Выше, во второй главе, мы рассмотрели обстоятельства восшествия на престол первых четырех преемников Чингиз-хана, источники права на власть и можем обоснованно утверждать, что в Еке Монгол улус (таково было официальное название государства монголов с 1211 г.) единственным правовым основанием для получения сана хана служила принадлежность претендента к «золотому роду», однако четкого законодательства о престолонаследии не существовало. Сам основатель монгольской династии Чин­гиз-хан был за то, чтобы власть в государстве переходила в руки самого достойного представителя «золотого рода», к какому бы из четырех домов (дом Джучи, Чагатая, Уге-дея, Тулуя) он ни принадлежал. Свою приверженность именно к наследственно-династическому принципу пере­дачи верховной власти независимо от степени родства но­вого суверена с предыдущим он со всей определенностью высказал еще в 1219 г. Когда на совещании перед походом на государство хорезмшаха Чингиз-хан назначил Угедея своим наследником, Угедей выразил опасение, что его де­ти и внуки могут оказаться людьми без достоинств и не будут достойны наследовать престол. Чингиз-хан тогда сказал: «Если у Угедея народятся такие потомки, что хоть травушкой-муравушкой оберни — коровы есть не станут, хоть салом окрути — собаки есть не станут, то среди моих-то потомков ужели так-таки ни одного доброго и не ро­дится?» (Сокровенное сказание, с. 186).

Назвав еще при жизни наследником престола Угедея, Чингиз-хан тем самым узаконил право правителя по своей воле назначать себе преемника, а заодно определил и пред­почтительную форму преемственного порядка власти от одного представителя «золотого рода» к другому — поли­тическое завещание. Великий хан Угедей (1229-1241) в вопросе о престолонаследии во всем следовал своему отцу.

В правление великого хана Гуюка мы видим в жизни Монгольской империи принципиальное политическое нов­шество — попытку закрепления верховной власти за пред­ставителями исключительно одной семьи — семьи Гуюка. Вспомним его памятное обращение к царевичам и воена­чальникам на курултае 1246 г: «Я соглашусь принять пре­стол на том условии, что после меня каанство будет утвер­ждено за моим родом». Он же, Гуюк-хан, первым в исто­рии Монгольской империи определил порядок прямого наследования — от отца к сыну, выразив это четкой и лаконичной формулой: при жизни сына царство не может перейти к внукам (Рашид ад-Дин. Т. 2. С. 119).

Однако и семейно-клановый принцип передачи власти стал у Чингизидов общепризнанным. После смерти Гуюка, сына Угедея, царевич Бату, который, как и его дед Чингиз-хан, придерживался принципа выборности великого хана из «золотого рода» Чингизидов по их личностным качествам, пользуясь своим главенствующим положением в империи, добился в 1251 г. передачи царской власти дому Тулуя, четвертого сына Чингиз-хана.

Словом, в государственной жизни Монгольской империи уже на начальных этапах ее истории главной проблемой была проблема соотношения между правом и силой, что, в свою очередь, явилось естественным следствием отсутствия в стране строго фиксированных правил о порядке избрания хана. Такое состояние дел приводило к тому, что после смерти каждого государя разворачивалась борьба за престол между отдельными партиями царевичей и эмиров; причем каждая из соперничающих сторон обосновывала свои права на власть как единственно законные. Столкновение разных прав было результатом того, что право на власть могло выражаться в различных порядках. Мы уже знаем, что политическим идеалом Чингиз-хана, завещанным им своим потомкам, был порядок выборности, согласно которому на престол ханства возводится (самый) способный и достойный по своим качествам представитель «золотого рода», выдвинутый царевичами и знатью. При таком порядке преемства власти все зависело от обстоятельств, и провозглашение хана обычно совершалось путем интриг различных партий Чингизидов, менялась линия старших и младших родоначальников и т. д. Указательный пример — восшествие на престол сына Тулуя, царевича Мунке (1251-1259). Оно совершилось, как это описано во второй главе, не законным путем, а полным произволом Бату и войска. Ведь и впрямь Мунке был по возрасту не старше других царевичей, его родители не царствовали, ему никто не завещал власть, он не отличался исключительными качествами, кроме разве того, что был выдающимся кутилой своего времени, за­то на него большое влияние имел могущественный царе­вич Бату.

Порядок выборности, согласно которому личные каче­ства принца ставятся превыше всего, не стал, однако, ни единственным, ни основным политическим порядком в чингизидских улусах, хотя он действовал до конца дина­стии Чингизидов. Вот какие речи произносились, напри­мер, в 1583 г. на совете, где решался вопрос о возведении на престол Шибанида Абдулла-султана; правда, в речи по­рядок выборности приписывается не Чингиз-хану, а само­му пророку Мухаммаду, что тоже показательно. «Хотя по предписанию и установлениям Чингизовым, корона вла­дычества и узда ханства принадлежат самому старшему летами, и его имя нужно поминать в хутбе, и с его именем чеканить монеты, но есть еще закон пророка, чтобы госу­дарем был тот, кто истинно достоин сана царского и в состоянии сделать подданных счастливыми» (Хафиз-и Таныш, рук., л. 289а)46. Небезынтересно отметить, что во второй половине XVIII в., когда казахи Киши (Младшего) жуза и части Орта (Среднего) жуза приняли российский протекторат, российское правительство выдвинуло пред­ложение, чтобы в Казахских степях звание хана «достава­лось не старшему и ближайшему по линии ханства, но токмо достойнейшему»47.

Другим порядком преемства власти, установившимся в чингизидских улусах, был порядок старшинства, согласно которому преимущественное право на ханство имел стар­ший в ханском роде, и, например, дядя, брат хана, считал­ся старше своих племянников, сыновей хана48. Но и при этом распорядке бывали случаи, когда престола домогался не брат умершего хана, а сын хана, основывая свое право на своем старшинстве перед дядей по отцу. В таких слу­чаях возникал спорный вопрос: кто выше на «лествице старшинства» (выражение В. О. Ключевского), младший ли летами дядя или младший по поколению, но старший возрастом племянник? Тогда способом решения политических споров между претендентами на престол нередко становилось поле боя.

Так или иначе, отступления от порядка старшинства (генеалогического, когда старшинство определяется порядком поколений, т. е. расстоянием от родоначальника, и физического, когда старшинство определяется порядком рождения, т. е. сравнительным возрастом лиц в каждом поколении) бывали часто. В чингизидских улусах видим иной порядок, который не был ориентирован на очередность старшинства, но передача власти происходила в одном поколении — от брата к брату. Действие этого порядка, который в исследовании Г. А. Федорова-Давыдова назван «архаическим порядком престолонаследия»49, хорошо иллюстрируют политические события в Чагатайском государстве; там, например, в первой трети XIV в. один за другим правили пятеро братьев, сыновья Дувы: Есен-Буга (1308-1318), Кебек (1318-1326), Ильчигидай (ок. 1326-1328), Дурра-Тимур (ок. 1328-1330), Тармаширин (ок. 1330-1334) (Мунтахаб ат-таварих, изд., с. 107-111; Шаджарат ал-атрак, с. 368-371; Бахр ал -асрар, Т. 6. Ч. 2, л. 14б-23а)50.

