Юре­вич Ок­та­ви­уш. Ан­д­ро­ник I Ком­нин.

Пер. с англ. К. Л. Дробинской. СПб.: Евразия, 2004. © Евразия, 2004.

 

По­след­ний ви­зан­тий­ский им­пе­ра­тор из ди­на­стии Ком­ни­нов во­шел в ис­то­рию как фи­гу­ра исключи­тель­ная. Еще со вре­ме­ни Ни­ки­ты Хо­ниа­та ут­вер­ди­лось мне­ние, ак­тив­но рас­про­стра­няе­мое в но­вое вре­мя (осо­бен­но пред­ста­ви­те­ля­ми ис­то­рио­гра­фии эпо­хи Про­све­ще­ния), что Ан­д­ро­ник I Комни­н был ти­пич­ным ти­ра­ном на тро­не, не раз­би­рав­шим средств для дос­ти­же­ния соб­ст­вен­ных целей. Ан­д­ро­ник I про­во­дил по­ли­ти­ку жес­то­ко­го тер­ро­ра и со­ци­аль­ной де­ма­го­гии, что при­ве­ло не толь­ко к не­проч­но­сти его ре­жи­ма, но и к по­сле­дую­ще­му упад­ку и ги­бе­ли Им­пе­рии в 1204 году. Прав­ле­ние Ан­д­ро­ни­ка в этом от­но­ше­нии пря­мо про­ти­во­пос­тав­ля­ет­ся его пред­ше­ст­вен­ни­кам из ди­на­стии Ком­ни­нов, при ко­то­рых был рас­цвет Ви­зан­тии, а сам пе­риод был на­зван «ком­ни­нов­ским воз­ро­ж­де­ни­ем».

 

Ог­лав­ле­ние

Трагедия императора

Вве­де­ние

Гла­ва I. Ви­зан­тий­ская им­пе­рия под вла­стью Алек­сея I, Ио­ан­на II
и Ма­нуи­ла I Ком­ни­нов

Гла­ва II. Ге­неа­ло­гия Ан­д­ро­ни­ка I

Гла­ва III. Ан­д­ро­ник в Ви­зан­тии

Гла­ва IV. Пре­бы­ва­ние Андроника в Га­лиц­кой Ру­си

Гла­ва V. Странст­вия по землям Вос­то­ка

Гла­ва VI. Борь­ба за еди­но­вла­стие

Гла­ва VII. Ан­д­ро­ник на тро­не

Экс­курс

При­ме­ча­ния

Биб­лио­гра­фия

I. Ис­точ­ни­ки

     II.  Ис­точ­ни­ко­вед­че­ские и хро­но­гра­фи­че­ские ра­бо­ты

     III. Ли­те­ра­ту­ра на иностранных языках

     IV. Литература на русском языке

Хро­но­ло­гия со­бы­тий

 

ТРАГЕДИЯ ИМПЕРАТОРА

 

По­след­ний ви­зан­тий­ский им­пе­ра­тор из ди­на­стии Ком­ни­нов во­шел в ис­то­рию как фи­гу­ра ис­клю­чи­тель­ная. С од­ной сто­ро­ны, еще со вре­ме­ни Ни­ки­ты Хо­ниа­та ут­вер­ди­лось мне­ние, ак­тив­но рас­про­стра­няе­мое в но­вое вре­мя (осо­бен­но пред­ста­ви­те­ля­ми ис­то­рио­гра­фии эпо­хи Про­све­ще­ния), что Ан­д­ро­ник I Ком­ни­н был ти­пич­ным ти­ра­ном на тро­не, не раз­би­рав­шим средств для дос­ти­же­ния соб­ст­вен­ных це­лей. Мож­но ска­зать, что эта точ­ка зре­ния в це­лом гос­под­ству­ет в сре­де со­вре­мен­ных ис­сле­до­ва­те­лей, ко­то­рые про­сто по­вто­ря­ют ста­рые штам­пы. Так, го­во­рит­ся о том, что Ан­д­ро­ник I про­сто-на­про­сто про­во­дил по­ли­ти­ку жес­то­ко­го тер­ро­ра и со­ци­аль­ной де­ма­го­гии, что при­ве­ло не толь­ко к не­проч­но­сти его ре­жи­ма, но и к по­сле­дую­ще­му упад­ку и ги­бе­ли Им­пе­рии в 1204 году. Прав­ле­ние Ан­д­ро­ни­ка в этом от­но­ше­нии пря­мо про­ти­во­пос­тав­ля­ет­ся его пред­ше­ст­вен­ни­кам из ди­на­стии Ком­ни­нов, при ко­то­рых был рас­цвет Ви­зан­тии, а сам пе­ри­од был на­зван «ком­ни­нов­ским воз­ро­ж­де­ни­ем».

С дру­гой сто­ро­ны, не­ко­то­рые ви­зан­ти­ни­сты, в том чис­ле оте­че­ст­вен­ные ис­сле­до­ва­те­ли Ф. И. Ус­пен­ский и А. А. Ва­силь­ев, бо­лее творчески по­до­шли к изу­че­нию прав­ле­ния Ан­д­ро­ни­ка I Ком­ни­на. Этот пе­ри­од рас­смат­ри­вал­ся ими не как пе­ри­од мра­ко­бе­сия и борь­бы им­пе­ра­то­ра с ви­зан­тий­ской ари­сто­кра­ти­ей, а как ло­гич­ное за­вер­ше­ние сто­ле­тия Ком­ни­нов. При этом важ­но иметь в ви­ду, что Андроник I в не­ко­то­рых от­но­ше­ни­ях про­дол­жал по­ли­ти­ку сво­его двою­род­но­го бра­та, им­пе­ра­то­ра Ма­нуи­ла I, хо­тя, ко­неч­но, вы­сту­пал с пря­мо про­ти­во­по­лож­ных по­зи­ций. Известно, что он про­вел не­ко­то­рые ре­фор­мы, ук­ре­п­ляю­щие ви­зан­тий­скую тор­гов­лю и раз­ви­ваю­щие про­вин­ци­аль­ные го­ро­да. В стрем­ле­нии най­ти со­ци­аль­ную опо­ру сво­ей вла­сти им­пе­ра­тор ак­тив­но под­дер­жи­вал кре­сть­ян­ст­во, решительно вы­сту­пая про­тив ог­раб­ле­ния его со сто­ро­ны круп­ных зе­мель­ных соб­ст­вен­ни­ков. Сле­ду­ет так­же иметь в ви­ду, что кре­сть­ян­ст­во и мел­кие ре­мес­лен­ни­ки, безусловно, одобряли та­кую дея­тель­ность Ан­д­ро­ни­ка, о чем мы име­ем сви­де­тель­ст­во из тех же ви­зан­тий­ских ис­точ­ни­ков. На­при­мер, Ни­ки­та Хо­ни­ат сви­де­тель­ст­ву­ет, что об этом им­пе­ра­то­ре на­род да­же сло­жил пес­ни.

Эта не­од­но­знач­ная оцен­ка по­ли­ти­ки Ан­д­ро­ни­ка I Ком­ни­на и его ро­ли в ис­то­рии Ви­зан­тии долж­­на быть объ­яс­не­на сле­дую­щи­ми об­стоя­тель­ст­ва­ми. Пре­ж­де все­го, это сам при­ход Ан­д­ро­ни­ка к вла­сти в Кон­стан­ти­но­по­ле в ре­зуль­та­те пе­ре­во­ро­та. Он вы­сту­пал здесь как свое­об­раз­ный ли­дер так на­зы­вае­мой на­цио­наль­ной пар­тии, про­тив за­си­лья «ино­стран­цев» в сто­ли­це. Это бы­ло свя­за­но как с по­ли­ти­кой Ма­нуи­ла I, так и осо­бен­но с прав­ле­ни­ем ма­ло­лет­не­го Алек­сея II Ком­ни­на, ко­гда при дво­ре об­ра­зо­ва­лась осо­бая груп­пи­ров­ка, со­стоя­щая из «ино­стран­цев» — италь­ян­цев и фран­ков. С дру­гой сто­ро­ны, ска­за­лись и эко­но­ми­че­ские мо­мен­ты. Это пре­ж­де все­го фи­нан­со­вый кри­зис, раз­ра­зив­ший­ся по­сле Ма­нуи­ла I в ре­зуль­та­те то­го, что этот им­пе­ра­тор по­сто­ян­но вы­ка­чи­вал день­ги на во­ен­ные ну­ж­ды и на при­двор­ную жизнь, ра­зо­ряя та­ким об­ра­зом ре­мес­лен­ни­ков, тор­гов­цев и ос­нов­ных про­из­во­ди­те­лей — кре­сть­ян. Имен­но по­это­му они в це­лом под­дер­жа­ли ме­ро­прия­тия Ан­д­ро­ни­ка в борь­бе про­тив «ино­стран­цев» и на­би­раю­щей си­лу сво­ей ари­сто­кра­тии. В этой же борь­бе им­пе­ра­тор впол­не ло­гич­но ори­ен­ти­ро­вал­ся на ста­рую бю­ро­кра­тию, вос­ста­нав­ли­вая ор­га­ны цен­траль­ной вла­сти, весь­ма рас­ша­тав­шие­ся в пе­ри­од прав­ле­ния его пред­ше­ст­вен­ни­ков.

Октавиуш Юревич сто­ит на тех по­зи­ци­ях, что не­об­хо­ди­мо рас­смат­ри­вать пе­ри­од прав­ле­ния Ан­д­ро­ни­ка во всей со­во­куп­но­сти. Для это­го он изу­ча­ет и про­ис­хо­ж­де­ние ге­роя, и его не­лег­кий путь к тро­ну ви­зан­тий­ских им­пе­ра­то­ров, со­про­во­ж­дав­ший­ся борь­бой и го­да­ми ски­та­ний. При этом ав­тор при­хо­дит к вы­во­ду, что воз­глав­ле­ние Ан­д­ро­ни­ком «на­цио­наль­ной пар­тии» в Ви­зан­тии в 80-х го­дах XII ве­ка, а так­же ак­тив­ная борь­ба яви­лись не слу­чай­ным мо­мен­том, а впол­не ло­гич­ным сте­че­ни­ем об­стоя­тельств. Важ­но от­ме­тить, что он в сво­ем ис­сле­до­ва­нии ис­поль­зу­ет раз­но­об­раз­ные ис­точ­ни­ки это­го пе­рио­да. Это и нар­ра­тив­ная ли­те­ра­ту­ра, то есть со­чи­не­ния ви­зан­тий­ских ав­то­ров о го­дах прав­ле­ния Ан­д­ро­ни­ка, и до­ку­мен­таль­ные ма­те­риа­лы — ча­ст­ные и пуб­лич­ные ак­ты и эпи­сто­ляр­ное на­сле­дие. Ис­поль­зу­ет он и об­шир­ную ис­то­рио­гра­фию.

Пе­ре­вод кни­ги ва­жен еще в том от­но­ше­нии, что он рас­кры­ва­ет для оте­че­ст­вен­но­го чи­та­те­ля ин­те­рес­ную и важ­ную стра­ни­цу ви­зан­тий­ской ис­то­рии: за­кат династии Ком­ни­нов. Этот пе­ри­од во­об­ще ма­лоиз­вес­тен и ну­ж­да­ет­ся в даль­ней­шем ис­сле­до­ва­нии. Кни­га мо­жет рас­смат­ри­вать­ся как свое­об­раз­ный про­ме­жу­точ­ный итог дан­но­го ис­сле­до­ва­ния.

 

М. А. Морозов,
кандидат исторических наук

ВВЕ­ДЕ­НИЕ

В ис­то­рии Вос­точ­ной Рим­ской им­пе­рии XII сто­­­ле­тие вы­сту­па­ет на пер­вый план как ин­те­рес­ней­ший ее пе­ри­од, точ­нее го­во­ря, как пе­ри­од, ко­то­рый ох­ва­ты­ва­ет вре­мя прав­ле­ния ди­на­стии Ком­ни­нов со вре­ме­ни всту­п­ле­ния на пре­стол Алек­сея I (1.4.1081) до страш­ной смер­ти Ан­д­ро­ни­ка I (12.9.1185). Вре­мя прав­ле­ния пя­ти им­пе­ра­то­ров, ве­ду­щих свое про­ис­хо­ж­де­ние от ари­сто­кра­ти­че­ских фра­кий­ских ро­дов, в те­че­ние мно­гих лет вдох­нов­ля­ло уче­ных трудившихся в са­мых раз­ных об­лас­тях гу­ма­ни­тар­но­го зна­ния[1].

Ис­то­рик счи­тал этот пе­ри­од вре­ме­нем рас­цве­та Ви­зан­тии как ве­ли­кой дер­жа­вы. Этот подъ­ем по­сле­до­вал вслед за по­ло­сой по­сто­ян­ных внут­рен­них вол­не­ний и чрез­мер­но­го ос­лаб­ле­ния внут­рен­ней по­ли­ти­ки Им­пе­рии. Имен­но в XII ве­ке Ви­зан­тий­ская им­пе­рия уве­рен­но всту­пи­ла на аре­ну ме­ж­ду­на­род­ных от­но­ше­ний как дер­жа­ва пер­во­сте­пен­но­го зна­че­ния, на­ме­ре­ва­ясь в си­лу сво­их мно­го­ве­ко­вых тра­ди­ций, су­ще­ст­вую­щих не од­но сто­ле­тие, взять на се­бя гла­вен­ст­вую­щую роль сре­ди го­су­дарств За­па­да и Вос­то­ка. Вер­шин сво­его ус­пе­ха го­су­дар­ст­вен­ная по­ли­ти­ка Ви­зан­тий­ской им­пе­рии дос­тиг­ла во времена правления Ма­нуи­ла I (1143–1180), од­на­ко пло­ды этих ус­пе­хов бы­ли по­сле не­го рас­тра­че­ны из-за ди­на­сти­че­ских схва­ток и бес­ком­про­мисс­ной борь­бы по­ли­ти­че­ских пар­тий[2].

