Отец Чингиз-хана, Есугей, был только бахадуром («ви­тязь», «герой»; древний тюрко-монгольский титул) и ни­когда не имел при жизни ханского титула. Его сын, Тему-чин, дважды избирался ханом, около 1189 г. и весной 1206 г. на всемонгольском курултае. Тогда же за Темучи-ном утвердился титул «Чингиз-хан».

С целью обоснования прав Темучина на ханский титул, поскольку он не принадлежал к правящему дому, была придумана легенда, будто его отец Есугей-бахадур был племянником последнего из монгольских каганов, Хутула-кагана, сына Хабул-кагана. Тогда Чингиз-хана, надо думать, вполне удовлетворяло такое прозаическое, чисто земное обоснование его власти над монголами: он знал, что посажен на монгольский престол с согласия всего народа. Но вскоре произошли величайшие события, которые определили совсем иное толкование вопроса о праве Темучина на власть, а именно — создание Чингиз-ханом мировой державы.

Победы над столькими государями и народами, быстрые и громадные завоевания Чингиз-хана внушили ему уверенность в том, что сам он и его народ находятся под покровительством божественного Провидения. Да и «жители мира воочию убедились, что он был отмечен всяческой небесной поддержкой» (Рашид ад-Дин. Т. 1. Кн. 2. С. 64).

Связь между священным Небом и фигурой Чингиз-хана требовала скорейшего и вразумительного толкования,. Прежнее обоснование прав Чингиз-хана на власть — родственная связь по боковой линии его отца с прежними каганами — в новом положении уже было недостаточным. Теперь надо было освободить фактическую самодержав­ную власть Чингиз-хана от всякого земного юридического источника, поставить ее на более возвышенное основание. Таким основанием стала идея о божественной предустановленности власти Чингиз-хана. Эта идея была мастерски воплощена в красочной легенде об Алан-Гоа, матери Бодончара, отдаленного предка Чингиз-хана.

Согласно легенде, Алан-Гоа, женщина очень красивая и знатного рода, была женой Добун-Мергена и имела от него двух сыновей по имени Белгунотай и Бугунотай. Дорбун-Мерген скончался в молодости. После того как Алан-Гоа лишилась мужа, она без посредства брака и тесной связи с мужчиной произвела на свет трех сыновей — Бугу-Хадаги, Бухату-Салчжи и Бодончара; она забеременела от луча света, проникшего к ней с Небес через верхнее отверстие юрты. Белгунотай и Бугунотай, старшие сыновья, родившиеся еще от Добун-Мергена, стали втихомолку по­говаривать про Алан-Гоа: «Вот наша мать родила трех сыновей, а между тем при ней нет ведь ни отцовских брать­ев, родных или двоюродных, ни мужа. Единственный муж­чина в доме — это Маалих, Баяудаец. От него-то, должно быть, и эти три сына».

Алан-Гоа узнала об этих тайных пересудах. Тогда она посадила рядом пятерых своих сыновей и произнесла: «Вы, двое сыновей моих, Белгунотай и Бугунотай, осужда­ли меня и говорили между собой: „Родила, мол, вот этих троих сыновей, а от кого эти дети?". Подозрения-то ваши основательны. Но каждую ночь, бывало, через дымник юрты, в час, когда светило внутри погасло, входит, быва­ло, ко мне светлорусый человек; он поглаживает мне чре­во, и свет его проникает мне в чрево. А уходит он так: в час, когда солнце с луной сходится, процарапываясь, ухо­дит, словно желтый пес. Что же болтаете всякий вздор? Ведь если уразуметь все это, то и выходит, что эти сыно­вья отмечены печатью небесного происхождения. Как же вы могли болтать о них, как о таких, которые под стать простым смертным? Когда станут они царями царей, хана­ми над всеми, вот тогда только и уразумеют все это простые люди» (Сокровенное сказание, с. 80-81; Рашид ад-Дин. Т. I. Кн. 1. С. 10-14).

И вот теперь, по прошествии многих лет, когда в поли­тической жизни монголов настал переломный период, ко­гда свершился исторический выбор, «Небо с Землей сгово­рились» и определили его, Темучина, потомка «отмечен­ного печатью небесного происхождения» Бодончара, быть единственно законным правителем мира, «царем царей». Таким образом, Чингиз-хан — государь божьей милостью. Он угоден Небу, его власть от Неба и потому для утверж­дения в своих правах на верховное руководство народами и странами он не нуждается в человеческих санкциях, в согласии и одобрении людей; более того, Чингиз-хан, как государь по велению Вечного Неба, — сам источник права на власть.