Наблюдения показывают, что нередко престол занимали в порядке прямого наследования, т. е. власть переходила непосредственно от отца к сыну (а при смерти или болезни сына — к внукам). Переход ханского достоинства по прямой восходящей линии не вызывал особого сопротивления, и потому в политической жизни чингизидских улусов и образованных на их развалинах государствах этот порядок престолонаследия соблюдался на протяжении многих десятилетий кряду.

Каждый из перечисленных выше порядков престолонаследия признавался традицией правильным, и вопрос о предпочтении того или иного из них решался всякий раз с учетом конкретных обстоятельств. Поэтому, по замечанию В. В. Бартольда, обсуждение вопроса о том, какой из Чингизидов в том или другом случае имел больше прав на престол и было ли избрание того или другого хана закон­ным, не является корректным51.

Передача верховной власти преемнику происходила разными путями. Одним из них было духовное завещание. Хотя передача власти по завещанию и не была ни общим фактом, ни общепризнанным правилом, но она практико­валась на всем протяжении существования династии Чин­гизидов, начиная с самого Чингиз-хана и Угедей-хана и кончая ханами Казахских степей XIX в. Наследник пре­стола определялся по усмотрению завещателя и обычно объявлялся заранее. Чтобы завещательное распоряжение государя получило большую гласность, в некоторых слу­чаях имя законного наследника престола упоминалось в хутбе (проповедь по пятницам в мечети) и чеканилось на монетах с титулом «наследник престола». Как показывают материалы источников, наследником престола по завеща­нию являлся прежде всего сын завещателя (завещание Чингиз-хана, Шейбани-хана, Букей-хана и др.), но так­же — его внук (завещание Угедея, Чагатая, Тимура и др.) или брат (завещание Газан-хана, Мухаммад-Гирей-хана, Абд ал-Азиз-хана и др.), даже при сыновьях.

Политическое завещание делалось устно, в присутствии представителей царствующего дома и знати, или письмен­но, и те давали письменное заверение-клятву исполнить духовную. Выше уже было рассмотрено завещательное распоряжение Чингиз-хана. (Напомню, Чингиз-хан еще при жизни назначил своим преемником своего третьего сына Угедея и незадолго перед смертью подтвердил свое политическое завещание.) Чтобы полнее охватить эту те­му, приведу еще два примера из более позднего периода.

Тимур (правил в 1370-1405 гг.) еще при жизни назна­чил своим преемником своего внука Мухаммад-Султана, предпочтя его своим сыновьям52. Но судьба распорядилась по-иному. Во время военных действий Тимура в Малой Азии Мухаммад-Султан заболел и умер около Карахисара весной 1403 г., 29 лет от роду. Тогда Тимур назначил своим преемником другого своего внука, Пир-Мухаммада, брата Мухаммад-Султана, и перед своей кончиной подтвердил свое политическое завещание. Вот как описывается эта сцена в «Зафар-наме» Йазди, официальной истории Тимура.

В начале 1405 г. Тимур с большой армией выступил в поход на Китай и прибыл в Отрар (город на правобережье Сырдарьи). Там в начале февраля Тимур заболел, «сила болезни и боли все время возрастали». «Так как ум Тимура с начала до конца оставался крепким, — пишет Йазди, — то Тимур, несмотря на сильные боли, не переставал справляться о состоянии и положении войска. Когда вследствие своей проницательности он понял, что болезнь была сильнее лекарств, он мужественно приготовился к смерти, приказал явиться к нему женам и собственным эмирам и с чудесной предусмотрительностью сделал завещание и изложил свою волю в следующих словах: "Я знаю наверное, что птица души улетит из клетки тела и что мое убежище находится у трона Бога, дающего и отнимающего жизнь, когда Он хочет, милости и милосердию которого я вас вручаю. Необходимо, чтобы вы не испускали ни криков, ни стонов о моей смерти, так как они ни к чему не послужат в этом случае. Кто когда-либо прогнал смерть криками? Вместо того чтобы разрывать ваши одежды и бегать подобно сумасшедшим, просите лучше Бога, чтобы Он оказал мне свое милосердие, произносите и прочтите фатиху, чтобы порадовать мою душу. Бог оказал мне милость, дав возможность установить столь хорошие законы, что теперь во всех государствах Ирана и Турана никто не смеет делать что-либо дурное своему ближнему, знатные не смеют притеснять бедных, все это дает мне надежду, что Бог простит мне мои грехи, хотя их и много; я имею то утешение, что во время моего царствования я не позволял сильному обижать слабого, по крайней мере, мне об этом не сообщали. Хотя я знаю, что мир не постоянен и, не будучи мне верен, он не станет к вам относиться лучше, тем не менее, я вам не советую его покидать, потому что это внесло бы беспорядки среди людей, прекратило бы безопасность на дорогах, а следовательно, и покой наро­дов, и наверное, в день Страшного Суда потребуют ответа у тех, кто в этом будет виновен"».

«Теперь я требую, чтобы мой внук Пир-Мухаммад ибн Джехангир был моим наследником и преемником; он дол­жен удерживать трон Самарканда под своей суверенной и независимой властью, чтобы он заботился о гражданских и военных делах, а вы должны повиноваться ему и слу­жить, жертвовать вашими жизнями для поддержания его власти, чтобы мир не пришел в беспорядок и чтобы мои труды стольких лет не пропали даром; если вы будете делать это единодушно, то никто не посмеет воспрепят­ствовать этому и помешать исполнению моей последней воли».

«После этих советов он приказал явиться всем эмирам и вельможам и заставил их поклясться великою клятвой, что они исполнят его завещание и не допустят, чтобы было оказано этому какое-либо сопротивление; затем он приказал отсутствующим эмирам и военачальникам при­нести те же клятвы»53.

А вот завещание Джанида (Аштарханида) Субхан-Кули-хана (правил в 1680-1702 гг.). В августе 1702 г. Субхан-Кули-хан заболел. Болезнь хана не поддавалась лечению. Тогда он потребовал к себе эмиров и близких лиц и, «бу­дучи в состоянии бодрости», сделал им такое завещание: «Я точно знаю, что птица моей души скоро вылетит из клетки тела и найдет убежище в божественном чертоге... Мое завещание таково: я усмотрел на челе моего внука, Мухаммад-Мукима, сияние огней царствования и зрелость ума. Среди моих детей он благородный с той и другой стороны, и потому я назначаю его своим преемником». Эмиры и близкие к хану лица склонили к земле свои за­плаканные лица и сказали: «Мы, подчиняясь августейшим приказаниям и заветам, не уклонимся с пути повиновения им» (Мухаммед Юсуф Мунши, с. 176-178).