Эко­но­мист, ко­то­рый ин­те­ре­со­вал­ся об­щей ис­то­ри­ей сель­ско­го хо­зяй­ст­ва, бо­лее под­роб­но ос­та­но­вил­ся на со­об­ра­же­ни­ях о край­нем пре­неб­ре­же­нии то­гдаш­ним зе­мель­ным во­про­сом, ко­то­рый по­пы­тал­ся раз­ре­шить толь­ко Ан­д­ро­ник I.

Уче­ные ис­сле­до­ва­ли раз­ли­чия в ви­зан­тий­ском об­ще­ст­ве в XII ве­ке[3], а так­же ост­рую борь­бу двух по­ли­ти­че­ских пар­тий: ла­тин­ской, ко­то­рая ви­де­ла под­держ­ку в ли­це им­пе­ра­то­ра Ма­нуи­ла I, и ви­зан­тий­ской, ко­то­рая опи­ра­лась, в ча­ст­но­сти, на кон­сер­ва­тив­ное ор­то­док­саль­ное ду­хо­вен­ст­во и жи­те­лей сто­ли­цы[4].

Борь­ба за власть, раз­го­рев­шая­ся сра­зу же по­сле смер­ти Ма­нуи­ла I, в ре­зуль­та­те ре­во­лю­ции воз­ве­ла на трон имен­но Ан­д­ро­ни­ка, са­мо­держ­ца, дос­той­но­го, без­ус­лов­но, са­мо­го при­сталь­но­го вни­ма­ния со сто­ро­ны не толь­ко ис­то­ри­ков, но и пси­хо­ло­гов.

Не­обык­но­вен­ная фи­гу­ра по­след­не­го Ком­ни­на да­ла бел­лет­ри­стам ма­те­ри­ал для на­пи­са­ния пре­крас­ной vie roma­ncée, ко­то­рой мог­ли бы ус­ту­пить изы­скан­ные жиз­не­опи­са­ния правителей ан­тич­ной и сред­не­ве­ко­вой За­пад­ной Ев­ро­пы[5].

Вре­мя прав­ле­ния Ком­ни­нов воз­ро­ди­ло ви­зан­тий­скую ис­то­ри­че­скую литературу. Про­све­щен­ные им­пе­ра­то­ры, осо­бен­но Ма­ну­ил I, ко­то­рый охот­но под­ра­жал ла­тин­ским нра­вам За­па­да, по­ни­ма­ли, что не­об­хо­ди­мо соз­дать ат­мо­сфе­ру, ко­то­рая бла­го­при­ят­ст­во­ва­ла бы раз­ви­тию нау­ки и ли­те­ра­ту­ры. Вре­мя прав­ле­ния Алек­сея I опи­са­ла его чес­то­лю­би­вая, по­лу­чив­шая клас­си­че­ское об­ра­зо­ва­ние дочь, Ан­на Ком­ни­на, чья хва­леб­ная «Алек­сиа­да» бы­ла, в сущ­но­сти, на­стоя­щей Илиа­дой дея­ний ее от­ца. Ни­ки­фор Ври­ен­ний и Ио­анн Зо­на­ра в зна­чи­тель­ной ме­ре обо­га­ти­ли по­ве­ст­во­ва­ние Ан­ны, при­чем в го­раз­до боль­шей сте­пе­ни, чем это сде­ла­ли Кон­стан­тин Ма­нас­си или Ми­ха­ил Гли­ка, не го­во­ря уж о та­ком не­пол­но­цен­ном ис­точ­ни­ке, как хро­но­гра­фия Иои­ля. Мень­шее ве­зе­нье в от­но­ше­нии ис­то­рио­гра­фии вы­па­ло на до­лю им­пе­ра­то­ра Ио­ан­на II Ком­ни­на. Два ис­то­ри­ка рас­смат­ри­ва­ют вре­мя его прав­ле­ния лишь по­верх­но­ст­но — как вве­де­ние к ис­то­рии ва­си­лев­са Ма­нуи­ла I. Это бы­ли Ио­анн Кин­нам и не­сколь­ко бо­лее мо­ло­дой Ни­ки­та Хо­ни­ат. Пер­вый под­роб­но опи­сал вре­мя прав­ле­ния Ма­нуи­ла в се­ми кни­гах сво­его тру­да, ко­то­рый со­хра­нил­ся, к со­жа­ле­нию, лишь в позд­ней­шей эпи­то­ме и об­ры­ва­ет­ся с 1176 го­да; вто­рой по­свя­тил это­му им­пе­ра­то­ру семь книг ис­то­рии, од­ну кни­гу — Алек­сею II и две — Ан­д­ро­ни­ку I. Все твор­че­ское на­сле­дие ох­ва­ты­ва­ет пе­ри­од с 1118 по 1206 го­д. Дос­то­вер­нее, ра­зу­ме­ет­ся, Кин­нам. Стар­ший брат Ни­ки­ты, Ми­ха­ил Хо­ни­ат, ми­тро­по­лит Афин­ский, был ав­то­ром ря­да ри­то­ри­че­ских тру­дов, на сви­де­тель­ст­ва ко­то­рых мы долж­ны бу­дем ино­гда ссы­лать­ся. Ев­ста­фий Фес­са­ло­ни­кий­ский опи­сал за­вое­ва­ние го­ро­да Фес­са­ло­ни­ки нор­ман­на­ми, он же на­пи­сал в чис­ле про­че­го над­гроб­ную речь на смерть Ма­нуи­ла. Важ­ное зна­че­ние име­ют так­же ре­чи Ио­ан­на Си­ро­пу­ла и Ге­ор­гия Тор­ни­ка. Раз­но­об­раз­ные упо­ми­на­ния, ка­саю­щие­ся Ан­д­ро­ни­ка, мы на­хо­дим у Ге­ор­гия Сфранд­зи, Ио­ан­на Ка­ма­ти­ра, Ко­ди­на и в по­эти­че­ской все­мир­ной хро­ни­ке Еф­ре­ма. В за­вер­ше­ние об­зо­ра важ­ней­ших ви­зан­тий­ских ис­точ­ни­ков обязательно сле­дует упо­мя­нуть еще два чрез­вы­чай­но ин­те­рес­ных до­ку­мен­та, ко­то­рые обо­га­ща­ют на­ши зна­ния об Ан­д­ро­ни­ке. Один из них — это так на­зы­вае­мый ти­пи­кон[6], или фун­да­мен­таль­ный до­ку­мент мо­на­сты­ря Кос­мо­со­ти­ры, ко­то­рый был со­став­лен Исаа­ком, от­цом Ан­д­ро­ни­ка; вто­рой до­ку­мент со­став­лен в фор­ме един­ст­вен­но­го в сво­ем ро­де ин­ск­рип­ци­он­но­го до­ку­мен­та так на­зы­вае­мой хро­ни­ки Ка­ва­ла, вос­хо­дя­щей к кон­цу XII ве­ка.

Ис­то­рия пер­вых трех им­пе­ра­то­ров ди­на­стии Ком­ни­нов бы­ла тща­тель­но и все­сто­рон­не про­ра­бо­та­на. Дос­та­точ­но ука­зать на двух­том­ную мо­но­гра­фию Ша­лан­до­на[7] или на еще бо­лее под­роб­ные ра­бо­ты Капп-Гер­ра[8], Лам­ма[9], Та­фе­ля[10] и Ус­пен­ско­го[11]. Ме­ж­ду тем ра­бо­та Виль­ке­на[12] ин­те­рес­на толь­ко в ис­то­ри­че­ском пла­не. За­то до сих пор нет об­стоя­тель­ной ра­бо­ты об Ан­д­ро­ни­ке I, ко­то­рый пра­вил в те­че­ние двух лет до сво­ей кон­чи­ны, ес­ли не счи­тать го­да ре­гент­ст­ва при прав­ле­нии ма­ло­лет­не­го Алек­сея II. Од­на­ко это не долж­но оз­на­чать, что данной те­ме при­да­ет­ся в ви­зан­ти­ни­сти­ке лишь вто­ро­сте­пен­ное зна­че­ние. Со­вер­шен­но не так. Как са­ма фи­гу­ра Ан­д­ро­ни­ка с его энер­гич­ным, жиз­не­лю­би­вым ха­рак­те­ром, так и объ­ек­тив­ные ре­зуль­та­ты его крат­ко­вре­мен­но­го прав­ле­ния с дав­них пор об­ла­да­ли для уче­ных осо­бой при­тя­га­тель­ной си­лой. Уче­ные охот­но за­ни­ма­ют­ся Ан­д­ро­ни­ком, по­то­му что вдо­ба­вок к вы­ше­на­зван­ным ви­зан­тий­ским ис­точ­ни­кам со­хра­ни­лось мно­же­ст­во хро­ник тех вре­мен, ко­то­рые от­но­сят­ся к кон­цу XII сто­ле­тия, ко­гда Ви­зан­тий­ская им­пе­рия стоя­ла в цен­тре ин­те­ре­сов за­пад­но­ев­ро­пей­ских и вос­точ­ных стран. Пер­вое ме­сто за­ни­ма­ют здесь из­вест­ные ла­тин­ские хро­ни­ки, со­б­ран­ные в из­да­ни­ях Monumenta Germaniae Historica, Rerum Italicarum Scripto­res (Muratori) и Ла­тин­ской Пат­ро­ло­гии (Migne), ко­то­рые сре­ди про­че­го со­дер­жат важ­ный для нас ис­то­ри­че­ский труд, вы­шед­ший из-под пе­ра Вильгельма Тир­ско­го. К со­жа­ле­нию, вре­ме­на прав­ле­ния Ан­д­ро­ни­ка I рас­смот­ре­ны в них до­воль­но по­верх­но­ст­но. Не­оце­ни­мые све­де­ния о ви­зан­тий­ско-рус­ских свя­зях и да­ти­ров­ку не­ко­то­рых со­бы­тий из жиз­ни Ан­д­ро­ни­ка пре­дос­тав­ля­ют нам древ­не­рус­ские ле­то­пи­си, вхо­дя­щие в мо­ну­мен­таль­ную пуб­ли­ка­цию пол­но­го со­б­ра­ния рус­ских ле­то­пи­сей и, кро­ме то­го, по­эти­че­ское «Сло­во о пол­ку Иго­ре­ве», а так­же «Ис­то­рия Российская» Та­ти­ще­ва, ко­то­рая в не­ко­то­рых сво­их раз­де­лах ос­но­вы­ва­ет­ся на уте­рян­ных се­го­дня ру­ко­пи­сях. Су­ще­ст­вен­ное зна­че­ние для на­ших ис­сле­до­ва­ний име­ет на­сле­дие древ­не­серб­ской ли­те­ра­ту­ры в ви­де жиз­не­опи­са­ния Си­ме­о­на Не­ма­ня, а так­же не­ко­то­рые вен­гер­ские до­ку­мен­ты. Наш об­зор этих ис­точ­ни­ков мы за­кон­чим упо­ми­на­ни­ем хро­ник Ми­хаи­ла Си­рий­ско­го по ис­то­рии Гру­зии и по­эти­че­ски­ми про­из­ве­де­ния­ми персидского по­эта Ха­ка­ни, ко­то­рые со­дер­жат как не­по­сред­ст­вен­ную, так и кос­вен­ную ин­фор­ма­цию по те­ме на­ших ис­сле­до­ва­ний. Итак, ма­те­риа­лы ис­точ­ни­ков весьма раз­но­об­раз­ны, и они тем бо­лее цен­ны, что со­б­ра­ны ле­то­пис­ца­ми раз­лич­ных на­ро­дов. Хоть сте­пень дос­то­вер­но­сти в при­ве­ден­ных ис­точ­ни­ках раз­лич­на, тем не ме­нее они со­хра­ня­ют свою цен­ность как «сви­де­те­ли вре­мен» Ан­д­ро­ни­ка.

От­прав­ной точ­кой для ори­ен­ти­ро­ва­ния в фак­тах ис­точ­ни­ков и их да­ти­ров­ке яв­ля­ют­ся из­да­ния ис­точ­ни­ко­вед­че­ско­го ха­рак­те­ра, вер­ши­на ко­то­рых — это, не­со­мнен­но, ве­ли­ко­леп­ное из­да­ние Дёл­ге­ра[13]. Му­ральт[14] и Грумель[15] со­ста­ви­ли ви­зан­тий­скую хро­но­ло­гию, в то вре­мя как Н. де Ба­ум­гар­тен[16] — рус­скую. Из-под пе­ра Фей­е­ра[17] поя­вил­ся ла­тин­ский пе­ре­вод гре­че­ских ис­точ­ни­ков. При ис­сле­до­ва­нии от­но­ше­ний Ви­зан­тий­ской им­пе­рии с со­сед­ни­ми стра­на­ми, а имен­но с рус­ски­ми кня­же­ст­ва­ми, весь­ма цен­ную по­мощь ока­зы­ва­ет со­б­ра­ние ис­точ­ни­ков Стрит­те­ра[18]. В то же вре­мя о гре­ко-италь­ян­ских кон­так­тах нас хо­ро­шо ин­фор­ми­ру­ют Мик­ло­шич и Мюл­лер[19]. Во­про­сы тор­го­вых от­но­ше­ний ме­ж­ду Ви­зан­тий­ской им­пе­ри­ей и в то вре­мя мо­гу­ще­ст­вен­ной Ве­не­ци­ан­ской рес­пуб­ли­кой-на-ост­ро­вах скур­пу­лез­но ра­зо­бра­ны Та­фе­лем и То­ма­сом[20].

