньги поступали в кассу студенческой взаимопомощи. Благодаря этим средствам малоимущие студенты получали бесплатные обеды, которые так и назывались — татьянинские. Основная же часть денег, полученных во время татьянинских балов, шла на оплату обучения нуждающихся. "Благотворительностью тогда занимались все общественные организации, в том числе — молодежные", — замечает Галина Михайловна. Как это контрастирует с сегодняшней Латвией, когда о благотворительности вспоминают чаще всего перед выборами. С непременным упоминанием имени благотворителя в средствах массовой информации. Как же это благотворительность? Показуха, самая омерзительная.

В 1930–е произошло знакомство, о котором можно сказать словами романса — "Только раз бывает в жизни встреча". Галина познакомилась с Владимиром Петровым. Он уже был известным в Латвии шахматистом, но еще не звездой.

"Мне очень понравилась его улыбка, какая–то добрая, задорная. Когда он улыбался или смеялся, то на носу появлялись мелкие симпатичные морщинки…"

Вскоре Петров поехал в Резекне — на сеанс одновременной игры по шахматам. А заодно зашел познакомиться с родителями девушки, за которой начал ухаживать.

"Позже он признавался, что специально устроил эти сеансы, чтобы с ними поговорить обо мне… "Ты забыла, что я шахматист. Каждый мой шаг был продуман. Самая моя большая атака — это была атака на ебя!".

"Говорят, что прошлое всегда кажется красивым. Я не идеализирую, я просто описываю ту обстановку, которая окружала в то время и меня, и вместе со мной Петрова, — размышляет автор воспоминаний. — Конечно, где–то рядом протекала другая жизнь. Были безработные, было подполье, люди сидели в тюрьмах, боролись за идеи, были недовольны существующим строем. Все это было, но я не могу об этом судить, мне не приходилось с этой жизнью сталкиваться, потому что я и мое окружение были далеки от политики. От политики был далек и Петров, поэтому уму непостижимо то, что случилось и что привело его к гибели".

Уму непостижимо и то, что случилось с родителями и близкими Галины Михайловны. Но беда придет в 1941–м. А пока — лучшие годы. Летом 1937–го в Кемери начинается международный шахматный турнир, и невесте латвийского шахматиста Петрова предоставляется возможность познакомиться с великими мастерами шахмат — Алехиным, Капабланкой, Флором, увидеть их и их жен в жизни. Впоследствии они с мужем бывали у Флоров дома — в Праге, в Бадене познакомились с женой Капабланки — Ольгой Чегодаевой. Но об этом — в следующий раз.




http://www.d-pils.lv/