Для обозначения наследника престола у народов Сред­ней Азии и Казахстана, Поволжья и Крыма в рассматриваемую нами эпоху (ХIII-Х1Х вв.) употреблялось несколько слов. Одно из них — калга (варианты написания: каалга, калка, калхан, калкан); это же слово пишется как кагилгай, а в некоторых случаях — кагилхани (или кугулхани). Происхождение этого сановного титула неизвестно; по предпложению востоковеда В. Д. Смирнова, кагилгай — вероятно, монгольское слово54; по мнению польского исследователя А. Зайончковского, форму кагилгай, кажется, более приемлемо объяснять так: «пусть будет утвержден», «пусть наследует»55. В сочинениях мусульманских авторов понятие «наследник престола» передается также словами варис, но чаще — валиахд. Для обозначения второго наследника престола (а случаев, когда при жизни первого наследника престола назначался и второй, было немало) используется словосочетание — валиахд сани56.

Наследник престола иногда носил титул хана. После завоевания Хорасана в 1507 г., говорится в источнике, Шейбани-хан назначил наследником престола (валиахд) своего сына Тимур-султана и пожаловал ему титул хана, вверив ему управление Самаркандом. Шибанид Абдулла (правил в 1583-1598 гг.) еще при жизни позволил своему сыну, Абд ал-Мумину, как наследнику престола (калга), носить титул хана, поэтому отца называли Улуг хан («Старший, или Великий, хан»), а сына — наследника Кичик-хан («Младший, или Меньший, хан»).

В «Сборнике летописей» Рашид ад-Дина утверждается, что Угедей объявил Ширамуна, своего внука, наследником престола и «воспитывал в своей ставке». По словам Джувайни, когда умер сын Бату, Сартак (1256), Мунке-хан распорядился, чтобы Баракчин-хатун, старшая из жен Бату, отдавала приказы и «воспитывала (несовершеннолетнего) сына Сартака, Улакчи, до тех пор, пока он вырастет и заступит место отца» (Рашид ад-Дин. Т. II. С. 118; Джувайни, изд., Т. 1. С. 223). О том, какое именно воспитание и обучение получал наследник престола, до некоторой степени можно судить на примерах воспитания Газан-хана и Муким-хана.

Газан-хана (правил в 1295-1304 гг.), сына Аргун-хана, сына Абага-хана, сына Хулагу-хана, сына Тулуй-хана, сы­на Чингиз-хана, с рождения воспитывали как будущего «великого государя», и с четырех лет он пребывал в ставке своей бабушки Булуган-хатун и неотлучно состоял при своем деде Абага-хане (правил в 1265-1282 гг.). Когда царевичу Газану исполнилось пять лет, Абага-хан поручил его китайскому бахши Яруку, чтобы «он его воспитал и обучил монгольскому и уйгурскому письму, наукам и хо­рошим их, бахшиев, приемам. В течение пяти лет он пре­взошел в совершенстве эти предметы, а затем упражнялся в искусстве верховой езды, стрельбы из лука и игре в човган» (Рашид ад-Дин. Т. III. С. 138-141).

Выше уже упоминалось, что Аштарханид Субхан-Кули-хан (правил в 1680-1702 гг.) назначил своим преемником (третьим по счету: первые два наследника престола погиб­ли при жизни хана) своего внука Муким-султана. Когда Мукиму было еще только четыре года, говорится в источ­нике, его «великий дед», в целях приобретения учености и великих совершенств «той жемчужиной моря государ­ства и величия, назначил к царевичу совершенных на­ставников и знаменитых учителей для обучения его рели­гиозным наукам, точным знаниям, искусству письма, вер­ховой езды, стрельбе из лука, военным потехам и другого рода сведениям, необходимым для управления государ­ством, для воспитания благородства и разных руково­дящих начал энергии и храбрости» (Мухаммед Юсуф Мунши, с. 130).

Необходимо упомянуть и об одной важной детали, на которую обратил внимание В. В. Бартольд, а именно: как в государстве Тимура, так и в государствах Чингизидов «разницы между воспитанием наследника престола и вос­питанием других царевичей не могло быть, так как не было точно установленного порядка престолонаследия; кроме того, государство считалось собственностью всего рода, и отдельные царевичи в своих уделах были почти совершенно самостоятельными правителями; вмешательство главы династии происходило только в тех случаях, когда удельный князь обнаруживал мятежные наклонности или ссорился с другими князьями, или когда область подвергалась явной опасности от дурного управления, от внешних или внутренних врагов»57.

Есть множество примеров, указывающих на то, что наслед­ники престола жили каждый в своем уделе. Но есть примеры и обратного порядка: так, при Аштарханидах 1(99-1785) с титулом калга было сопряжено звание правителя Балха, и Балх являлся официальной резиденцией наследника престола, в то время как Бухара была резиденцией хана. По словам Махмуда ибн Вали, автора многотомного «Бахр ал-асрар», наследник престола (по терминологии источника — калка), согласно правилу местничества, располагался при узбекском дворе по левую сторону от престола.

Единственным правовым основанием при наследовании власти по завещанию являлась личная воля завещателя. Последняя воля усопшего государя о наследнике престола принималась во внимание, но не связывала, безусловно, царевичей и знать. Так, в частности, не было исполнено завещательное распоряжение Угедея, Тимура, Субхан-Кули и многих других государей. В одних случаях наследнику престола по завещанию отказывали во власти, ссылаясь на то, что он «не достиг зрелого возраста», а в других — право на власть по завещанию открыто признавалось как притязание, захват. Последнее положение нагляднее всего иллюстрируют действия потомков Тимура после его смерти в 1405 г.

Тимур еще при жизни назначил наследником престола своего внука Пир-Мухаммада. Но после смерти Тимура никто не признал этого наследника по завещанию госуда­рем.. Пир-Мухаммада не поддержали даже военачальники, давшие Тимуру клятвенный обет, что свято исполнят его последнюю волю. Назначенного волею Тимура наследника престола опередил другой внук Тимура, Халил-Султан, сын Мираншаха и Севин-бек, внучки золотоордынского хана Узбека (правил в 1313-1341 гг.), и захватил Самарканд. Вот что рассказывает о том, что произошло дальше, Ибн Арабшах, очевидец событий тех лет.

Пир-Мухаммад повел из Кандагара в Самарканд вой­ско и отправил нарочного с посланием к Халил-Султану и сановным вельможам столицы, в котором, между прочим, говорилось следующее. Поскольку Пир-Мухаммад «на­значен наследником и преемником своего дедушки Тиму­ра, после его смерти трон по праву принадлежит ему, почему же его (трон) вырывают у него? И что государство — это его государство, почему его (т. е. государство) у него крадут?».