Спус­тя при­мер­но 50 лет по­сле фи­ло­ло­го-ис­то­ри­че­ско­го ком­мен­та­рия Дюканжа[21], ко­то­рый до се­го­дняш­не­го дня со­хра­нил оп­ре­де­лен­ное зна­че­ние при ин­тер­пре­та­ции боль­шей час­ти эпи­том Кин­на­ма, за Ан­д­ро­ни­ка взял­ся Цел­лер[22]. В сво­ем, уже во мно­гом ус­та­рев­шем, ис­то­ри­че­ском по­ве­ст­во­ва­нии он изо­бра­зил Ан­д­ро­ни­ка му­че­ни­ком гре­че­ской на­цио­наль­ной идеи. По­доб­ным же об­ра­зом об­сто­ят де­ла с кни­гой Виль­ке­на[23]. В по­ис­ках опи­са­ний лю­бов­ных при­клю­че­ний Ан­д­ро­ни­ка он сде­лал лишь ком­пи­ля­цию ин­те­рес­ней­ших эпи­зо­дов из «Ис­то­рии» Ни­ки­ты Хо­ниа­та. Еще даль­ше по­шел Диль, ко­то­рый дал чи­та­те­лю оча­ро­ва­тель­ное изо­бра­же­ние лич­но­сти Ан­д­ро­ни­ка, по­ме­щен­ное на фо­не опи­са­ния пол­ной при­клю­че­ний жиз­ни это­го не­обык­но­вен­но­го че­ло­ве­ка[24]. В это вре­мя Граб­лер со­ста­вил доб­рот­ный фи­ло­ло­ги­че­ский пе­ре­вод «Ис­то­рии» Ни­ки­ты Хо­ниа­та вме­сте с цен­ным пред­мет­ным ком­мен­та­ри­ем[25]. Со­вер­шен­но дру­гую по­зи­цию в ли­те­ра­ту­ре по рас­смат­ри­вае­мой те­ме за­ни­ма­ет кни­га Дж. Пер­ва­ног­лу[26]. Опи­ра­ясь на ра­бо­ту Виль­ке­на (впро­чем, не без ис­сле­до­ва­ния ис­точ­ни­ков), он, не­смот­ря на при­стра­ст­но-вра­ж­деб­ное от­но­ше­ние к Ан­д­ро­ни­ку, на­пи­сал по­весть о его жиз­ни. На­чи­ная с Дюканжа, на­уч­ные ис­сле­до­ва­ния вре­ме­ни прав­ле­ния Ан­д­ро­ни­ка пред­при­ни­ма­ли мно­гие ав­то­ры, и сре­ди них Фаллме­ра­йер[27], чьи ра­бо­ты, од­на­ко, спра­вед­ли­во не на­хо­дят при­зна­ния у Ус­пен­ско­го[28]. Дос­той­но со­жа­ле­ния, но ис­сле­до­ва­ния в об­лас­ти изу­че­ния как са­мой лич­но­сти Ан­д­ро­ни­ка, так и его дея­тель­но­сти еще да­ле­ки от за­вер­ше­ния[29]. С тех пор поя­вил­ся ряд об­стоя­тель­ных ра­бот об этом бур­ном пе­рио­де в ис­то­рии Ви­зан­тий­ской им­пе­рии по­сле смер­ти Ма­нуи­ла. Ра­до­йчич в сво­ей ра­бо­те о прав­ле­нии двух по­след­них Ком­ни­нов под­верг кри­ти­ке все гре­че­ские и ла­тин­ские ис­точ­ни­ки, ка­саю­щие­ся Ан­д­ро­ни­ка, сде­лав мно­го важ­ных на­блю­де­ний[30]. До то­го как Брейе опуб­ли­ко­вал ста­тью об Ан­д­ро­ни­ке в фор­ме те­зи­сов[31], рус­ский ви­зан­то­лог С. Шес­та­ков из­дал чрез­вы­чай­но изо­бре­та­тель­ную, хо­тя и не во всех сво­их раз­де­лах убе­ди­тель­ную, ра­бо­ту, с со­дер­жа­ни­ем ко­то­рой по хо­ду на­ших ис­сле­до­ва­ний мы еще бу­дем иметь воз­мож­ность по­зна­ко­мить­ся[32]. Те­ма­ти­ка Ра­до­йчи­ча бы­ла про­дол­же­на на­хо­дя­щим­ся уже в пре­клон­ных го­дах Ф. Ус­пен­ским[33]. Хо­тя этот пе­ри­од в ис­сле­до­ва­ни­ях по ин­те­ре­сую­щей нас те­ме мож­но счи­тать ус­пеш­ным, тем не ме­нее А. Ва­силь­ев еще в 1928–1929 го­дах пи­сал сле­дую­щее: «С не­сколь­ких то­чек зре­ния, осо­бен­но с точ­ки зре­ния со­ци­аль­ных про­блем, эпо­ха Ан­д­ро­ни­ка, вро­де бы дав­но уже пол­но­стью изу­чен­ная, все еще пред­став­ля­ет нау­ке ши­ро­кое по­ле для ис­сле­до­ва­ний»[34]. С это­го вре­ме­ни в данной об­лас­ти поя­вил­ся ряд спе­ци­аль­ных тру­дов об Ан­д­ро­ни­ке, та­ких, на­при­мер, как ста­тья Сю­зю­мо­ва[35] или ис­сле­до­ва­ние Дан­ст­ру­па[36] о во­про­сах внут­рен­ней по­ли­ти­ки Ан­д­ро­ни­ка I. Ви­зан­тий­ско-рус­ским от­но­ше­ни­ям об­су­ж­дае­мо­го пе­рио­да бы­ли по­свя­ще­ны три ра­бо­ты. Их ав­то­ры: Вер­над­ский[37], Мо­шин[38], Фран­чес[39] — глав­ное вни­ма­ние об­ра­ща­ют на вре­мя не­ожи­дан­ной ос­та­нов­ки Ан­д­ро­ни­ка в Га­ли­ции. Пре­ж­де чем при­дет оче­редь при­влечь вни­ма­ние читателя к су­ще­ст­ву на­шей дис­кус­сии, мы за­кон­чим данный об­зор со­стоя­ния ис­сле­до­ва­ний упо­ми­на­ни­ем ис­то­рии по­след­не­го ва­си­лев­са из ро­да Ком­ни­нов, ко­то­рая бы­ла кри­ти­че­ски из­ло­же­на в из­вест­ной «Ис­то­рии Ви­зан­тий­ской им­пе­рии» Ост­ро­гор­ским[40], а так­же упо­ми­на­ни­ем дру­гих важ­ных для нас ра­бот это­го уче­но­го[41].

Гла­ва I

Ви­зан­тий­ская им­пе­рия под вла­стью
Алек­сея I, Ио­ан­на II
и Ма­нуи­ла I Ком­ни­нов

(1.4.1081—24.9.1180)

Ви­зан­тий­ская им­пе­рия, ис­то­щен­ная во вто­рой по­ло­ви­не XI ве­ка мно­го­лет­ней внут­рен­ней анар­хи­ей, ожи­да­ла при­хо­да мо­гу­ще­ст­вен­но­го вла­сти­те­ля, ко­то­рый был бы в со­стоя­нии соз­дать дей­ст­вен­ную цен­траль­ную власть и вер­нуть им­пе­рии преж­нее по­ло­же­ние сре­ди го­су­дарств Ев­ро­пы и Ма­лой Азии[42]. По­след­не­му пред­ста­ви­те­лю ди­на­стии Дук, Ни­ки­фо­ру III Во­та­ниа­ту, не уда­лось ог­ра­ни­чить по­сто­ян­но воз­рас­таю­щее влия­ние раз­би­той на две вра­ж­дую­щие груп­пи­ров­ки фео­даль­ной ари­сто­кра­тии. Не уда­лось ему и уре­гу­ли­ро­вать во­про­сы на­ло­гов, хо­тя в ре­зуль­та­те, ве­ро­ят­но, ста­ло бы воз­мож­ным на­вес­ти по­ря­док в Им­пе­рии и, по мень­шей ме­ре, хоть час­тич­но ус­по­ко­ить поч­ти пол­но­стью об­ни­щав­шие на­род­ные мас­сы. По­ло­же­ние Ви­зан­тий­ской им­пе­рии на­ча­ло ме­нять­ся к луч­ше­му с то­го мо­мен­та, ко­гда во­ен­ная ари­сто­кра­тия в не­при­ми­ри­мой борь­бе с гра­ж­дан­ской зна­тью сто­ли­цы воз­ве­ла на кон­стан­ти­но­поль­ский трон Алек­сея I из ди­на­стии Ком­ни­нов. Ди­на­стия Ком­ни­нов да­ла не толь­ко пре­вос­ход­ных пол­ко­вод­цев, ко­то­рые за­ре­ко­мен­до­ва­ли се­бя и как ис­кус­ные ди­пло­ма­ты, но и це­лую плея­ду уче­ных и пи­са­те­лей[43].

В об­щем и це­лом фео­да­лизм ус­та­но­вил­ся как гос­под­ствую­щая сис­те­ма про­из­вод­ст­ва в ран­нем Cред­не­ве­ко­вье (V–XI ве­ка), и XII век, это «сто­ле­тие Ком­ни­нов», при­шел­ся уже на вре­мя то­таль­ной фео­да­ли­за­ции гре­че­ско­го об­ще­ст­ва. Об­ще­ст­вен­ное по­ло­же­ние фео­да­лов зна­чи­тель­но уп­ро­чи­лось бла­го­да­ря про­дол­жаю­ще­му­ся раз­ви­тию круп­ных зе­мель­ных вла­де­ний и ут­вер­жде­нию не­по­сред­ст­вен­ной за­ви­си­мо­сти кре­сть­ян­ско­го со­сло­вия от сво­их гос­под. С на­ча­лом прав­ле­ния Алек­сея из­ме­нил­ся ин­сти­тут про­нии, при­няв ха­рак­тер во­ен­но-лен­но­го по­ме­стья. Им­пе­ра­то­ры пе­ре­да­ли ари­сто­кра­там боль­шие зе­мель­ные на­де­лы как ле­ны и обя­за­ли хо­зя­ев ле­нов к во­ен­ной служ­бе как про­ниа­ров. Рас­се­лен­ные на лен­ных тер­ри­то­ри­ях па­ри­ки[44] ста­но­ви­лись с это­го мо­мен­та кре­по­ст­ны­ми фео­да­лов. Эта про­ни­ар­ная лен­ная сис­те­ма, ко­то­рая бы­ла по­спеш­но вве­де­на им­пе­ра­то­ром Ма­нуи­лом I, ис­поль­зо­ва­лась для во­ен­ных це­лей. Бла­го­да­ря ре­фор­ми­ро­ван­ной про­нии воо­ру­жен­ные си­лы Ви­зан­тий­ской им­пе­рии яв­но уси­ли­лись, что сде­ла­ло воз­мож­ным для пер­вых трех Ком­ни­нов ве­де­ние за­тяж­ных войн. Со­дер­жа­ние мощ­ной, по­сто­ян­но по­пол­няе­мой ар­мии хоть и со­дей­ст­во­ва­ло, с од­ной сто­ро­ны, боль­шим ус­пе­хам гре­че­ско­го ору­жия и уси­ле­нию пре­сти­жа Ви­зан­тий­ской им­пе­рии на ме­ж­ду­на­род­ной аре­не, од­на­ко, с дру­гой сто­ро­ны, вы­зы­ва­ло даль­ней­шее, по­на­ча­лу да­же не осо­бен­но ощу­ти­мое, ос­лаб­ле­ние им­пе­ра­тор­ской вла­сти из­нут­ри[45]. Ак­тив­ная внеш­няя по­ли­ти­ка Ком­ни­нов, на­ря­ду с гу­ма­низ­мом, ко­то­рый раз­ви­вал­ся сре­ди за­жи­точ­ных сло­ев гре­че­ско­го об­ще­ст­ва, при­ве­ла к то­му, что Ви­зан­тий­ская им­пе­рия име­ла ви­ди­мость силь­ной вла­сти, и это при­да­ва­ло ей ил­лю­зор­ный блеск ве­ли­кой дер­жа­вы. Хо­тя Им­пе­рия оп­рав­ля­лась от мно­го­лет­ней хо­зяй­ст­вен­ной анар­хии, она бы­ла, тем не ме­нее, внут­рен­не сла­ба. Мор­ская тор­гов­ля ока­за­лась по­сте­пен­но в ру­ках Ве­не­ции; ви­зан­тий­ские день­ги бы­ли обес­це­не­ны. Уже Алек­сей I че­ка­нил не­пол­но­цен­ные мо­не­ты, стои­мость ко­то­рых со­став­ля­ла лишь треть но­ми­наль­ной. Он при­ну­дил об­ще­ст­во брать эти мо­не­ты для оп­ла­ты как день­ги, на­хо­дя­щие­ся в об­ра­ще­нии. Иму­ще­ст­во мо­на­сты­рей и цер­ков­ная ут­варь бы­ли кон­фи­ско­ва­ны на ну­ж­ды ар­мии. Бес­по­щад­ность чи­нов­ни­ков ис­пол­ни­тель­ной вла­сти, взи­мав­ших на­ло­ги толь­ко в пол­но­цен­ной ва­лю­те, вы­зва­ла мас­со­вое кре­сть­ян­ское дви­же­ние. Не­смот­ря на су­ро­вую фи­нан­со­вую по­ли­ти­ку, эко­но­ми­че­ское по­ло­же­ние Им­пе­рии, осо­бен­но в ев­ро­пей­ских про­вин­ци­ях, по срав­не­нию с ис­тек­шим пе­рио­дом не­сколь­ко ста­би­ли­зи­ро­ва­лось. Заметно боль­ший подъ­ем сель­ско­хо­зяй­ст­вен­но­го про­из­вод­ст­ва на­ме­тил­ся во вре­мя прав­ле­ния им­пе­ра­то­ра Ио­ан­на II. Ви­зан­тий­ские го­ро­да яв­ля­лись сре­до­то­чи­ем эко­но­ми­че­ской жиз­ни. Бла­го­да­ря тру­ду ра­бов и сво­бод­ных по­ден­щи­ков в них раз­ви­ва­лись ре­мес­ла, и го­ро­да про­из­во­ди­ли на пу­те­ше­ст­вен­ни­ков хо­ро­шее впе­чат­ле­ние.