Когда отряд под командованием Джебе и Субедея, по­сланных Чингиз-ханом в погоню за хорезмшахом, стремительно прошел по территории Ирана, правители городов и областей, подчинившиеся монголам, получали письмо-приказ Чингиз-хана. Например, везирам Хорасана монголы дали «грамоту уйгурского письма за алою тамгою и копию с Чингизханова ярлыка, смысл содержания которого был таков: „Да ведают эмиры, вельможи и подданные, что всю поверхность земли от [места] восхода солнца до [места] захода Господь всемогущий отдал нам. Каждый, кто подчинится [нам], — пощадит себя, своих жен, детей и близких, а каждый, кто не подчинится и выступит с противодействием и сопротивлением, погибнет с женами, детьми, родичами и близкими ему!"» (Рашид ад-Дин. Т. I. Кн. 2. С.211).

Идея о небесном мандате Чингиз-хана на правление земной империей без границ стала официальной идеологией Еке Монгол улуса30. И как показывают материалы источников, деятельность всех четырех великих ханов монгольской империи — Угедея, Гуюка, Мунке, Хубилая — осуществлялась согласно принципам именно этой официальной доктрины, провозглашавшей незыблемость власти Чингиз-хана и Чингизидов над миром. Это положение иллюстрирует следующая фраза из письма великого хана Гуюка папе римскому от 3-11 ноября 1246 г.: «Силою бога все земли, начиная от тех, где восходит солнце, и кончая теми, где заходит, пожалованы нам»31. Армянский истрик Киракос Гандзакеци, с удивлением обнаружив отсутствие богослужения у монголов, замечает: «Обычно они рассказывают вот что: государь их — родственник бога, взявшего себе в удел небо и отдавшего землю хакану. <...> Язык их дик и непонятен нам, ибо бога они называют «Тенгри» (Киракос Гандзакеци. 32). «Тенгри» в древнетюркском языке означало «Небо», божество Верхнего мира. Слова Киракоса перекликаются по смыслу с повелевающей надписью на золотых пластинках — пайцзах, которые носились на поясе знатными военачальниками или чиновниками на монгольской службе: «Указ пожалован­ного Небом императора Чингиса. Спешно».

В 1260 г. «Хулагу-хан отправил монгольского гонца с сорока нукерами в Миср [Египет] с посольством и сказал: „Великий господь избрал Чингиз-хана и его род и [все] страны на земле разом пожаловал нам. Каждый, кто отвер­нулся от повиновения нам, перестал существовать вместе с женами, детьми, родичами, рабами и городами, как всем должно быть известно, а молва о нашей безграничной рати разнеслась подобно сказаниям о Рустеме и Исфендияре. Так что, ежели ты покорен нашему величеству, то пришли дань, явись сам и проси к [себе] воеводу, а не то готовься к войне"» (Рашид ад-Дин. Т. III. С. 51).

Итак, согласно официальной идеологической доктрине монголов, власть Чингиз-хану дарована священным Не­бом. Источник же политической власти представителей «золотого рода» — генеалогия, а именно их принадлеж­ность к прямым потомкам Чингиз-хана по мужской ли­нии. Понятие о наследственных правах потомков Чингиз-хана на верховную власть, по мнению В. В. Бартольда32, ярче всего выражено в рассказе Рашид ад-Дина о вступле­нии Газан-хана в 1300 г. в Дамаск: «Государь ислама спро­сил их: „Кто я?". Они все воскликнули: „Царь Газан сын Аргуна, сына Абага-хана, сына Хулагу-хана, сына Тулуй-хана, сына Чингиз-хана". Потом Газан-хан спросил: „Кто отец Насира?". Они ответили: „Альфи". Газан-хан спросил: „Кто был отцом Альфи?". Все промолчали. Всем стало яс­но, что царствование этого рода случайно, а не по праву, и что все являются слугами знаменитого потомства предка государя ислама» (Рашид ад-Дин. Т. III. С. 184).