Но Халил отверг притязания Пир-Мухаммада, заявив: «Это не столько вопрос о царской власти между нами сейчас, о ты, кто бы ты ни был, а о том — получена ли она по праву наследия или по праву овладения. Если первое, то, конечно, существуют еще некоторые другие, которым оно принадлежит по большему праву, чем мне или тебе, а именно: мой отец Мираншах и мой дядя Шахрух, его брат, и в этом случае доля обоих будет равной, и тебе будет нечего им сказать. ...Но если речь идет об овладении, твои слова бесполезны, поскольку царская власть бесплодна, и еще до моего и твоего време­ни было сказано:



Снаряжай своих самых породистых коней и точи оружие,

Препоясывай чресла, поскольку от этого зависит победа.



Ты хвастаешься, что твой дед назначил тебя преемни­ком, своей волей определил тебя наследником престола. Но как он сам получил власть, если не путем военных побед, и как тебе достанется царство, если не путем воору­женного захвата. <...> Верховная власть — цель охоты, в которой наиболее подходящее лицо тот, кто, вырвавшись вперед, хватает добычу первым».

Сторону Халила принял и Ходжа Абдулавал, который был первым среди правоведов и самым важным среди вельмож Мавераннахра. Он также отверг притязания Пир-Мухаммада и в своем ответе написал следующее: «Конечно, ты — законный наследник и преемник эмира Тимура. Но судьба неблагосклонна к тебе; если бы она была таковой, ты оказался бы около столицы. В твоем положении самое лучшее — довольствоваться тем, чем ты владеешь, своим состоянием, пощадить свою лошадь и ноги, сохранить за собой ту часть государства, которую ты держишь. Но если ты будешь стремиться получить больше и не довольствоваться тем, что Бог дал и предписал тебе, и если двинешься из своего владения на поле брани, ты наверняка попадешь в беду и потеряешь власть, которую имеешь, и ничего взамен не получишь» (Ибн Арабшах, С. 259-261).

Бывало, государи уступали престол своим наследникам при жизни. В одних случаях это происходило добровольно, вследствие болезни государя. Так, например, под конец своей жизни хивинский хан Абу-л-Гази (1603-1664) заболел, поручил управление ханством своему сыну Ануша-хану и всецело отдался работе над историческим трудом «Родословное древо тюрков» (он диктовал свой рассказ четырем писцам)58.

Процедура передачи власти в случае добровольного от-чения государя от престола в пользу наследника в «Тарик-и Муким-хани» описана так. У бухарского хана Имам-кули (правил в 1611-1642 гг.) приключилась болезнь глаз; болезнь стала прогрессировать, и в конце концов хан ослеп. В государстве возникли волнения. Тогда Имам-Кули-хан потребовал своего брата, Надир-Мухаммада, из Балха и передал ему престол и корону. «В пятничный день, — говорится в источнике, — оба они отправились в соборную мечеть, где собрались все сановники и знатные лица государства. Когда хатиб после восхваления Аллаха, прославления и возвеличения пророка и праведных халифов дошел до похвалы царствующему государю и только что хотел упомянуть Имам-Кули-хана, как последний приказал: „На имя брата моего, хана". И едва хатиб провозгласил: „Абу-л-Гази Саййид Надир Мухаммад Бахадур-ха­на", — как сразу среди присутствующих поднялось силь­ное смятение и крики; все как один зарыдали» (Мухаммед Юсуф Мунши, с. 92-93).

Иногда государи уступали престол своим наследникам или соперникам при жизни под давлением. Чтобы придать делу благородный вид, в одних случаях отказ государя от престола объясняли подданным его заветным желанием совершить паломничество в Мекку, так как хаджж царст­вующего государя рассматривался в некоторых частях му­сульманского мира, в частности в Средней Азии, как доб­ровольный отказ от престола; такой взгляд сохранялся в Средней Азии до начала двадцатого века59.

Золотоордынский хан Туда-Менгу (1280-1287), соглас­но арабским источникам, сам отрекся от престола в пользу своего племянника Тула-Буги, и «с ним согласились его жены, братья, дяди, родственники и приближенные» (СМИЗО. Т. 1. С. 105-106). Однако, как утверждает Рашид ад-Дин, в действительности родичи Туда-Менгу сверг­ли его с престола «под тем предлогом, что он помешан­ный» (Рашид ад-Дин. Т. 2. С. 83).

В некоторых случаях государю предъявляли обвинение публично, устраивая над ним суд во время курултая. Обви­нители вставали с места поочередно и говорили: «Ты из­менил то-то и то-то, сделал так-то и так-то, а поэтому тебя нужно свергнуть». Государя, официально признанного ви­новным, «брали за руки и заставляли сойти с царского трона и на его место сажали другого потомка Чингиза» (Ибн Баттута, с. 87). Разумеется, как заметил В. В. Бартольд, обряд смещения хана мог происходить только тог­да, когда власть фактически уже находилась в руках друго­го лица.

В истории чингизидских улусов случалось и такое. По­рою самого кандидата на престол, которого царевичи и знать признавали за благо, на месте не было; тогда изби­рался (или назначался) временный правитель. Вот два примера. Осенью 1301 г. умер глава среднеазиатских владений Чингизидов Хайду. По словам историка XIV в. Вассафа, Хайду завещал власть Туве, сыну Барака, правнуку Чагатая. Но Тува поступил иначе; собрав царевичей вокруг гроба Хайду, он уговорил их признать своим государем отсутствовавшего тогда Чапара, старшего сына Хайду. Однако обстоятельства сложились таким образом, что вступление Чапара на престол произошло лишь весной 1303 г.60

Согласно рассказу, содержащемуся в «Мунтахаб аттаварих-и Муини» и «Муизз ал-ансаб», когда в 1306-1307 гг. умер Тува-хан, его старший сын и наследник, Есен-Буга, отсутствовал в стране. По этой причине царевичи и знать передали султанат его брату Кебеку. «После того как Кебек отцарствовал полтора года, к нему прибыл Есен-буга, находясь в числе прочих подчиненных. Кебек по крайнему добросердечию отдал престол султаната своему старшему брату, и сам встал в круг повиновения и покорности. Есен-Буга в награду за это повелел: „Изберите себе из всего улуса богатых людей". Кебек так и сделал. И те, торые теперь (в начале XV в. — Т. С.) с гордостью называют себя собственными людьми Кебека, из их потомства» (Муизз ал-ансаб, л. 32а; Мунтахаб ат-таварих, изд., с. 107; МИКК, с. 116). Вторично Кебек вступил на эестол в 1318г., после смерти своего старшего брата Есен-Буга-хана.