Од­на­ко глав­ной об­ла­стью ин­те­ре­сов пер­вых трех им­пе­ра­то­ров бы­ла внеш­няя по­ли­ти­ка. Алек­сей I по­ста­вил пе­ред со­бой не­обы­чай­но труд­ную за­да­чу[46]. Тур­ки-сель­джу­ки проч­но осе­ли в Ико­нии, сла­вян­ские на­ро­ды фор­ми­ро­ва­лись на Бал­ка­нах во все бо­лее мо­гу­ще­ст­вен­ные и не­за­ви­си­мые го­су­дар­ст­ва, ко­то­рые сверх то­го еще и поль­зо­ва­лись по­сто­ян­ной под­держ­кой Венг­рии. За­пад го­то­вил­ся к кре­сто­во­му по­хо­ду. Глав­ной под­держ­кой для Ви­зан­тий­ской им­пе­рии бы­ла Ма­лая Азия[47], и, на­про­тив, ве­ли­чай­шая опас­ность уг­ро­жа­ла ей со сто­ро­ны нор­ман­нов. Ро­берт Гви­скард, нор­манн­ский князь, пы­тал­ся взять силь­но ук­ре­п­лен­ный го­род Драч (Дир­ра­хий)[48], что­бы от­крыть путь к даль­ней­шим за­вое­ва­ни­ям, за­хва­ту Фес­са­ло­ни­к и да­же к бу­ду­ще­му по­ко­ре­нию Кон­стан­ти­но­по­ля. В этой об­ста­нов­ке им­пе­ра­тор Алек­сей I про­явил се­бя ис­кус­ным ди­пло­ма­том: он при­влек­ в ка­че­ст­ве со­юз­ни­ков на За­па­де ве­не­ци­ан­цев, чьи ин­те­ре­сы на­хо­ди­лись в од­ном рус­ле с по­ли­ти­че­ски­ми це­ля­ми Ви­зан­тий­ской им­пе­рии. Кро­ме то­го, он на­чал пе­ре­го­во­ры с Гри­го­ри­ем VII и Ген­ри­хом IV. Не­смот­ря на со­юз­ные ве­не­ци­ан­ско-ви­зан­тий­ские воо­ру­жен­ные си­лы, за­хват­чи­ки два­ж­ды одер­жи­ва­ли по­бе­ду под Дра­чем, и го­род толь­ко слу­чай­но из­бе­жал не­сча­ст­ной судь­бы. Лишь вос­ста­ние в Юж­ной Ита­лии и смерть Ро­бер­та в ре­зуль­та­те вспых­нув­шей в ар­мии эпи­де­мии из­ме­ни­ли си­туа­цию и спо­соб­ст­во­ва­ли пол­но­му по­ра­же­нию нор­ман­нов на Бал­ка­нах. Ве­не­ци­ан­ская рес­пуб­ли­ка по­лу­чи­ла в гре­че­ском го­су­дар­ст­ве осо­бые при­ви­ле­гии, и не толь­ко по­ли­ти­че­ские. Ве­не­ци­ан­ские куп­цы мог­ли от­ны­не вес­ти сво­бод­ную тор­гов­лю, они бы­ли ос­во­бо­ж­де­ны от всех та­мо­жен­ных по­шлин и, кро­ме то­го, для ве­де­ния тор­гов­ли с Вос­то­ком по­лу­чи­ли в поль­зо­ва­ние це­лый рай­он Кон­стан­ти­но­по­ля, от­ве­ден­ный им вме­сте с осо­бым ме­стом в га­ва­ни под раз­груз­ку. По­ли­ти­ка, ко­то­рая про­во­ди­лась Алек­се­ем I и его по­сле­до­ва­те­ля­ми по от­но­ше­нию к Ве­не­ции, вы­зы­ва­ла у гре­че­ско­го на­се­ле­ния сто­ли­цы все более уг­луб­ляв­шую­ся не­на­висть к бо­га­тым ино­зем­цам и ста­ла при­чи­ной боль­шо­го ла­тин­ско­го по­гро­ма; эта не­на­висть не­ис­то­во вспых­ну­ла, ко­гда Ан­д­ро­ник I со сво­ей паф­ла­гон­ской ар­ми­ей в мае 1182 го­да поя­вил­ся под Кон­стан­ти­но­по­лем. Со сто­ро­ны Тур­ции ни­ка­кая опас­ность Ви­зан­тий­ской им­пе­рии в то вре­мя не уг­ро­жа­ла. Внут­рен­ние рас­при из-за борь­бы за власть при­ве­ли го­су­дар­ст­во сель­джу­ков в со­стоя­ние пол­ной не­раз­бе­ри­хи, чем, не­со­мнен­но, и вос­поль­зо­вал­ся Алек­сей I, на­чав ук­ре­п­лять гра­ни­цы на се­ве­ре, где пе­че­не­ги дер­жа­ли воо­ру­жен­ные си­лы гре­ков в по­сто­ян­ном на­пря­же­нии и на­нес­ли им чув­ст­ви­тель­ное по­ра­же­ние[49]. К этим труд­но­стям при­со­во­ку­п­ля­лась еще и ак­тив­ность ту­рец­ких пи­ра­тов эми­ра Ча­хи, ко­то­рый, бу­ду­чи сверг­ну­тым при во­ен­ной под­держ­ке сель­джу­ков и пе­че­не­гов, вы­на­ши­вал мысль о за­хва­те кон­стан­ти­но­поль­ско­го тро­на[50]. Алек­сей при­звал на за­щи­ту По­ло­вец­кую ор­ду. В гре­че­ских хро­ни­ках по­лов­цы на­зва­ны ски­фа­ми, ко­то­рые под пред­во­ди­тель­ст­вом Ту­гор-ха­на спо­соб­ст­во­ва­ли чув­ст­ви­тель­но­му по­ра­же­нию пре­ж­де не­по­бе­ди­мых пе­че­не­гов в бит­ве, ра­зы­грав­шей­ся 29 ап­ре­ля 1091 го­да. Та­ким об­ра­зом, на дли­тель­ное вре­мя ра­ди­каль­но бы­ла ре­ше­на про­бле­ма се­вер­ных вра­гов. Зна­чи­тель­но про­ще из­ба­вил­ся Алек­сей I от Ча­хи. Он сде­лал это при со­дей­ст­вии сул­та­на Ни­кеи, ко­то­рый при­гла­сил Ча­ху на пир и там ко­вар­но его убил. По­сле то­го как был за­клю­чен мир с сер­ба­ми, воз­ник труд­но­раз­ре­ши­мый вен­гер­ский во­прос, ко­гда вла­сти­те­ли ди­на­стии Ар­па­дов на­ча­ли про­во­дить вра­ж­деб­ную по от­но­ше­нию к Ви­зан­тии по­ли­ти­ку, уг­ро­жавшую ее тер­ри­то­ри­аль­ным ин­те­ре­сам. Од­на­ко до­воль­но ско­ро Ви­зан­тий­ская им­пе­рия уви­де­ла для се­бя го­раз­до боль­шую опас­ность. Эту опас­ность нес ей Пер­вый кре­сто­вый по­ход[51]. Гри­го­рий VII, ко­то­рый вос­поль­зо­вал­ся ре­зуль­та­та­ми пе­ре­го­во­ров с Алек­се­ем I, под­стре­кал пра­ви­те­лей ла­тин­ских го­су­дарств на­чать вой­ну про­тив Тур­ции. Та­ким об­ра­зом, он на­чал на За­па­де кам­па­нию, ко­то­рая, в сущ­но­сти, име­ла сво­ей це­лью «бла­го­при­ят­ное» преодоление рас­ко­ла Церк­ви, а во­все не вой­ну с ис­ла­мом, по­то­му что ис­лам со­всем не так уг­ро­жал ин­те­ре­сам За­пад­ной Церк­ви, как от­сут­ст­вие един­ст­ва хри­сти­ан­ско­го ми­ра, ра­зу­ме­ет­ся, под эги­дой Ри­ма. Алек­сей I про­сил лишь во­ен­ной под­держ­ки, од­на­ко из-за ак­тив­но­сти Па­пы Ур­ба­на II на­ча­лась ши­ро­кая под­го­тов­ка во­ен­ной кам­па­нии. Она ох­ва­ти­ла ши­ро­чай­шие мас­сы за­пад­но­го об­ще­ст­ва; пе­ред ни­ми, на­ря­ду с ре­ли­ги­оз­ным слу­же­ни­ем, мая­чи­ли кар­ти­ны бо­гатств Вос­то­ка, за­хва­тить ко­то­рые ка­за­лось им до­воль­но за­ман­чи­вым. Ко­гда Алек­сей I под влия­ни­ем ту­рец­ких ин­триг сно­ва за­про­сил во­ен­ной по­мо­щи, его обес­ку­ра­жи­ло ре­ше­ние, при­ня­тое цер­ков­ным Со­бо­ром в Клер­мо­не[52]. Пе­ред ли­цом ту­рец­кой опас­но­сти идея ос­во­бо­ж­де­ния Ие­ру­са­ли­ма име­ла для Ви­зан­тии вто­ро­сте­пен­ное зна­че­ние. Алек­сей осоз­нал весь ужас по­ло­же­ния, в ко­то­ром очу­ти­лась Ви­зан­тий­ская им­пе­рия, ко­гда ар­мия кре­сто­нос­цев при­бли­зи­лась к Кон­стан­ти­но­по­лю. Как пре­вос­ход­ный ди­пло­мат, он до­бил­ся от пред­во­ди­те­лей кре­сто­во­го по­хо­да обе­ща­ния, что они при­зна­ют его сю­зе­ре­ном стран, ко­то­рые будут покорены ими на вос­то­ке и которые в результате станут его вас­са­ла­ми. За­вое­ва­ние Ие­ру­са­ли­ма (15.7.1099) положило на­ча­ло из­ме­не­нию рас­ста­нов­ки по­ли­ти­че­ских сил в Ма­лой Азии: Гот­фрид Буль­он­ский всту­пил на пре­стол вновь соз­дан­но­го Ие­ру­са­лим­ско­го ко­ро­лев­ст­ва[53], ко­то­ро­му бы­ли под­чи­не­ны (как го­су­дар­ст­ва-вас­са­лы) кня­же­ст­во Ан­ти­охия под управ­ле­ни­ем Бо­эмун­да Та­рент­ско­го и, в даль­ней­шем, граф­ст­ва Три­по­ли и Эдес­са. Оба пра­ви­те­ля, ра­зу­ме­ет­ся, не при­нес­ли при­ся­ги ви­зан­тий­ско­му им­пе­ра­то­ру, как они ему обе­ща­ли. Тем са­мым Ви­зан­тий­ская им­пе­рия при­об­ре­ла но­вых вра­гов. По­ло­же­ние Им­пе­рии улуч­ши­лось лишь не­сколь­ки­ми го­да­ми поз­же. Бо­эмунд за­клю­чил со­юз с Алек­се­ем I и при­знал се­бя его вас­са­лом. В по­след­ние го­ды сво­его прав­ле­ния Алек­сей вел ус­пеш­ные вой­ны с тур­ка­ми в Ма­лой Азии, за­хва­тил но­вые со­сед­ние вра­же­ские тер­ри­то­рии и спо­соб­ст­во­вал тем са­мым улуч­ше­нию по­ло­же­ния Им­пе­рии на ме­ж­ду­на­род­ной аре­не.

Де­ло сво­его от­ца про­дол­жил вы­даю­щий­ся пра­ви­тель и стра­тег Ио­анн II. Его по­ли­ти­ка пре­сле­до­ва­ла цель ос­ла­бить ве­не­ци­ан­ское влия­ние в Им­пе­рии, и, ко­гда бы­ла уст­ра­не­на опас­ность, уг­ро­жав­шая Ви­зан­тии со сто­ро­ны нор­ман­нов, он рас­торг до­го­вор с ве­не­ци­ан­ца­ми, ко­то­рые за­ни­ма­ли то­гда при­ви­ле­ги­ро­ван­ное по­ло­же­ние в тор­гов­ле Кон­стан­ти­но­по­ля. Тем са­мым при­об­ре­ли зна­че­ние два дру­гих италь­ян­ских го­ро­да: Пи­за и Ге­нуя. Ио­анн II одер­жал по­бе­ду над пе­че­не­га­ми; из плен­ных бы­ли сфор­ми­ро­ва­ны спе­ци­аль­ные под­раз­де­ле­ния, ко­то­рые во­шли в со­став ви­зан­тий­ской ар­мии. Слож­нее бы­ли от­но­ше­ния им­пе­ра­тор­ско­го дво­ра с ко­ро­лем Венг­рии. Хо­тя Ио­анн II взял се­бе в же­ны вен­гер­скую прин­цес­су При­ску, вза­им­ное не­до­ве­рие обо­их го­су­дарств друг к дру­гу про­дол­жа­лось и еще боль­ше обо­ст­ри­лось вслед­ст­вие за­хва­та Венг­ри­ей дал­ма­тин­ско­го по­бе­ре­жья. В это вре­мя про­изош­ло сбли­же­ние ме­ж­ду Венг­ри­ей и Сер­би­ей. Вен­гер­ско-серб­ский со­юз был об­ра­щен про­тив Ви­зан­тии и стал еще тес­нее по­сле бра­ка вен­гер­ско­го прин­ца с серб­ской прин­цес­сой. Объ­е­ди­нен­ные серб­ско-вен­гер­ские воо­ру­жен­ные си­лы пред­став­ля­ли для Им­пе­рии серь­ез­ную опас­ность, ко­то­рая ста­ла уг­ро­жать ей с се­ве­ро-вос­то­ка. Дей­ст­вия Ио­ан­на II, не­смот­ря на от­дель­ные во­ен­ные ус­пе­хи, не име­ли кар­ди­наль­ных по­след­ст­вий. Тем вре­ме­нем си­ци­лий­ский князь, Ро­жер II, объ­е­ди­нив под сво­им вла­ды­че­ст­вом Си­ци­лию и Юж­ную Ита­лию, ко­ро­но­вал­ся в Па­лер­мо. Ио­анн II не мог это­го одоб­рить, так как в ре­зуль­та­те он дол­жен был бы от­ка­зать­ся от сво­их тер­ри­то­ри­аль­ных при­тя­за­ний к Ита­лии, ко­то­рая при ди­на­стии Ком­ни­нов все­гда рас­смат­ри­ва­лась как об­ласть, ис­то­ри­че­ски при­над­ле­жав­шая Им­пе­рии. К сча­стью для Ви­зан­тии, ин­те­ре­сы Ио­ан­на II в Ита­лии сов­па­ли здесь с по­ли­ти­че­ски­ми ам­би­ция­ми им­пе­ра­то­ра Рим­ской им­пе­рии гер­ман­ской на­ции. Ио­анн II за­клю­чил со­юз с Ло­та­рем II и позд­нее — с Гогенштауфеном Кон­ра­дом III, це­лью ко­то­ро­го бы­ло свер­же­ние нор­манн­ско­го вла­ды­че­ст­ва в Ита­лии. Пло­ды этой даль­но­вид­ной по­ли­ти­ки уда­лось по­жать толь­ко его на­след­ни­ку.