Генеалогическое право Чингизидов на правление бы­ло закреплено политической традицией и безоговороч­но действовало на всем пространстве покоренных монго­лами территорий, где сохраняли свою жизненную силу принципы официальной идеологии монгольской государ­ственности. Даже такой завоеватель, как Тимур (правил в 1370-1405 гг.), объединивший под своей властью Среднюю Азию и Персию, но не имевший никаких наследственных на верховную власть, принял только титул эмир (бек), возводил на престол подставных ханов из Чингизидов и называл себя представителем «обладателя престола» (сахиб ат-тахт) (см.: Раздел II. Гл. 5). По мере распада Монгольской империи и усиления местных элит на территории некогда единой державы стали возникать самостоятельные владения, новые династии. Любая власть стремится иметь идеологическое обоснование. Владетель, не имевший возможности называть себя прямым потомком Чингиз-хана по мужской линии или не объявивший себя, как, например, Тимур, наследником державных прав Чингизидов, обычно противополагал идее монгольской наследственной власти идею египетского халифата или представление о божьей воле как непосредственном источнике власти государя. Эта тема разработана В.В. Бартольдом в двух его известных работах: 1) «Теократическая идея и светская власть в мусульманском государстве»; 2) «Халиф и султан». Ниже мы вкратце изложим главные выводы В. В. Бартольда, дополнив их соответствующими теме нашей работы материалами.

Аббасидский халифат, т. е. вторая династия халифов (749-1258), прямых потомков Аббаса, дяди пророка Мухаммада, был уничтожен в 1258 г. войсками Хулагу-хана, внука Чингиз-хана. Но мамлюкский правитель Египта Бейбарс (1260-1277) счел необходимым для придания авторитета своей власти восстановить Аббасидский халифат и формально признать себя его вассалом. Некий беглец из Багдада, выдававший себя за одного из представителей фамилии Аббасидов и пребывавший в Дамаске, был приглашен в Каир и в начале 1261 г. в торжественной обстановке провозглашен халифом под прозванием Мустансир. Бейбарс торжественно принес присягу новому халифу; со своей стороны халиф Мустансир утвердил Бейбарса султаном (светским правителем) всех мусульманских областей. Египетский халифат просуществовал до 1517 г.; но в Мамлюкском государстве аббасидские халифы, действительные или мнимые, не обладали никакой практической властью. Зато, по мусульманским понятиям, халиф оста­вался единственно законным главой всех мусульман, источ­ником всякой власти в мусульманском мире, и признание египетского халифа считалось наиболее ярким признаком разрыва с монгольскими традициями. Из вассалов мон­гольских ханов одним из первых обратился к египетскому халифу с просьбой об инвеституре и принес ему присягу Мубариз ад-дин Мухаммад (ум. 1359), основатель дина­стии Музаффаридов в Южной Персии, эмир ильханов и муж монгольской царевны.

В Чагатайском улусе идея халифата нашла свое наиболее полное выражение в царствование Шахруха (1409-1447), сына и преемника Тимура, когда мусульманская государст­венная идея получила перевес над степной. При дворе Шахруха, в Герате, подставных ханов из Чингизидов не было; в официальных документах объявлялось, что поста­новления и законы Чингиз-хана отменены и что действует только шариат. Шахрух не обращался к египетскому хали­фу с просьбой об инвеституре; напротив, он сам хотел быть по возможности для всего мусульманского мира ха­лифом и султаном ислама, которому сам Бог вручил власть над всеми правоверными мусульманами для их блага и для проведения в жизнь предписаний веры. Всем мусульман­ским правителям от Индии до Египта и Малой Азии из Герата посылались грамоты с требованием, чтобы они при­знали себя наместниками Шахруха, ввели его имя в хутбу (пятничную молитву) и чеканили его имя на монетах33.

Однако для политической истории региона столь гром­кие заявления и амбициозные притязания Шахруха не имели сколько-нибудь заметного значения ни в годы его царствования, ни после. Более того, сын Шахруха, Улугбек (ум. 1449), который от имени своего отца правил в Самар­канде, подобно Тимуру, по родству с Чингизидами назы­вал себя гурганом (зятем ханского «золотого рода»), ста­рался соблюдать, по крайней мере в военных делах, все законы, связывавшиеся с именем Чингиз-хана, назначал, по примеру Тимура, подставных ханов в Самарканде и в Мавераннахре в духе своего деда, который дорожил законами Чингиз-хана.

Один из стихов Корана гласит: «Скажи: „О Боже, царь царства! Ты даруешь власть, кому пожелаешь... и отнимаешь власть, от кого пожелаешь"» (Коран. 3, 25-26). Это положение основного источника мусульманского права, согласно которому никакие права по наследству или по завещанию не имеют значения для воли Бога, вручающего власть непосредственно своему избраннику, приводившееся светскими государями в ответ на притязания багдадских халифов еще в XIII в.34, особенно резко было выдвинуто в XV в. при преемниках Тимура. Тимур завещал престол своему внуку, Пир-Мухаммаду, законного наследника опередил другой внук Тимура, Халил-Султан. Когда Пир-Мухаммад обратился к нему с вопросом, по какому праву он присвоил себе наследство Тимура, завещанное другому, Халил ответил: «То же самое Высшее Существо, которое вручило власть Тимуру, вручило власть мне»35. В свою очередь и Шахрух, младший сын Тимура, который в конце концов стал падишахом, одержав военную победу над Халилом и другими претендентами на верховную власть, также объяснял свой успех исключительно божьей волей.