Иоанн де Плано Карпини со слов людей, знавших правила политической игры в империи, пишет, что Чингиз-хан «создал множество законов и установлений, которые татары безупречно соблюдают. <...> Одно из них состоит в том, что если кто-либо, вознесясь гордыней, собственной властью, минуя выборы предводителей, захочет стать императором, то он должен быть убит без всякого сожаления» (LT, V. 18). Но, как известно, жажда власти не знает пределов. Только за время второго междуцарствия, т. е. в период между смертью Угедей-хана в 1241 г. и возведением на престол царевича Гуюка на августовском курултае 1246 г., было совершено, по меньшей мере, две попытки захватить престол верховной власти «военной силой и смелостью» — братом Чингиз-хана, Отчигином (Рашид ад-Дин. Т. II. С. 116-119), и внуком Чингиз-хана (в источнике имя его не называется); оба были казнены. По сведениям францисканцев, «перед выбором нынешнего императора Куйук-хана, согласно этому установлению, один из предводителей, внук самого Чингиз-хана, был убит, ибо возжелал он править, не будучи избранным» (LT, V. 18).

Зато в последующей истории чингизидских улусов бы­ло немало лиц, которые насильно захватывали власть. Ча­ще всего в оправдание низложения и убийства царствую­щего хана приводилось то, что он лишился своих прав: вследствие своего развратного, недостойного престола об­раза жизни и многократных нарушений Ясы Чингиз-хана. Насильственной смене государя свойственна одна любо­пытная особенность: приход узурпатора к власти путем убийства хана не считался преступным деянием, не пре­следовался законом. Иными словами, судьбу правителя определяли не столько степень законности его прав на престол и способ прихода к власти, сколько его текущая политика и образ жизни.

При ослаблении ханской власти и пресечении династии власть обычно переходила к главарям кочевых родов и племен. В частности, такое событие имело место в сере­дине XIV в. в Чагатайском улусе. А произошло вот что. Против Чагатаида Казан-хана, который отличался край­не жестоким характером, взбунтовалась часть тюркских эмиров, и в 747/1346-1347 г. он пал в битве с эмиром Казаганом.

Казан был последним полновластным ханом Чагатай­ского ханства. После его гибели Чагатайская держава рас­палась на два отдельных государства — западное и восточ­ное. В западных владениях — Мавераннахре (Среднеази­атское междуречье) род Чагатая потерял свое господство, и фактически власть находилась в руках тюрко-монголь-ских эмиров (беков), среди которых затем выделился эмир Тимур (1336-1405).

В ту эпоху в Средней Азии сохранялся принцип, согласно которому право на престол и титул хана имеют только прямые потомки Чингиз-хана. Поэтому эмиры, захватившие власть, начиная с эмира Казагана и кончая эмиром Тимуром, возводили на престол подставных ханов из потомков Чингиз-хана. Так что Тимур, хотя и был полновластным правителем своего государства, никогда не носил ханкого титула61.

Эмир (собст. амир) — арабское слово, равнозначное тюркскому бек и монгольскому нойон. Гурган — монгольское слово «зять». Со времени Чингиз-хана и первых Чингизидов это нарицательное имя превратилось в почетное звание, титул лиц, женатых на царевнах из дома Чингиз-хана. Как уже говорилось, генеалогия играла важную роль в государственной и политической жизни той эпохи, всех частях обширной Монгольской империи, даже после ее распада, высоко ценилось родство с «золотым родом» Чингиз-хана. Согласно историку Хафиз-и Абру (ум. 1430), «по старинному уставу и обычаю, гурган должен стоять, как слуга, перед уругом», т. е. перед Чингизидом. Тем не менее, однако, почетное прозвание гурган («зять ханского рода») было вожделенным для тогдашних честолюбцев.

В Средней Азии прозвание гурган стало особенно известно с тех пор, как его принял эмир Тимур. Захватив в 1370 г. гарем своего предшественника эмира Хусайна, Тимур взял себе четырех из его многочисленных жен, между ними Сарай-Мульк-ханум («Биби-ханым»), дочь Казан-хана, убитого в 747/1346-1347 г. Как ханская дочь, она стала старшей женой Тимура, а Тимур получил право носить почетное прозвание гурган. По его примеру, с домом Чингиз-хана породнились многие из его детей и внуков: Мираншах, Шахрух, Улугбек и др. В этой связи интересно отметить, что среднеазиатский историк XVII в. Махмуд ибн Вали называет династию Тимуридов словом гурганийан, которое можно переводить как «семья Гурганов», «династия Гурганов».

Тимур придерживался монгольских традиций и называл себя полномочным представителем державных прав монгольских ханов и преобразователем созданной волей Небес империи Чингиз-хана. Однако для таких широких полномочий одного брачного родства с ханским родом было мало. Чтобы оправдать фактически установившееся политическое господство Тимура и его рода в Средней Азии, была придумана совершенно фантастическая леген­да, которая позволила обосновать идею наследственной власти и роль Тимура как преемника прежних властителей Средней Азии. Согласно легенде, которую мы находим у нескольких тимуридских историографов, у Тимура и Чин­гиз-хана предки были общие и будто прадед Чингиз-хана, Кабул-шах, заключил письменный договор со своим бра­том Качули, легендарным предком Тимура, по которому потомки одного должны были быть царями, потомки друго­го — полновластными правителями. Будто бы этот договор был возобновлен между Чингиз-ханом и Карачаром, по­томком Качули, и на его основании некоторые из предков Тимура при современных им монгольских ханах управля­ли Средней Азией. Но этот документ, снабженный «крас­ной печатью» (ал тамга), якобы исчез во время политиче­ских смут в Чагатайском улусе в начале XIV в. Так что совместное правление ханов-чингизидов и эмира Тимура над Чагатайским улусом имеет, мол, юридическое основа­ние — письменное благословение их властных предше­ственников.

При Халиле, внуке Тимура, была совершена первая попытка перенести «ханство» из рода Чингиз-хана в род Тимура. Заняв в 1405 г. столицу государства, Самарканд, Халил провозгласил «ханом» Мухаммад-Джахангира, сы­на умершего в 1403 г. первого наследника Тимура, Мухаммад-Султана. Однако вместе с владычеством Халила в 1409 г. окончилось и «ханство» Мухаммад-Джахангира, представителя Тимуридов. При Улугбек-мирзе (правил в Мавераннахре в 1409-1449 гг.) в Самарканде были под­ставные ханы из Чингизидов.

Государство Тимуридов было завоевано в начале XVI в. кочевыми племенами из Восточного Дешт-и Кипчака во главе с Шейбани-ханом, потомком Джучи, старшего сына Чингиз-хана. Небезынтересно отметить, что в официальной истории Шейбани-хана Тимур представлен как безродный узурпатор, даже имена предков которого толком неизвестны. В источнике обыгрывается имя отца Тимура — Тарагай и созвучное этому имени тюркское слово тариг (просо). Некто, сообщает придворный историограф Шейбани-хана, состоял на службе у Чагатай-хана, второго сына Чингиз-хана. «Он сеял просо (тариг) для дома Чагатая и был хранителем его амбаров в городе Алмалыке (тогдашняя столица Чагатайского улуса в долине р. Или. — Т.С.). Отец Тимура, Тарагай — потомок того самого таригбагчи („работника по уходу за просом")» (Нусрат-наме, л.116а).