На Вос­то­ке ви­зан­тий­ская ар­мия пред­при­ня­ла во­ен­ные дей­ст­вия про­тив кня­же­ст­ва Ан­ти­охия и Ки­ли­кий­ской Ар­ме­нии, рас­ши­рив­ших за счет Ви­зан­тий­ской им­пе­рии свои вла­де­ния и всту­пив­ших в со­гла­ше­ние с ла­тин­ски­ми князь­я­ми Вос­то­ка. Ки­ли­кия па­ла пе­ред пре­вос­ход­ст­вом ви­зан­тий­ско­го ору­жия, Ма­лая Ар­ме­ния бы­ла ан­нек­си­ро­ва­на Ви­зан­тий­ской им­пе­ри­ей, ее кня­зья вме­сте со свои­ми сы­новь­я­ми бы­ли от­прав­ле­ны в Кон­стан­ти­но­поль. Ан­ти­охия при­зна­ла гре­че­ское вер­хо­вен­ст­во. Во­ен­ная экс­пе­ди­ция на Вос­ток за­вер­ши­лась тор­же­ст­вен­ным три­ум­фом в Кон­стан­ти­но­по­ле. За­мыс­лы Ио­ан­на II про­сти­ра­лись еще даль­ше. Он ду­мал о рас­ши­ре­нии тер­ри­то­рии за счет вклю­че­ния в нее рав­нин Ев­фра­та и за счет под­чи­не­ния Ие­ру­са­лим­ско­го ко­ро­лев­ст­ва в ка­че­ст­ве го­су­дар­ст­ва-вас­са­ла Ви­зан­тий­ской им­пе­рии. Им­пе­рия, рас­ши­рив­шая свои гра­ни­цы и внут­рен­не ок­реп­шая бла­го­да­ря даль­но­вид­ной по­ли­ти­ке Ио­ан­на II, ко­то­ро­го уже со­вре­мен­ни­ки счи­та­ли ве­ли­чай­шим им­пе­ра­то­ром из ро­да Ком­ни­нов и на­де­ли­ли его про­зви­щем «До­б­рый», Καλός [54], дви­га­лась на­встре­чу сво­ему ве­ли­чай­ше­му и по­след­не­му рас­цве­ту. К несча­стью, Ио­анн II по­ра­нил­ся от­рав­лен­ным на­ко­неч­ни­ком стре­лы и умер на чуж­би­не 8.4.1143 го­да, пе­ре­дав прав­ле­ние сво­ему млад­ше­му сы­ну Ма­нуи­лу.

С во­ца­ре­ни­ем на тро­не Ма­нуи­ла I внут­рен­няя по­ли­ти­ка Ви­зан­тий­ской им­пе­рии пре­тер­пе­ла весьма заметное из­ме­не­ние. Лич­ная склон­ность Ма­нуи­ла к за­пад­но­му об­ра­зу жиз­ни и его не­вы­пол­ни­мое стрем­ле­ние вос­ста­но­вить Им­пе­рию в гра­ни­цах, ко­то­рые она за­ни­ма­ла при Юс­ти­ниа­не I (527–565), при­ве­ли к пре­неб­ре­же­нию го­су­дар­ст­вен­ны­ми ин­те­ре­са­ми на Вос­то­ке, а они име­ли прин­ци­пи­аль­ное зна­че­ние для со­хра­не­ния влия­тель­но­го по­ло­же­ния Ви­зан­тий­ской им­пе­рии в Ев­ро­пе. Тур­ция сно­ва ста­ла на­па­дать на ви­зан­тий­ские гра­ни­цы. Хо­тя в пер­вом сражении вой­ско Ма­нуи­ла от­бро­си­ло ар­мию ико­нийского сул­та­на до вра­же­ской сто­ли­цы, вой­на за­кон­чи­лась полным поражением гре­ков и за­клю­че­ни­ем унизительного для них ми­ра[55].

Ма­нуи­ла I по­сто­ян­но за­ни­ма­ли де­ла За­па­да. Про­дол­жая по­ли­ти­ку сво­его от­ца по от­но­ше­нию к Ита­лии, он за­клю­чил во­ен­ный со­юз с Кон­ра­дом III. Позднее союз за­кре­пил­ся бла­го­да­ря бра­ку Ма­нуи­ла I с Бер­той фон Зульц­бах, до­че­рью гра­фа Бе­рен­га­ра и своя­че­ни­цей не­мец­ко­го императора, ко­то­рая взош­ла на византийский трон как им­пе­рат­ри­ца Ири­на[56]. Этот мощ­ный со­юз дер­жал чес­то­лю­би­во­го Ро­же­ра II в по­сто­ян­ном стра­хе. Бла­го­при­ят­ное для Ви­зан­тии раз­ви­тие по­ли­ти­че­ской си­туа­ции бы­ло пре­рва­но из-за Вто­ро­го кре­сто­во­го по­хо­да (1147–1149) под пред­во­ди­тель­ст­вом Кон­ра­да III и Лю­до­ви­ка VII[57]. Весть о при­бли­жаю­щем­ся кре­сто­вом по­хо­де по­ра­зи­ла Ма­нуи­ла. Он по­те­рял в Кон­ра­де III за­щит­ни­ка сво­их ин­те­ре­сов на За­па­де, а у Ро­же­ра ока­за­лись раз­вя­зан­ны­ми ру­ки, что­бы на­чать на­па­де­ние на Ви­зан­тию. Од­на­ко Ма­ну­ил, как един­ст­вен­ный ко­ро­но­ван­ный им­пе­ра­тор в хри­сти­ан­ском ми­ре, по­ни­мал, что на­до уме­ло ис­поль­зо­вать эту си­туа­цию. Он ис­поль­зо­вал свое влия­ние та­ким об­ра­зом, что вой­ско кре­сто­нос­цев бы­ло на­прав­ле­но не­по­сред­ст­вен­но в Ма­лую Азию, где, му­чи­мое го­ло­дом, оно поч­ти пол­но­стью па­ло жерт­вой ту­рок. Тем вре­ме­нем Ро­жер за­хва­тил Кер­ки­ру вме­сте с дру­ги­ми ост­ро­ва­ми, Фи­вы, Ко­ринф и уг­нал мно­же­ст­во плен­ных в Па­лер­мо. Кон­рад III, на­про­тив, при воз­вра­ще­нии из кре­сто­во­го по­хо­да был вы­ну­ж­ден за­клю­чить пе­ре­ми­рие с Ма­нуи­лом, ко­то­рый всту­пил в со­юз с ве­не­ци­ан­ца­ми, опять при­знав в сво­ей им­пе­рии их тор­го­вые при­ви­ле­гии. По­сле мол­ние­нос­ной по­бе­ды над по­лов­ца­ми на при­ду­най­ских тер­ри­то­ри­ях Ма­ну­ил за­вое­вал Кер­ки­ру. Он на­ме­ре­вал­ся на­чать вой­ну в Ита­лии, что­бы под­чи­нить ее Ви­зан­тии, ко­то­рой эти тер­ри­то­рии из­дав­на при­над­ле­жа­ли. Ро­жер II объ­е­ди­нил­ся с Лю­до­ви­ком VII и по­лу­чил под­держ­ку Па­пы Ев­ге­ния III, ко­то­рый вел се­бя вра­ж­деб­но по от­но­ше­нию к гер­ма­но-ви­зан­тий­ско­му сою­зу. В Гер­ма­нии он под­дер­жал мя­теж Вель­фа, бла­го­да­ря че­му сде­лал не­воз­мож­ным для Кон­ра­да по­ход на Ита­лию. Ме­ж­ду тем на­ча­ла скла­ды­вать­ся мощ­ная ан­ти­византийская коа­ли­ция. Мно­го­чис­лен­ные ле­ген­ды о не­смет­ных со­кро­ви­щах Кон­стан­ти­но­по­ля соз­да­ва­ли ат­мо­сфе­ру, ко­то­рая под­тал­ки­ва­ла За­пад к но­во­му по­хо­ду про­тив не­на­ви­ст­ных гре­ков. При вза­им­ном со­гла­сии с венг­ра­ми сер­бы на­ча­ли во­ен­ные дей­ст­вия в ви­зан­тий­ских при­гра­нич­ных об­лас­тях. Но до­воль­но ско­ро си­туа­ция для Ма­нуи­ла при­об­ре­ла бла­го­при­ят­ный обо­рот. Кон­рад III и Ро­жер II умер­ли. На­след­ник Кон­ра­да, Фрид­рих I Бар­ба­рос­са, по­сле не­ко­то­рых ко­ле­ба­ний вер­нул­ся к кон­цеп­ции дол­го­вре­мен­но­го сою­за с Ви­зан­тий­ской им­пе­ри­ей. Од­на­ко Виль­гельм I пы­тал­ся про­дол­жить по­ли­ти­ку Ро­же­ра, ко­то­рая бы­ла на­прав­ле­на про­тив гре­ко-гер­ман­ско­го и гре­ко-ве­не­ци­ан­ско­го сою­зов. Ге­нуя бро­са­ла ко­сые взгля­ды на за­хват­ни­че­ские пла­ны Ма­нуи­ла по от­но­ше­нию к Ита­лии. Ве­не­ция, обес­по­ко­ен­ная рас­се­ле­ни­ем нор­ман­нов на по­бе­ре­жье Ад­риа­ти­ки, пре­рва­ла дру­же­ст­вен­ные от­но­ше­ния с Ви­зан­ти­ей. По­ход гре­ков на Ап­е­ннин­ский по­лу­ост­ров за­кон­чил­ся их пол­ным по­ра­же­ни­ем. В 1158 го­ду Ма­ну­ил за­клю­чил мир с Виль­гель­мом I Си­ци­лий­ским. Ус­ло­вия это­го ми­ра для нас не очень яс­ны. Про­дол­жав­шая­ся дол­гое вре­мя ви­зан­ти­йско-гер­ман­ская друж­ба по­до­шла к кон­цу. Ма­нуи­лу не уда­лось за­ру­чить­ся под­держ­кой Па­пы, Бар­ба­рос­са на­чал вой­ну в Се­вер­ной Ита­лии. Толь­ко по­сле со­кру­ши­тель­но­го по­ра­же­ния гер­ман­ско­го им­пе­ра­то­ра при Лень­я­но (1176) Ма­ну­ил сно­ва стал хо­зяи­ном по­ло­же­ния. То­гда он смог по­зво­лить се­бе кон­фи­ско­вать в поль­зу Ви­зан­тий­ской им­пе­рии ог­ром­ные ве­не­ци­ан­ские бо­гат­ст­ва, чем по­пол­нил разорен­ную по­сто­ян­ны­ми вой­на­ми го­су­дар­ст­вен­ную каз­ну. Крас­но­ре­чи­вым от­ве­том Ве­не­ци­ан­ской рес­пуб­ли­ки на эти кру­тые ме­ры ста­ло на­сту­п­ле­ние ве­не­ци­ан­ско­го фло­та. Од­на­ко на­сту­п­ле­ние окон­чи­лось про­ва­лом из-за силь­ной эпи­де­мии, вспых­нув­шей сре­ди ко­ра­бель­ных ко­ман­д. Ме­ж­ду тем на по­ли­ти­че­ском го­ри­зон­те Ви­зан­тии сгу­ща­лись ту­чи.  Ико­ни­йский сул­тан Ки­лидж-Арс­лан всту­пил в сго­вор с Бар­ба­рос­сой; То­рос при­звал к мя­те­жу за­вое­ван­ную Ио­ан­ном II Ки­ли­кию, при этом он объ­е­ди­нил­ся с кня­зем Ан­ти­охии Ре­но де Ша­тиль­о­ном, ко­то­рый с ус­пе­хом ата­ко­вал Кипр с мо­ря. По­ло­же­ние ра­ди­каль­но из­ме­ни­лось по­сле то­го, как То­рос был за­хва­чен врас­плох мол­ние­нос­ным на­па­де­ни­ем ар­мии Ма­нуи­ла (1158). Вой­ска мя­теж­ни­ков бы­ли на­го­ло­ву раз­би­ты. Одер­жан­ная в Ки­ли­кии по­бе­да про­из­ве­ла столь боль­шое впе­чат­ле­ние на вос­точ­ных пра­ви­те­лей, что сам Ре­но де Ша­тиль­он сми­рен­но пал к но­гам Ма­нуи­ла, при­чем это слу­чи­лось в полном соответствии с изречением: Latinitatis gloriam verteret in opprob­rium[58]. С это­го вре­ме­ни он стал по­слуш­ным вас­са­лом Им­пе­рии. Бал­ду­ин III на­пра­вил­ся в во­ен­ный ла­герь Ма­нуи­ла и обе­щал в слу­чае не­об­хо­ди­мо­сти пре­дос­та­вить в его рас­по­ря­же­ние во­ен­ные от­ря­ды. По­ли­ти­ка Ма­нуи­ла одер­жа­ла крат­ко­вре­мен­ную по­бе­ду. Бла­го­при­ят­но раз­ви­ва­лись и от­но­ше­ния Ви­зан­тии с Ки­лидж-Арс­ла­ном, осо­бен­но по­сле его про­дол­жи­тель­но­го ви­зи­та в Ви­зан­тию, где он был при­нят с по­ис­ти­не ви­зан­тий­ской рос­ко­шью, по­доб­но то­му, как при­ни­ма­ли ие­ру­са­лим­ско­го ко­ро­ля Амори I в ян­ва­ре 1171 го­да. Для друж­бы, од­на­ко, сул­та­ну нуж­ны бы­ли бо­лее вес­кие ос­но­ва­ния. Очень ско­ро на ви­зан­тий­ских гра­ни­цах раз­го­рел­ся кон­фликт, к ко­то­ро­му, по всей ве­ро­ят­но­сти, при­ло­жил ру­ку Бар­ба­рос­са. Вой­на с тур­ка­ми за­кон­чи­лась пол­ным по­ра­же­ни­ем ви­зан­тий­ской ар­мии в бит­ве при фри­гий­ском Ми­рио­ке­фа­ло­не (11.9.1176). С это­го вре­ме­ни ту­рки-сель­джу­ки ста­ли уве­рен­но рас­се­лять­ся в Ма­лой Азии. Ав­то­ри­тет Ви­зан­тий­ской им­пе­рии на За­па­де так­же был по­дор­ван. За­пад­ные го­су­дар­ст­ва, стре­мя­щие­ся за­ин­те­ре­со­вать Ви­зан­тию воз­мож­но­стью соз­да­ния цер­ков­ной унии и об­ра­зо­ва­ния все­об­щей им­пе­рии, пре­кра­ти­ли вы­ска­зы­вать эту идею: она не име­ла боль­ше ни­ка­ко­го пра­ва на су­ще­ст­во­ва­ние по­сле 1177 го­да, ко­гда Бар­ба­рос­са на кон­грес­се в Ве­не­ции по­ми­рил­ся с Па­пой. Ви­зан­тия ока­за­лась во вра­же­ском ок­ру­же­нии не толь­ко с вос­то­ка и за­па­да, но так­же и с се­ве­ра, где вой­на, ко­то­рая ве­лась про­тив Венг­рии, ни в ко­ей ме­ре не мог­ла спо­соб­ст­во­вать ста­би­ли­за­ции дву­сто­рон­них от­но­ше­ний. Хо­тя Ма­нуи­лу I уда­лось ус­пеш­но осу­ще­ст­вить ди­пло­ма­ти­че­ский брак сво­его сы­на Алексея с вось­ми­лет­ней до­че­рью фран­цуз­ско­го ко­ро­ля Лю­до­ви­ка VII Анной-Агнес и по­сто­ян­но об­ме­ни­вать­ся по­сла­ми с английским королем Ген­ри­хом II[59], по­ло­же­ние Вос­точ­ной Рим­ской им­пе­рии к кон­цу се­ми­де­ся­тых го­дов ХII ве­ка ста­но­ви­лось все бо­лее тя­же­лым.