Такое толкование источника власти вполне понятно. Исход вооруженной борьбы тогда считался выражением божьей воли, поэтому в реальности представление о божьей воле как непосредственном источнике власти государя то сводилось к признанию права силы. Именно сила делала «божью волю» осуществимой, и менее могущественный, менее удачливый оказывался исключенным из числа «божьих избранников». Иными словами, власть, полученная государем непосредственно от Бога, в действительности всегда являлась узурпацией. Схема такой власти может быть выражена следующей формулой: «Держава — от Бога всевышнего, но причина утверждения на престоле — захват, факт завоевания».

Обратимся теперь к оригинальной по своей формули­ровке государственной идее хивинского хана-историка Абу-л-Гази (правил в 1643-1663 гг.). Идея эта особенно интересна тем, что в ней происхождение верховной власти объясняется не теологическими соображениями, как в большинстве сочинений мусульманских историков, а во­лею народа, который для сохранения порядка в обществе и ради общего блага добровольно отказался от своих суве­ренных прав в пользу одного человека в лице хана. Вот подлинные слова самого Абу-л-Гази: «Древний народ был благоразумнее, чем народ нынешний. Если бы народ, со­бравшись воедино, мог убить человека или изгнать греш­ника или если бы он мог сам возглавить какое-нибудь дело, то почему же он одного человека из своей среды провозгласил падишахом? Посадив его на почетное место в доме, народ отдает ему в руки свою волю» (Шаджара-йи турк, с. 276).

Вопрос о том, самостоятельна ли эта идея хивинского хана или же тут изложены основы европейской теории естественного права, полученные из третьих рук, остается открытым. В. В. Бартольд в своей работе 1912 г. был склонен рассматривать эту идею как оригинальное изо­бретение самого Абу-л-Гази36. Однако в 1926 г., учитывая десятилетнее пребывание Абу-л-Гази в Персии, он уже писал: «Не невозможно, что в Персии в то время бы­ли англичане, разделявшие взгляды Гоббса, и что та­ким образом эта теория, через третьи руки, дошла до Абу-л-Гази»37.

Но даже если считать теорию Чингизида Абу-л-Гази плодом знакомства с европейскими концепциями естест­венного права, а не оригинальным открытием хивинского историка, то и в этом случае последний должен был быть подготовлен к восприятию такой непростой социологиче­ской идеи. А это свидетельствует о том, что уровень разви­тия исторической мысли в Средней Азии XVII в. был достаточно высок для того, чтобы сделать возможным по­добное восприятие, пусть и в единичном случае.

Сочинение Абу-л-Гази «Шаджара-йи турк» было хорошо известно в Средней Азии. Тем не менее мы не имеем примера, который показывал бы, что социально важная для своего времени идея автора оказала на читателей сколь-нибудь заметное влияние; она, насколько известно, даже не отмечена мусульманскими историографами. В науке считается установленным, что новая теория может прокладывать себе дорогу в жизнь лишь тогда, когда есть в обществе силы, готовые не только понять, но и одобрить и поддержать ее. Сил, готовых «одобрить и поддержать» новую теорию Чингизида Абу-л-Гази, в тогдашнем средне-азиатском обществе не было. В политической жизни пользовались поддержкой государственные идеи, освященные религией или традицией, а именно: 1) представление о божественной воле как непосредственном источнике власти государя; 2) идея наследственной власти. Причем в Средней Азии и Казахстане наследственные права потомков Чингиз-хана на власть не только не потеряли значение во времена Абу-л-Гази (1603-1664), но обаяние династии Чингизидов действовало, несмотря на крутые политические перемены в регионе, даже в начале XX в.


Чингиз-хан и Чингизиды Судьба и власть, Т. И. СУЛТАНОВ

http://imtw.ru/topic/24513-%D1%87%D0%B8%D0%BD%D0%B3%D0%B8%D0%B7-%D1%85%D0%B0%D0%BD-%D0%B8-%D1%87%D0%B8%D0%BD%D0%B3%D0%B8%D0%B7%D0%B8%D0%B4%D1%8B-%D1%81%D1%83%D0%B4%D1%8C%D0%B1%D0%B0-%D0%B8-%D0%B2%D0%BB%D0%B0%D1%81%D1%82%D1%8C/