Сам факт завоевания Шейбани-ханом государства Тимуридов в источниках шейбанидского круга обосновыва­лся так. Мавераннахр — владение Чингизидов. Но случилось так, что эта область оказалась в руках Тимура и его предков, «совершенно вышла из повиновения потомкам Чингиз-хана и имеет намерение быть независимым и полновластным в управлении государством». «Если некоторые области мы и отняли из рук потомков Тимур-бека, — говорил Шейбани-хан историку Ибн Рузбихану, — то не из жажды царствовать и не из-за недовольствования малой страной, а скорее в силу божественного предопределения, которое требует, чтобы наследственное владение вновь вернулось в руки нашей власти и воли» (Михман-наме-йи Бухара, пер., с. 95-96).

В Средней Азии и Дешт-и Кипчаке право Чингизидов на власть оставалось непререкаемым долгое время, оказывая огромное влияние на идею суверенности политических образований. Лишь со второй половины XVIII столетия в Средней Азии местные аталыки (аталык — букв, «заступивший место отца»; самый высший чин в бухарской служебной иерархии) и инаки (инак — «доверенное лицо», «наперсник»; в Хиве — полновластный вельможа, по полномочиям соответствовавший бухарскому аталыку) начали присваивать себе права государей и ханский титул. Вот как описывается ход этого ответственного политиче­ского акта в известной работе В. В. Бартольда «История культурной жизни Туркестана». В Туркестане в XVIII в. образовались три ханские династии: в Бухаре, Хиве и Коканде. «Во всех трех случаях ханский титул был принят правителями, не происходившими по мужской линии от Чингиз-хана, что находилось в противоречии с идеей ко­чевой монархии, как она была унаследована от монголов. До принятия ханского титула представители всех трех ди­настий, фактически захвативших власть, находили нуж­ным, подобно Тимуру, действовать от имени подставных или (в Коканде) предполагаемых ханов; сила традиции была так велика, что в Бухаре и Хиве после первых пред­ставителей новых династий, принявших ханский титул, их преемники довольствовались более скромными титулами и вернулись к обычаю возводить на престол подставных государей из потомков Чингиз-хана; только после этого промежуточного периода, наглядно свидетельствующего о колебаниях в среде самого правительства, окончательно установился новый порядок вещей»62.

Обычай возводить на престол подставных ханов из по­томков Чингиз-хана имеет давнюю традицию и восходит к XIV в. В государстве Хулагуидов после смерти в 1335 г. монгольского хана Абу Сайда фактическая власть в стране перешла в руки главы племени джалаир Шейх Хасана Бузурга (ум. 1356). Но он, соблюдая традиции, возвел на престол, в качестве подставных ханов, сначала Мухаммада (потомка Чингиз-хана), потом Туга-Тимура (потомка бра­та Чингиз-хана, Хасара), Джахан-Тимура (потомка Чин­гиз-хана) и лишь после этого промежуточного периода присвоил себе права государя.

В государстве, основанном монголами в Средней Азии, в 30-40-х гг. XIV -в. происходили смуты, которые в Мавераннахре привели к переходу власти после убийства Казан-хана в 747/1346-1347 г. от потомков Чингиз-хана к тюркской кочевой знати — эмирам (бекам). Первым из этих эмиров был эмир Казаган (ум. 1358) из караунасов63. Впоследствии выделился эмир Тимур из монгольского племени барлас, который объединил под своей властью Среднюю Азию и Иран. Поскольку понятие о наследственных правах Чингизидов на власть сохранялось строго, то и здесь, в Средней Азии, возник институт подставных ханов: для придания законности своим действиям эмир Казаган и его преемники провозглашали кого-либо из потомков Чингиз-хана ханом, управляя формаль­но от его имени, фактически же единовластно. Вот список подставных ханов тюркских властителей Мавераннахра ХIV-XV вв.

1. Данишманджа-оглан. По одним сведениям он был по­томком Чагатая (второго сына Чингиз-хана), по дру­гим — потомком Угедея (третьего сына Чингиз-хана). Он был возведен на престол в 747/1346-1347 г. по желанию Казагана и с одобрения всех эмиров. Года через полтора-два, обвинив Данишманджа-хана в том, что он «нечагатаид», предали его смерти (Мунтахаб ат-таварих, изд., с. 102,113,116,199; Муджмал-и Фасихи, с. 74-75; Тарих-и джахан-ара, с. 198).

2. Байан-Кули-хан. Согласно Муин ад-Дину Натанзи (XV в.), Байан-Кули был сыном Ясавур-оглана, потомка Чага­тая; по сведениям другого тимуридского автора, Фасиха ал-Хавафи, Байан-Кули был сыном Сургаду, сына Тува-хана, потомка Чагатая. По словам источников, он был умным, справедливым и несущим с собой счастье царевичем. Его возвел на ханство эмир Казаган в 749/ 1348-1349 г. В 759/1357-1358 г. Казаган умер и его место заступил его сын эмир Абдаллах (Абдулла), ко­торый утвердил на ханский престол Байан-Кули так же, как это было установлено эмиром Казаганом. Но в том же году Байан-Кули-хан был обвинен в любовных связях с одной из жен эмира Абдаллаха и казнен (Мунтахаб ат-таварих, изд., с. 114; Муджмал-и Фасихи, с. 75,86).

3. Кабул-шах. По рассказу Фасиха ал-Хавафи (XV в.), Ка­бул-шаха возвел на ханский престол эмир Абдаллах, сын эмира Казагана, в 759/1357-1358 г. Однако в другом месте своего сочинения он утверждает, что Кабул-шаха «вытащил из рубища дервиша и возвысил на ханство» эмир Хусайн и эмир Тимур и что это событие имело место в 766/1364-1365 г. (Муджмал-и Фасихи, с. 86,91; изд., Т. 2, с. 97). Вероятно, здесь речь идет о том, что эмир Хусайн и эмир Тимур, новые властелины Мавераннахра, утвердили на ханский престол Кабул-шаха так же, как раньше это сделал эмир Абдаллах. Согласно Шараф ад-Дину Али Йазди, автору официальной исто­рии Тимура, утверждение на ханский престол Кабул-шаха эмиром Хусайном и эмиром Тимуром состоялось в 1364 г. и сопровождалось следующей церемонией. Кабул-шаха, который вел дервишский образ жизни, пе­реодели в богатое царское одеяние, устроили много­людное пиршество, во время которого ему вручили цар­ский кубок, и все присутствующие в знак признания его власти девять раз преклонили колено. По словам Йазди и анонимного автора «Муизз ал-ансаб», Кабул-шах был сыном Дорджи, сына Ильчигидая, сына Тува-хана, по­томка Чагатая. По утверждению Муин ад-Дина Натанзи, Кабул-шах был сыном Джанкши-хана, другого потомка Чагатая; он был обаятельным и милым человеком с характером дервиша и писал стихи, пользовавшиеся известностью еще в начале XV в. Характеры Кабул-шаха и эмира Хусайна не сошлись, и эмир Хусайн без всякой на то причины низложил и убил хана (Мунтахаб ат-таварих, изд., с. 129).