По­ли­ти­ка Ма­нуи­ла, ос­но­ван­ная на по­сто­ян­ной тер­ри­то­ри­аль­ной экс­пан­сии си­лой ору­жия, по­стро­ен­ная на ис­кус­ной ди­пло­ма­тии и бла­го­при­ят­ных ди­на­сти­че­ских бра­ках, пре­тер­пе­ва­ла тем боль­ший не­ус­пех, чем боль­ше она пре­неб­ре­га­ла свои­ми внут­рен­ни­ми про­бле­ма­ми. Не­щад­ная экс­плуа­та­ция ос­нов­но­го клас­са Ви­зан­тий­ской им­пе­рии, кре­сть­ян­ст­ва, со­про­во­ж­да­лась рас­цве­том мо­щи фео­да­лов. Хо­зяй­ст­вен­ная сла­бость, не­дос­та­ток эко­но­ми­че­ских ты­лов для ве­де­ния не­пре­кра­щаю­щих­ся войн, а так­же цен­тро­беж­ные тен­ден­ции го­су­дарств-вас­са­лов — все это де­ла­ло Им­пе­рию внут­рен­не не­стабильной. Вслед­ст­вие это­го Ви­зан­тия фак­ти­че­ски не бы­ла го­то­ва к то­му, что­бы про­во­дить дол­го­сроч­ную им­пер­скую по­ли­ти­ку. Су­хо­пут­ная ар­мия Ма­нуи­ла не мог­ла дей­ст­во­вать со­вме­ст­но с мощ­ным во­ен­ным фло­том, так как по­след­ним полностью пре­неб­ре­га­ли[60]. Ни­ки­та Хо­ни­ат от­чет­ли­во го­во­рит о не­до­воль­ст­ве гре­ков та­кой бли­зо­ру­кой по­ли­ти­кой Ма­нуи­ла[61]. Не­смот­ря на ка­жу­щие­ся и крат­ко­вре­мен­ные ус­пе­хи, она при­нес­ла им да­же боль­ше вре­да, чем по­ла­гал гре­че­ский хро­нист.

Ма­ну­ил, при­вер­же­нец за­пад­но­го об­раза жиз­ни[62], охот­но вра­щал­ся в кру­гу лю­дей, прие­хав­ших из За­пад­ной Ев­ро­пы, и назначал их на го­су­дар­ст­вен­ные по­сты. Это, од­на­ко, не долж­но оз­на­чать, буд­то он во­об­ще шел на ка­кие-ли­бо ус­туп­ки ла­ти­ня­нам. Фи­ло­ла­ти­низм Ма­нуи­ла пре­уве­ли­чи­вал­ся и пра­во­слав­ным ду­хо­вен­ст­вом в Ви­зан­тии, и ле­то­пис­ца­ми на За­па­де[63]. Од­но­сто­рон­няя под­держ­ка боль­шей ча­стью не­на­ви­ди­мых в Кон­стан­ти­но­по­ле ла­ти­нян[64] со вре­ме­нем долж­на бы­ла при­вес­ти к кон­флик­ту в гре­че­ском об­ще­ст­ве ХII ве­ка, чьи куль­ту­ра и ци­ви­ли­за­ция все­гда ос­но­вы­ва­лись на на­са­ж­дае­мом ду­хо­вен­ст­вом фа­на­тич­ном пра­во­сла­вии[65]. Действительно, глу­бо­ко уко­ре­нив­шая­ся вер­ность обы­ча­ям пред­ков и чув­ст­во на­цио­наль­но­го пре­вос­ход­ст­ва при­об­ре­ли по­сле смер­ти Ма­нуи­ла еще боль­ший на­кал, ко­гда ски­петр при­ня­ла им­пе­рат­ри­ца Ма­рия, мужем которой был про­то­се­ва­ст Алек­се­й. Бес­ком­про­мисс­ные ди­на­сти­че­ские схват­ки за им­пе­ра­тор­ский пур­пур кон­чи­лись кро­ва­вым избиением ла­ти­нян в Кон­стан­ти­но­по­ле и воз­ве­ли на ви­зан­тий­ский пре­стол Ан­д­ро­ни­ка I Ком­ни­на[66].

Гла­ва II

ГЕ­НЕА­ЛО­ГИЯ АН­Д­РО­НИ­КА I

При ис­сле­до­ва­нии пол­ной ге­неа­ло­гии Ан­д­ро­ни­ка, а так­же при да­ти­ров­ке це­ло­го ря­да важ­ней­ших со­бы­тий из его жиз­ни мы встре­ча­ем в на­ших изы­ска­ни­ях зна­чи­тель­ные труд­но­сти. Речь идет о су­ще­ст­вен­ных фак­тах, по­сколь­ку они, с од­ной сто­ро­ны, ка­са­ют­ся ос­но­ва­те­лей ди­на­стии Тра­пе­зунд­ской им­пе­рии, а с дру­гой — мог­ли бы по­мочь в точ­ной да­ти­ров­ке со­бы­тий, от­но­ся­щих­ся ко вре­ме­ни прав­ле­ния Ма­нуи­ла I. Гре­че­ские ис­точ­ни­ки из­ла­га­ют во­про­сы о про­ис­хо­ж­де­нии Ан­д­ро­ни­ка ис­клю­чи­тель­но по­верх­но­ст­но. Ни­ки­та Хо­ни­ат опи­сы­ва­ет в двух кни­гах ис­то­рию вре­ме­ни прав­ле­ния Ан­д­ро­ни­ка хо­тя и под­роб­но, но не ос­та­нав­ли­ва­ясь на его про­ис­хо­ж­де­нии. Кин­нам же, ко­то­рый мог на­блю­дать за дей­ст­вия­ми Ан­д­ро­ни­ка свои­ми соб­ст­вен­ны­ми гла­за­ми, из­вес­тен нам толь­ко лишь по позд­ней­шей эпи­то­ме. Оба хро­ни­ста еди­но­глас­но ут­вер­жда­ют, что Ан­д­ро­ник при­хо­дил­ся им­пе­ра­то­ру Ма­нуи­лу двою­род­ным бра­том по от­цов­ской ли­нии. Та­ким об­ра­зом, в этом не воз­ни­ка­ет ни­ка­ких со­мне­ний. Кин­нам на­зы­ва­ет его ἐξαδελφός[67], что под­твер­жда­ет­ся и со­об­ще­ния­ми Хо­ниа­та, ко­то­рый ска­зал о нем как о дво­юрод­ном брате Ма­нуи­ла по от­цу (Μανουῂλ ἐξαδελφός [68] или ό Κομνηνός)[69]. Он де­ла­ет по по­во­ду про­ис­хо­ж­де­ния Ан­д­ро­ни­ка по от­цов­ской ли­нии яс­ные вы­во­ды: от од­но­го и то­го же от­ца, а имен­но от де­да Ма­нуи­ла, про­ис­хо­дят отец Ма­нуи­ла, Ио­анн, и отец Ан­д­ро­ни­ка, Иса­ак Се­ва­сто­кра­тор[70]. Иса­ак был треть­им, млад­шим сы­ном им­пе­ра­то­ра Алек­сея I, ко­то­рый кро­ме не­го имел еще не­сколь­ких де­тей: Ио­ан­на, в бу­ду­щем им­пе­ра­то­ра, да­лее для нас не­из­вест­но­го cе­ва­сто­кра­то­ра Ан­д­ро­ни­ка, ко­то­рый умер еще при жиз­ни сво­его от­ца, а так­же че­ты­рех до­че­рей: Ан­ну[71], Ма­рию, Ев­до­кию и Фео­до­ру.

Се­ва­сто­кра­тор Ан­д­ро­ник не сыг­рал ни­ка­кой по­ли­ти­че­ской ро­ли. Мы мог­ли бы толь­ко пред­по­ло­жить, что его за­ни­ма­ли ско­рее тео­ло­ги­че­ские во­про­сы, чем го­су­дар­ст­вен­ные. У не­го не бы­ло, по­-ви­ди­мо­му, по­ли­ти­че­ских ам­би­ций, ина­че бы ви­зан­тий­ские ис­то­ри­ки об этом упо­мяну­ли, как упо­мяну­ли они об Исаа­ке, ко­то­рый так­же не за­ни­мал зна­чи­мо­го мес­та в хро­ни­ках, так как с на­ча­лом прав­ле­ния Ма­нуи­ла был взят под стра­жу из по­ли­ти­че­ских со­об­ра­же­ний[72] и по­сле это­го все­гда ос­та­вал­ся под по­доз­ре­ни­ем.

Иса­ак Ком­нин ро­дил­ся по­сле 1092 го­да. Он был не ме­нее ин­те­рес­ной фи­гу­рой, чем его сын Ан­д­ро­ник. В пер­вый раз гре­че­ские ис­точ­ни­ки упо­ми­на­ют об Исаа­ке, го­во­ря, что он по­сто­ян­но вы­ска­зы­вал же­ла­ние, что­бы им­пе­ра­тор­скую ко­ро­ну по­лу­чил его брат Ио­анн, ко­то­ро­го Алек­сей I уже в 1092 го­ду на­зна­чил со­пра­ви­те­лем и сво­им на­след­ни­ком, впро­чем, про­тив во­ли им­пе­рат­ри­цы. Влия­тель­ная Ири­на Ду­ка­на же­ла­ла вос­ше­ст­вия на трон сво­ей пер­во­род­ной до­че­ри Ан­ны Комнины и ее суп­ру­га. Ко­гда Алек­сей I ле­жал на смерт­ном од­ре, ин­три­ги во­круг бу­ду­щей им­пе­ра­тор­ской ко­ро­ны раз­го­ре­лись с но­вой си­лой. Ио­анн тай­но по­лу­чил с паль­ца уми­раю­ще­го от­ца им­пе­ра­тор­ское коль­цо[73]. Вос­поль­зо­вав­шись по­мо­щью пре­дан­ной ему пар­тии, он смог про­воз­гла­сить се­бя им­пе­ра­то­ром 16.8.1118 го­да. Во гла­ве этой пар­тии сто­ял энер­гич­ный Иса­ак[74]. Он раз­вил бур­ную по­ли­ти­че­скую дея­тель­ность сре­ди чле­нов се­на­та и в на­ро­де[75]. Бла­го­да­ря ак­тив­ной по­мо­щи Исаа­ка Ио­анн, в со­от­вет­ст­вии с во­лей от­ца, стал гре­че­ским ва­си­лев­сом как его лю­би­мей­ший сын. Сна­ча­ла ме­ж­ду брать­я­ми ца­ри­ло сер­деч­ное брат­ское со­гла­сие.

Они поч­ти со­всем не от­ли­ча­лись друг от дру­га сво­им по­ло­же­ни­ем, си­де­ли на оди­на­ко­вых крес­лах и за од­ним сто­лом. Иса­ак иг­рал на­ря­ду с им­пе­ра­то­ром са­мую боль­шую роль при им­пе­ра­тор­ском дво­ре.

Исаа­ку при­свои­ли имя «ро­ж­ден­но­го в пур­пу­ре», пор­фи­ро­род­но­го[76], по­то­му что он ро­дил­ся, ко­гда его отец уже был ва­си­лев­сом. Ос­та­ет­ся толь­ко не­яс­ным во­прос, ка­кое по­ло­же­ние за­ни­мал он при сво­ем бра­те, став­шем им­пе­ра­то­ром. Хониат пред­по­ла­га­ет, что Исаа­ку уже от от­ца дос­та­лось вновь уч­ре­ж­ден­ное зва­ние се­ва­сто­кра­то­ра[77], ко­то­рое долж­но бы­ло зна­чить боль­ше, чем ти­тул ке­са­ря. Это упо­ми­на­ние яв­ля­ет­ся со­мни­тель­ным, по­сколь­ку мы не зна­ем при­чин, ко­то­рые мог­ли бы по­бу­дить им­пе­ра­то­ра Алек­сея I удо­сто­ить столь вы­со­ким са­ном сво­его млад­ше­го сы­на. Кро­ме то­го, это со­об­ще­ние вхо­дит в про­ти­во­ре­чие с со­дер­жа­ни­ем ти­пи­ко­на, ко­то­рый око­ло 1118 го­да ва­си­лис­са Ири­на на­пи­са­ла для мо­на­сты­ря Божь­ей Ма­те­ри Ке­ха­ри­то­ме­ны, в ко­то­ром Иса­ак был на­зван лишь ке­са­рем[78]. По­ка­за­ние ти­пи­ко­на под­твер­жда­ет­ся эпи­то­мой Зо­на­ры[79]: ти­тул се­ва­сто­кра­то­ра Алек­сей I при­сво­ил сво­ему стар­ше­му сы­ну Ан­д­ро­ни­ку, то­гда как Исаа­ка он на­зы­вал ке­са­рем[80]. В све­те при­ве­ден­ных ис­точ­ни­ков мож­но от­чет­ли­во ви­деть, что Хониат пу­та­ет Исаа­ка с Ан­д­ро­ни­ком. Алек­сей при­сво­ил Исаа­ку сан ке­са­ря, так что он толь­ко по­сле смер­ти сво­его бра­та Ан­д­ро­ни­ка стал се­ва­сто­кра­то­ром[81], то есть толь­ко на пя­тый год прав­ле­ния Ио­ан­на II. Та­ким об­ра­зом Ио­анн вы­ра­зил свою бла­го­дар­ность за ту по­мощь, ко­то­рую брат ока­зал ему при его всту­п­ле­нии на пре­стол. По­сле 1122 го­да сер­деч­ные от­но­ше­ния ме­ж­ду обо­и­ми брать­я­ми пре­тер­пе­ли ох­ла­ж­де­ние. Хониат не при­во­дит по это­му по­во­ду ни­ка­ких разъ­яс­не­ний, он го­во­рит толь­ко, что речь идет о пус­тя­ках[82]. Од­на­ко при­чи­на бы­ла, ве­ро­ят­но, со­всем не столь не­зна­чи­тель­ной, ес­ли Иса­ак ре­шил по­ки­нуть ро­ди­ну[83]. Год его по­бе­га был ус­та­нов­лен бла­го­да­ря сти­хам Про­дро­ма, по­свя­щен­ным им­пе­рат­ри­це Ири­не. По­эт вы­ра­жа­ет ей свои со­бо­лез­но­ва­ния по по­во­ду по­те­ри двух сы­но­вей[84]. Про­ме­жу­ток вре­ме­ни ме­ж­ду смер­тью Ан­д­ро­ни­ка в 1122 го­ду[85] и кон­чи­ной Ири­ны 19.2.1123 го­да мы мог­ли бы счи­тать сро­ком доб­ро­воль­ной ссыл­ки Исаа­ка[86]. Суть де­ла про­яс­ня­ет Ми­ха­ил Си­рий­ский. Иса­ак во вре­мя от­сут­ст­вия им­пе­ра­то­ра Ио­ан­на II на­дол­го за­дер­жи­ва­ет­ся в сто­ли­це, где с по­мо­щью пре­дан­ных ему са­нов­ни­ков го­то­вит за­го­вор про­тив бра­та[87], на­ме­ре­ва­ясь по­лу­чить им­пе­ра­тор­скую власть. Ко­гда Ио­анн II по­пы­тал­ся схва­тить за­го­вор­щи­ков, Иса­ак в со­про­во­ж­де­нии сво­его стар­ше­го сы­на бе­жал к тур­кам[88]. Эмир Ка­зи при­нял его с боль­ши­ми по­чес­тя­ми, так же ве­ли се­бя и дру­гие ту­рец­кие кня­зья. К удо­воль­ст­вию сул­та­на Ико­нии, Иса­ак под­стре­кал му­суль­ман к на­па­де­нию на Ви­зан­тий­скую им­пе­рию и раз­вер­нул мощ­ную кам­па­нию про­тив Ио­ан­на II сре­ди му­суль­ман­ских и ла­тин­ских пра­ви­те­лей Ма­лой Азии, Си­рии и Ар­ме­нии. В это же вре­мя его при­вер­жен­цы в Кон­стан­ти­но­по­ле под­го­то­ви­ли вто­рой за­го­вор про­тив им­пе­ра­то­ра, ко­то­рый на­хо­дил­ся на по­лях сра­же­ний с ту­рец­кой ар­ми­ей[89]. По­сле 1122 го­да Ми­ха­ил Си­рий­ский боль­ше не упо­ми­на­ет об Исаа­ке. Ка­жет­ся обос­но­ван­ным пред­по­ло­же­ние, что Иса­ак раз­вер­нул дея­тель­ность в Па­ле­сти­не, где он по­се­щал Ие­ру­са­лим и дру­гие го­ро­да[90]. На соб­ст­вен­ные сред­ст­ва он со­ору­дил мо­на­стырь Ио­ан­на Кре­сти­те­ля на Иор­да­не и про­ло­жил ак­ве­дук от ис­точ­ни­ка свя­той Елизаветы до мо­на­сты­ря. Об этом ин­фор­ми­ру­ет нас ям­би­че­ская по­эма Про­дро­ма.

Глав­ная цель пре­бы­ва­ния Исаа­ка в Па­ле­сти­не со­стоя­ла в про­дол­же­нии ин­триг про­тив сво­его бра­та. Но по­сто­ян­ные во­ен­ные ус­пе­хи Ио­ан­на II па­ра­ли­зо­ва­ли су­ет­ли­вую дея­тель­ность Исаа­ка[91]. Его преж­ние при­вер­жен­цы: воз­му­щен­ный Гав­ра, Ле­он, а так­же сул­тан Ико­ния Ма­суд — от­ка­за­ли ему в за­щи­те. По­сле по­яв­ле­ния фи­нан­со­вых труд­но­стей Иса­ак ре­шил по­ми­рить­ся с бра­том. На­хо­дя­щий­ся в это вре­мя в Си­рии Ио­анн[92] встре­тил Исаа­ка и его сы­на чрез­вы­чай­но сер­деч­но, по­сле че­го те вер­ну­лись в Кон­стан­ти­но­поль. Воз­вра­ще­ние Исаа­ка на ро­ди­ну да­ло Ио­ан­ну II боль­ший по­вод для ли­ко­ва­ния, чем одер­жан­ная во­ен­ная по­бе­да[93]. Встре­ча брать­ев со­стоя­лась во вре­мя пер­во­го во­ен­но­го по­хо­да Ио­ан­на где-то в кон­це 1136 го­да[94].

Иса­ак от­ли­чал­ся боль­шой сме­ло­стью, он был вы­сок и стро­ен. Во вре­мя воз­вра­ще­ния на ро­ди­ну в То­пар­хию его че­ст­во­ва­ли как чле­на ро­да Ком­ни­нов, что вы­гля­де­ло как при­зна­ние его им­пе­ра­тор­ской вла­сти[95]. Но бы­ло ли при­ми­ре­ние брать­ев на­стоя­щим? Нет. По край­ней ме­ре на­столь­ко, на­сколь­ко это ка­са­ет­ся Исаа­ка. Его уст­рем­ле­ния и бур­ный тем­пе­ра­мент тол­ка­ли его на про­дол­же­ние ин­триг про­тив им­пе­ра­то­ра. В кон­це кон­цов Исаак был при­го­во­рен к ссыл­ке в Ирак­лию на Пон­те, где он, за­ко­ван­ный в кан­да­лы, «вел по­зор­ную жизнь»[96]. Весь­ма ве­ро­ят­но, что Ио­анн II за­клю­чил сво­его бра­та Исаа­ка под стра­жу из-за то­го, что его сын Ио­анн на­пра­вил­ся к тур­кам, чем на­влек на Ви­зан­тию мно­гие во­ен­ные не­при­ят­но­сти[97]. Иса­ак был ос­во­бо­ж­ден толь­ко с на­ча­лом прав­ле­ния Ма­нуи­ла. Ему как дя­де бы­ли про­ще­ны его дей­ст­вия, за ко­то­рые он чув­ст­во­вал се­бя ви­но­ва­тым по от­но­ше­нию к от­цу Ма­нуи­ла[98]. По­доб­ным же об­ра­зом, впро­чем, по­сту­пил Ма­ну­ил и со сво­им род­ным бра­том, то­же Исаа­ком[99], и с дру­ги­ми по­ли­ти­че­ски­ми вра­га­ми[100]. Дя­дя Иса­ак по­лу­чил от Ма­нуи­ла зва­ния ва­си­ле­о­па­то­ра и стра­то­пе­дар­ха, од­на­ко не от­ка­зал­ся от борь­бы за пре­стол[101]. Осе­нью 1143 го­да во вре­мя пер­во­го по­хо­да Ма­нуи­ла про­тив му­суль­ман в во­ен­ном ла­ге­ре рас­про­стра­ни­лись слу­хи о его смер­ти. Иса­ак, ко­то­рый ус­мот­рел в этом бла­го­при­ят­ный шанс, ри­нул­ся в им­пе­ра­тор­ский ша­тер, го­то­вый в лю­бую ми­ну­ту про­воз­гла­сить се­бя им­пе­ра­то­ром[102]. Од­на­ко взгляд бы­ст­ро вошедше­го в ша­тер Ма­нуи­ла раз­ве­ял по­след­ние на­де­ж­ды Исаа­ка на им­пе­ра­тор­скую ко­ро­ну. Иса­ак при­над­ле­жал к стар­ше­му по­ко­ле­нию ро­да Ком­ни­нов. По­сле смер­ти Ио­ан­на II по дей­ст­вую­ще­му в Ви­зан­тии обыч­но­му пра­ву, а так­же на ос­но­ва­нии го­су­дар­ст­вен­но­го пра­ва о пре­сто­ло­нас­ле­дии имен­но он дол­жен был бы стать им­пе­ра­то­ром, од­на­ко пре­пят­ст­ви­ем к это­му бы­ла по­след­няя во­ля Ио­ан­на II. На этом фо­не не­скон­чае­мые уси­лия Исаа­ка и, впо­след­ст­вии, его сы­на Ан­д­ро­ни­ка долж­ны бы­ли рас­це­ни­вать­ся как за­да­ча лю­бой це­ной за­вое­вать пре­стол. Не­по­сто­ян­ст­во пра­ва пре­сто­ло­нас­ле­дия в Ви­зан­тии бы­ло при­чи­ной час­тых бес­по­ряд­ков и про­ти­во­прав­но­го за­хва­та им­пе­ра­тор­ской вла­сти[103].

С это­го вре­ме­ни ви­зан­тий­ские ле­то­пис­цы боль­ше не упо­ми­на­ют об Исаа­ке. Он уда­лил­ся от по­ли­ти­че­ской дея­тель­но­сти при дво­ре сво­его пле­мян­ни­ка. Ос­та­ток жизни он по­свя­тил ли­те­ра­тур­но­му твор­че­ст­ву и тео­ло­ги­че­ским раз­мыш­ле­ни­ям. Мы уз­на­ём об этом из воз­вы­шен­но­го тек­ста (кти­тор­ско­го ти­пи­ка), ко­то­рый был со­чи­нен им по слу­чаю ос­но­ва­ния мо­на­сты­ря Богома­те­ри Спа­си­тель­ни­цы ми­ра, Кос­мо­со­ти­ры. На ос­но­ва­нии об­на­ру­жен­ной в кон­це XIX ве­ка в Кон­стан­ти­но­по­ле ру­ко­пи­си ти­пи­ко­на[104] до по­след­не­го вре­ме­ни оши­боч­но ото­жде­ст­в­ля­ли мес­теч­ко Ве­ра[105], в ко­то­ром на­хо­дил­ся этот мо­на­стырь и ко­то­рое рас­по­ла­га­лось в Юж­ной Ма­ке­до­нии в устье ре­ки Эб­ро, с со­вре­мен­ным мо­на­сты­рем Ска­ли­от, мо­на­хи ко­то­ро­го до се­го­дняш­не­го дня счи­та­ют Ком­ни­нов ос­но­ва­те­ля­ми их Божь­е­го до­ма. На са­мом де­ле мо­на­стырь Кос­мо­со­ти­ры, ко­то­рый отли­ча­ет­ся от Ска­лио­та, про­дол­жал свою дея­тель­ность толь­ко до XIII ве­ка. В се­ре­ди­не то­го же сто­ле­тия он был пре­об­ра­зо­ван в кре­пость. Ря­дом с мо­на­сты­рем Иса­ак со­ору­дил, сре­ди про­че­го, во­до­сбор­ник, цер­ковь свя­то­го Про­ко­пия и гос­пи­таль на 36 ко­ек, в ко­то­ром ра­бо­та­ли восемь при­служ­ни­ков и один врач. Мо­на­хи, кро­ме то­го, по­лу­чи­ли пра­во ло­вить ры­бу в ре­ках Са­мии, Ма­ри­це и Эб­ро. Нас осо­бен­но ин­те­ре­су­ет тот факт, что Иса­ак по­да­рил мо­на­сты­рю биб­лио­те­ку, в ко­то­рой на­хо­ди­лись его соб­ст­вен­ные ли­те­ра­тур­ные тво­ре­ния.