4. Вместо Кабул-шаха эмир Хусайн провозгласил ханом другое лицо — некоего Хуббе, который вскоре также был казнен; о его происхождении ничего не говорится (Мунтахаб ат-таварих, изд., с. 114).

5. Адил-Султан. Согласно Муин ад-Дину Натанзи, он был сыном Кабул-шаха и провозглашен ханом эмиром Ху­сайном. Точная дата провозглашения его номинальным ханом не известна; в «Зафар-наме» Йазди, его имя упо­минается в 1369 г.; Адил-Султан был убит сразу после пюбеды Тимура в 1370 г. над эмиром Хусайном (Мунтахаб ат-таварих, изд., с. 129)64.

6. Суюргатмыш-хан. По словам автора «Мунтахаб ат-таварих-и Муини» и «Шаджарат ал-атрак», царевич Суюргатмыш был сыном Данишманджа-хана, потомка Угедея. По настоянию эмиров Тимура он был провоз­глашен ханом в 1370 г. Согласно «Муизз ал-ансаб», генеалогическому сочинению, составленному в 1426 г. при дворе Тимурида Шахруха, у Суюргатмыш-хана бы­ло два сына — Султан-Байазид, Султан-Махмуд и одна дочь по имени Урун-Султан, которая была замужем за Мираншахом, сыном Тимура. Суюргатмыш-хан участ­вовал во многих походах эмира Тимура и умер своей смертью в 1388 г.

7. Султан-Махмуд-хан, сын Суюргатмыш-хана, возведен на престол эмиром Тимуром в 1388 г. Султан-Махмуд-хан, как и его отец, участвовал во многих походах Ти­мура (в Индию, Дешт-и Кипчак, Малую Азию и т. д.). В 1402 г. в битве при Анкаре он сыграл немаловажную роль и даже со своим войсковым подразделением за­хватил в плен османского султана Байазида. Согласно известиям автора «Шаджарат ал-атрак», Султан-Мах­муд-хан был еще жив в феврале 1405 г., когда умер эмир Тимур; по Йазди и Фасиху ал-Хавафи, он умер в 1402-1403 г. Согласно «Муизз ал-ансаб», у Султан-Махмуд-хана было двое детей: дочь Акил-Султан (на ней был женат Улугбек, внук Тимура) и сын по имени Султан Абу Сайд. Носил ли сын Султан-Махмуд-хана, Султан Абу Сайд, ханский титул неизвестно.

8. Сатук-хан. Его родословная неизвестна. Согласно Мир­за Хайдару (ум. 1551), автору «Тарих-и Рашиди», ца­ревичу Сатуку ханский титул был присвоен Тиму­ром; очевидно, после смерти Султан-Махмуд-хана. Но в 1428-1429 г. Улугбек-мирза (правил в Мавераннахре в 1409-1449 гг.) низложил Сатук-хана и отправил его с войском в Моголистан против Вайс-хана. Вайс-хан пал в битве с Сатук-ханом, но и последний скоро вы­нужден был бежать в Кашгар, где был убит при набеге на этот город внука дуглатского эмира Худайдада, Каракул-Ахмад-мирзы. Улугбек провозгласил на место Сатука ханом в Самарканде другое лицо (Тарих-и Рашиди, рук. В 648, л. 396-406; С. 395, л. 53а-54а).

9. Об имени, происхождении и судьбе преемника Сатук-хана в источниках ничего не говорится.

10. В следующий раз новый хан, насколько можно судить по источникам, был провозглашен в Самарканде уже после низложения самого Улугбека в сентябре или октябре 1449 г. По сведениям источников, Абд-ал-Латиф, поднявший восстание против своего отца Улуг­бека и низложивший его, провозгласил ханом «какого-то обиженного судьбой потомка Чингиз-хана» (Сахаиф ал-ахбар. Т. 3. С. 65). Имя его и судьба неизвестны. Как полагает В. В. Бартольд, это был последний под­ставной хан из потомков Чингиз-хана в государстве Тимуридов65.

Подставные ханы Чагатайского улуса Х1У-ХУ вв. яв­лялись марионеточными государями и одновременно хра­нителями политических традиций. Не обладая никакой фактической властью, подставные ханы из потомков Чин­гиз-хана оставались формально источником власти. В ча­стности, ярлыки Тимура и Улугбека издавались от имени ханов; за ханом были сохранены важные внешние атрибу­ты власти — обычай чеканить имя хана на монетах и упоминать его имя в хутбе, правда, не всегда соблюдав­шихся столь уж строго. Зато, как отметил В. В. Бартольд, нет никаких известий о том, чтобы эмир Тимур когда-нибудь в присутствии войска, при торжественной обста­новке, воздавал почести подставным ханам; почести, воз­даваемые, по монгольским обычаям, государю, всегда при­нимались самим Тимуром. По материалам источников, на пирах и праздниках хан предоставлял первенство эмиру Тимуру, сам же был почти незаметен; когда приходили послы иностранных держав, хан предоставлял их прием эмиру Тимуру, а сам занимал скромное положение; смотр войска также производил Тимур, и он же сам принимал воинские почести. Похороны ни одного подставного хана не становились народным зрелищем; ханы отходили в мир иной без народного плача, без траурно-торжественных церемоний и пышного погребального обряда; даже захоронения большинства подставных ханов Средней Азии Х1У-ХУ вв. неизвестны.

Тимур находился в очень хороших личных отношениях со своими ханами (Суюргатмыш-ханом, Султан-Махмуд-ханом), брал их с собой во время похода и не держал их взаперти, как это было при Улугбеке. Вот такой любопытный рассказ о положении подставных ханов в Самарканде содержится в «Тарих-и Рашиди». Улугбек Гурган, пишет Мирза Хайдар, по примеру своего деда эмира Тимура, возводил на престол в Самарканде подставных ханов из потомков Чингиз-хана. «Он держал хана под присмотром, внутри города Самарканда, в махалле (квартал), границы которой были обнесены оградой и укреплены. Теперь (в 40-е гг. XVI в. — Т. С.) эта махалла города носит название хайат-и хан („ханский двор"). Это большая махалла, и у каждой махалла, входящей в нее, свое название. Одна из этих. махалла — Хауз-и Бустан-и хан („Бассейн ханского сада") — является хорошо известным местом в Самарканде. Во времена эмира Тимура в этой махалла проживал Суюргатмыш-хан» (Тарих-и Рашиди, рук. В 648, л. 396; С. 395, л. 53а).

Институт подставных ханов из потомков Чингиз-хана был вновь возрожден в Средней Азии, как уже говорилось, в XVIII столетии. В частности, в Хивинском ханстве после пресечения в конце XVII в. династии Шибанидов вся власть перешла в руки главарей кочевых родов. Однако в государственной жизни сохранялся принцип, что только представители «белой кости», т. е. Чингизиды, могут быть законными ханами. Для удовлетворения требованиям этой формальной законности люди неханского происхождения, в руках которых была фактическая власть в стране, засылали, чаще всего в Казахские степи, пригла­шение султанам принять ханское звание, так что в течение XVIII в. на престоле Хивы побывало немалое число казах­ских Чингизидов66. Наиболее подробные известия о казах­ских султанах — ханах Хивы содержатся в сочинении хивинских историков XIX в. Муниса и Агахи, а также в различных русских источниках XVIII - начала XIX вв.

За немногими исключениями подставные ханы Хивы не имели политической власти, являясь фигурами чисто декоративными. Вот что сообщает, например, в своих «Путевых записках» о положении подставных ханов в Хиве врач майор Бланкеннагель, который по поручению российского правительства провел в Хиве пять месяцев — с 5 октября 1793 г. по 12 марта 1794 г. «Хивинский хан, - пишет он, — в правительстве значит меньше всего; три раза в год показывается он народу, окруженный теми, которые делами правят; в прочее же время сидит взаперти под строгим присмотром. В придворном его содержании не соблюдается даже благопристойности, и нередко в са­мом необходимом претерпевает нужду. ...Хива есть столи­ца и пребывание ничего незначащего хана и всех знатней­ших родов»67.

Подставные ханы Хивы занимали престол (за редким исключением) только короткое время: одни уходили сами, а иных главы местных родов отсылали обратно на родину, в Казахские степи, и заменяли другими ханами. Средне­азиатский историк начала XIX в. Абд ал-Карим метко называет этот политический обычай «игрой в ханы» — ханбази68.

В заключение главы несколько слов о ханах-самозван­цах. В литературе давно отмечено, властолюбие — такая неуемная страсть, против которой бессильны право, тра­диция, разум, страх перед возмездием. Жажда власти ис­покон веков не давала покоя политическим авантюри­стам — время от времени то и дело появлялись люди, называвшие себя именем какого-нибудь лица царствующей династии и предъявлявшие права на престол. Памятен, наример, красочный рассказ Геродота о маге Гаумата, который в 522 г. до н. э., выдав себя за внешне очень похожего на него Смердиса, младшего брата отправившегося в поход персидского царя Камбиса, занял престол и стал на некоторое время «царем царей» (Геродот, с. 147, 157-164). В истории России хорошо известны события, связанные с Лже-Дмитрием. О политических самозванцах, появившихся в государстве Сефевидов после внезапной смерти шаха Исмаила II в 1577 г., сообщает автор «Накават ал-асар» Махмуд ибн Хидайаталлах. Были ханы-самозванцы и в средневековой и новой истории Средней Азии. Замечательно, что среднеазиатские политические самозванцы рассматриваемого периода объявляли себя если не Чингизидами, то по меньшей мере их родичами. Вот несколько примеров.

В «Путешествие Ибн Баттуты» содержится рассказ о злоключениях некоего человека, который в середине три­дцатых годов XIV в. прибыл в земли Синда (низовье р. Инд) и выдавал себя за Чагатаида Тармаширин-хана (правил ок. 1330-1334 гг.).

По рассказу автора «Мусаххир ал-билад», в 1012/1603-1604 г. каракалпаки нарекли Абд ал-Гаффар-султаном некоего человека, внешне очень похожего на султана Абд ал-Гаффара, объявили его государем и посадили на пре­зол в Туркестане; тот захватил ряд присырдарьинских городов и сделал своей столицей Ташкент. Но вскоре хан жазахов Ишим, который являлся истинным владетелем тех .пределов, выступил на войну с Лже-Абд ал-Гаффаром и убил его (Мусаххир ал-билад, л. 99б)69.

В 1687 г. умер сын и преемник хивинского хана-историка Абу-л-Гази, Ануша; через два года после смерти Ануша-хана, т. е. в 1689 г., вступил на престол его сын Эрнек (Эренк). По словам жившего в начале XIX в. хорезмийского историка Муниса, молодой Эрнек-хан был дерзким мужчиной красивой наружности, любителем увеселений и пылал страстью к женщинам. «Всякую ночь после вечерней молитвы он верхом на ветроногом скакуне с двумя махрамами скакал из Ак-Сарая в Хивак, развлекал­ся и наслаждался там с розоликими девами и еще до рассвета возвращался в Ак-Сарай». При возвращении с одного из таких любовных похождений он был сброшен лошадью и разбился насмерть. Его мать, Тохта-ханум, которая происходила из туркмен, живших на южной ок­раине Хорезма, около Даргана, узнав о смерти хана, по­спешила его похоронить, прежде чем известие о его смер­ти успело распространиться, и отправилась в Дарган, в дом своего отца. У ее старшего брата был сын, сверстник Эрнек-хана, внешне похожий на него. Выдав своего пле­мянника за Эрнек-хана, Тохта-ханум распространила слух, что хан ездил навестить своих туркменских родственни­ков и теперь возвращается домой. Посредством такой хитрости молодому туркмену удалось привести в Хиву тысячу своих соплеменников и овладеть городом, после чего он стал подвергать преследованию узбеков Хивы. Некоторые узбеки ушли на Арал, собрали там войско из кунгратов, мангытов, канглы, кипчаков и ходжа-эли и пошли походом на Хиву. Самозванец был убит; Тохта-ханум казнена: ее привязали к коням, которые волочили ее; из даргинских туркмен спаслась одна сотая часть. Это событие произошло в 1106/1694-1695 г. (МИКХ, с. 456; Фирдаус ал-Икбал, изд. Брегеля, с. 142-148).

И наконец, пример из истории Кокандского ханства. К середине XIX в. Кокандское ханство превратилось в одно из крупнейших государств в Средней Азии, в состав которого вошли обширные территории от Памирских высот на юге до бассейна реки Или на северо-востоке. В семидесятых годах XIX в. там происходили стычки между российскими войсками и жителями ханства. Ситуа­цией в стране воспользовался некий мулла Исхак, родом из Пскента (современный Бишкек — столица Кыргызста­на). Назвав себя царевичем Пулат-беком, он со своими сторонниками из кыргызов и кипчаков занял Коканд, где осенью 1875 г. был провозглашен ханом, в то время как настоящий хан находился в Ходженте. Но правление самозванца было недолгим: в январе 1876 г. власти Пулат-хана был нанесен решительный удар70.


Чингиз-хан и Чингизиды Судьба и власть, Т. И. СУЛТАНОВ

http://imtw.ru/topic/24513-%D1%87%D0%B8%D0%BD%D0%B3%D0%B8%D0%B7-%D1%85%D0%B0%D0%BD-%D0%B8-%D1%87%D0%B8%D0%BD%D0%B3%D0%B8%D0%B7%D0%B8%D0%B4%D1%8B-%D1%81%D1%83%D0%B4%D1%8C%D0%B1%D0%B0-%D0%B8-%D0%B2%D0%BB%D0%B0%D1%81%D1%82%D1%8C/