Боль­шой за­слу­гой рус­ско­го уче­но­го Ф. Ус­пен­ско­го[106] бы­ла иден­ти­фи­ка­ция сти­ля и язы­ка ав­то­ра вы­ше­упо­мя­ну­то­го ти­пи­ко­на со мно­ги­ми ра­бо­та­ми, ко­то­рые до то­го бы­ли из­вест­ны под ав­тор­ст­вом дру­го­го cе­ва­сто­кра­то­ра: Исаа­ка[107], бра­та Алек­сея I, ко­то­рый, как мы уже го­во­ри­ли, был пор­фи­ро­ро­дным. В ти­пи­ко­не Кос­мо­со­ти­ры Иса­ак рас­ска­­зы­ва­ет о сво­ей ски­таль­че­ской жиз­ни и оп­ла­ки­ва­ет свою греш­ную юность, не упо­ми­ная ни еди­ным сло­вом о Ма­нуи­ле. По­сле 1152 го­да в ис­точ­ни­ках уже ни­че­го боль­ше об Исаа­ке не го­во­рит­ся. Он умер и был по­гре­бен в скле­пе мо­на­сты­ря Кос­мо­со­ти­ры[108], в со­от­вет­ст­вии со сво­ей по­след­ней во­лей, а не в кон­стан­ти­но­поль­ском мо­на­сты­ре Хо­ра, как он же­лал то­го пер­во­на­чаль­но. Ко­пия мо­за­ич­но­го порт­ре­та Исаа­ка из Ках­ри-Джа­ми ук­ра­ша­ла во вре­ме­на Ф. Ус­пен­ско­го (1845–1928) ин­терь­ер пра­во­слав­ной церк­ви Оди­гит­рии в Ено­се[109].

Упо­ми­на­ния Исаа­ка о сво­ей соб­ст­вен­ной ли­те­ра­тур­ной дея­тель­но­сти на­хо­дят под­твер­жде­ние в сти­хах Про­дро­ма, ко­то­рый хва­лит его ум, раз­но­сто­рон­нее зна­ние при­ро­ды, ри­то­ри­че­ские и во­ен­ные по­зна­ния[110].

Очень ин­те­рес­на ру­ко­пись, со­хра­нив­шая­ся в биб­лио­те­ке Се­раи в Кон­стан­ти­но­по­ле. Она со­дер­жит в со­кра­щен­ном ви­де пись­мо Ари­стея Фи­ло­кра­ту в пе­ре­ра­бот­ке Исаа­ка. При срав­не­нии с ори­ги­на­лом нас по­ра­жа­ет от­сут­ст­вие его соб­ст­вен­ных по­пра­вок и кри­ти­че­ских за­ме­ча­ний. Вме­сто это­го в це­лях по­пу­ля­ри­за­ции пись­мо бы­ло под­верг­ну­то тща­тель­ной язы­ко­вой об­ра­бот­ке[111]. Дру­гие ру­ко­пи­си, как уже до­ка­зал Ф. Ус­пен­ский на ос­но­ва­нии язы­ко­во-сти­ли­сти­че­ско­го ана­ли­за, рав­ным об­ра­зом яв­ля­ют­ся тру­да­ми Исаа­ка[112]. Впро­чем, в ти­пи­ко­не Иса­ак сам пе­ре­чис­ля­ет все об­лас­ти сво­их ли­те­ра­тур­ных тво­ре­ний: по­эти­че­ские тру­ды в ям­бах и гек­са­мет­рах, «по­ли­ти­че­ские» сти­хи, ис­то­ри­че­ские со­чи­не­ния, а так­же эк­фра­зы — «из­ло­же­ния» — столь лю­би­мый ви­зан­тий­ца­ми жанр[113], ко­то­рый со­дер­жит опи­са­ния стран, про­из­ве­де­ний ис­кус­ст­ва и т. п. Из ря­да сти­хо­тво­ре­ний Про­дро­ма вы­те­ка­ет, что Иса­ак от­ли­чал­ся пре­крас­ным ли­те­ра­тур­ным вку­сом и во вре­мя сво­его пре­бы­ва­ния при им­пе­ра­тор­ском дво­ре охот­но иг­рал роль ме­це­на­та ни­щих пи­са­те­лей. Об­стоя­тель­ное ис­сле­до­ва­ние ли­те­ра­тур­но­го на­сле­дия Исаа­ка еще ждет сво­его из­да­те­ля.

Хо­ни­ат при опи­са­нии бег­ст­ва Исаа­ка из Кон­стан­ти­но­по­ля[114] упо­ми­на­ет, что от­ца со­про­во­ж­дал его стар­ший сын Ио­анн. По­лез­но бу­дет уде­лить те­перь не­ко­то­рое вни­ма­ние это­му Ио­ан­ну, но не толь­ко по­то­му, что он был стар­шим бра­том на­ше­го Ан­д­ро­ни­ка. Без­рас­суд­ный, дерз­кий и вспыль­чи­вый[115], Ио­анн унас­ле­до­вал от сво­его от­ца энер­гию и не­по­мер­но раз­ви­тое чес­то­лю­бие, ко­то­рое по­сто­ян­но ссо­ри­ло его с им­пе­ра­то­ром. Ре­шаю­щее со­бы­тие про­изош­ло на ре­ке Лик, во вре­мя битв с тур­ка­ми под Нео­ке­са­ри­ей. Пе­ред од­ним из мно­го­чис­лен­ных сра­же­ний им­пе­ра­тор Ио­анн II уви­дел могучего италь­ян­ско­го ры­ца­ря, ос­тав­ше­го­ся без ко­ня. Он при­ка­зал сво­ему пле­мян­ни­ку сой­ти со сво­его араб­ско­го ска­ку­на и ус­ту­пить его вои­ну. Ио­анн не по­слу­шал­ся им­пе­ра­то­ра. Он дал ему ка­кой-то рез­кий от­вет и крик­нул ла­ти­ня­ни­ну, что тот мо­жет взять его ко­ня, ес­ли по­бе­дит его в по­един­ке. Ко­гда он уви­дел гроз­ное ли­цо им­пе­ра­то­ра, то все же ис­пол­нил при­каз. Пол­ный бе­шен­ст­ва, пе­ре­сел им­пе­ра­тор­ский пле­мян­ник на дру­го­го ко­ня, схва­тил ко­пье и пом­чал­ся в сто­ро­ну вра­гов. Ко­гда он был дос­та­точ­но близ­ко, он перевернул ко­пье ост­ри­ем к спи­не, со­рвал шлем с го­ло­вы и по­про­сил при­нять его, ес­ли мож­но, как дру­га. Тур­ки ра­до­ст­но при­вет­ст­во­ва­ли Ио­ан­на, так как зна­ли его с тех дав­них вре­мен, ко­гда он со сво­им от­цом на­хо­дил­ся у них. Из­ме­на Ио­ан­на па­ра­ли­зо­ва­ла во­ен­ные дей­ст­вия ви­зан­тий­ской ар­мии[116]. С это­го вре­ме­ни тур­ки поль­зо­ва­лись его ус­лу­га­ми, так как он знал го­су­дар­ст­вен­ные тай­ны Им­пе­рии[117]. Вско­ре по­сле это­го Ио­анн пе­ре­шел в мусуль­ман­скую веру[118] и, как го­во­ри­ли, взял имя Це­ле­пес[119]. Сфран­зи со­мне­вал­ся, од­на­ко, в дос­то­вер­но­сти это­го име­ни и за­ме­чал, что Це­ле­пес — это со­вер­шен­но дру­гой человек[120]. Ио­анн по­лу­чил в ка­че­ст­ве вознаграждения по­ме­стья. Тур­ки ок­ру­жи­ли его боль­шим вни­ма­ни­ем как че­ло­ве­ка чрез­вы­чай­но об­ра­зо­ван­но­го и вла­дею­ще­го араб­ским язы­ком[121]. Ио­анн взял в же­ны Ка­ме­ро, дочь сул­та­на Ико­ния. Она и бы­ла, ве­ро­ят­но, той жен­щи­ной, ко­то­рая от­важ­но ру­ко­во­ди­ла за­щи­той кре­по­ст­ных стен Ико­ния во вре­мя их штур­ма вой­ском им­пе­ра­то­ра Ма­нуи­ла. Скорее всего, Ио­ан­на то­гда уже не бы­ло в жи­вых.

Ка­ме­ро по­да­ри­ла Ио­ан­ну сы­на Со­ли­ман-ша­ха, ко­то­рый позд­нее проявил боль­шой ин­те­рес к ли­те­ра­ту­ре. У Со­ли­ма­н-шаха был сын Эр­тог­рул, бу­ду­щий отец Ос­ма­на[122]. От­сю­да сле­ду­ет, что бу­ду­щий за­вое­ва­тель Кон­стан­ти­но­по­ля (1453), Мех­мед II, вел свое про­ис­хо­ж­де­ние от ви­зан­тий­ско­го кня­зя и, как член ро­да Ком­ни­нов, считал се­бя за­кон­ным на­след­ни­ком ко­ро­ны васи­лев­са Вос­точ­ной Рим­ской им­пе­рии[123].

О ма­те­ри Ио­ан­на и Ан­д­ро­ни­ка мы зна­ем не ­мно­го, и, именно поэтому, мы вы­ну­ж­де­ны до­воль­ст­во­вать­ся пред­по­ло­же­ния­ми и догадками. Итак, кем была же­на Исаа­ка? Гре­че­ские ис­точ­ни­ки хра­нят по это­му по­во­ду пол­ное мол­ча­ние, а во­прос про­ис­хо­ж­де­ния Ан­д­ро­ни­ка по ма­те­рин­ской ли­нии тем бо­лее ва­жен, что он сыг­рал зна­чи­тель­ную роль в его жиз­ни.

В древ­не­рус­ской ле­то­пи­си Не­сто­ра, или Лав­рен­ть­ев­ской ле­то­пи­си, ос­та­лась от­ме­чен­ная 1104 го­­­дом ко­рот­кая за­мет­ка сле­дую­ще­го со­дер­жа­ния: «Ле­та 6612 го­ду. Во­ло­да­ре­ва дочь бы­ла от­да­на в же­ны наследному прин­цу, сы­ну Алек­сея, в Царь­град 20 чис­ла ме­ся­ца июль»[124].

Дочь Во­ло­да­ря Рос­ти­сла­ви­ча из ди­на­стии Рю­ри­ков бы­ла се­ст­рой Рос­ти­сла­ва и Вла­ди­мир­­ко, от­ца Яро­сла­ва Ос­мо­мыс­ла. Она бы­ла от­да­на в же­ны сы­ну Алек­сея I. Но ко­то­ро­му сы­ну? Им­пе­ра­тор имел трех сы­но­вей, и к ка­ж­до­му из них мог­ относить­ся титул «на­след­ный принц». Здесь оп­ре­де­лен­но не бы­ло ре­чи об Ио­ан­не, бу­ду­щем им­пе­ра­то­ре, по­то­му что он, ро­див­ший­ся в 1092 го­ду, же­нил­ся в 1108 го­ду на При­ске, до­че­ри вен­гер­ско­го ко­ро­ля Вла­ди­сла­ва, ко­то­рая в Ви­зан­тии взя­ла имя Ири­на[125]. Из двух дру­гих брать­ев Ан­д­ро­ни­ку в 1104 го­ду ед­ва ли бы­ло 6 лет, а Иса­ак был еще моложе; как мог­ли они, та­ким об­ра­зом, всту­пить в брак? Сна­ча­ла рус­ский ис­точ­ник рас­смат­ри­ва­ли как ги­по­те­ти­че­ский[126]. Толь­ко ко­гда В. Ва­си­лев­ский на ос­но­ва­нии ма­те­риа­лов срав­ни­тель­но­го ана­ли­за по­ка­зал, что сло­во «gegeben» (вы­да­на) сле­ду­ет по­ни­мать в смыс­ле «verlobt» (об­ру­че­на) или «vergegeben» (при­гла­ше­на)[127], до­ка­за­тель­ст­во ис­точ­ни­ка при­зна­ли дос­то­вер­ным[128]. Во­прос о том, кто из брать­ев име­лся в ви­ду, дол­го счи­тал­ся са­мым важ­ным[129]. В ре­зуль­та­те это­го вни­ма­ние бы­ло при­вле­че­но толь­ко к ди­на­сти­че­ской по­ли­ти­ке Ви­зан­тий­ской им­пе­рии. Эта по­ли­ти­ка про­во­ди­лась с уче­том той вы­го­ды, ко­то­рую по­лу­ча­ло го­су­дар­ст­во от бра­ка муж­ско­го пред­ста­ви­те­ля пра­вя­щей се­мьи с ино­стран­кой. В то же вре­мя, од­на­ко, в бра­ко­со­че­та­ни­ях гре­че­ских прин­цесс с пра­ви­те­ля­ми ино­стран­ных го­су­дарств про­яв­ля­лась сдер­жан­ность[130]. С мо­ей точ­ки зре­ния, рус­ский ле­то­пи­сец име­ет в ви­ду им­пе­ра­тор­ско­го сы­на Исаа­ка[131], ко­то­рый был поч­ти свер­ст­ни­ком Ио­ан­на, раз он ос­тал­ся в сто­ро­не и был го­тов по­мочь бра­ту при всту­п­ле­нии на от­цов­ский пре­стол, а поз­же пы­тал­ся ос­па­ри­вать его власть. Не­смот­ря на то что в из­вле­че­нии вы­во­дов ex silentio ре­ко­мен­ду­ет­ся край­няя ос­то­рож­ность, это пред­по­ло­же­ние под­кре­п­ле­но все-та­ки воз­мож­но­стью то­го, что речь идет имен­но об Исаа­ке, ко­то­рый с дет­ст­ва поль­зо­вал­ся боль­шей лю­бо­вью от­ца, чем Ан­д­ро­ник. С ран­них лет Алек­сей I, оче­вид­но, не воз­ла­гал ни­ка­ких по­ли­ти­че­ских на­дежд на Ан­д­ро­ни­ка, ко­то­рый умер без­дет­ным в юно­ше­ском воз­рас­те. Дру­гие фак­ты го­во­рят о том, по­че­му так­же ка­жет­ся прав­до­по­доб­ным об­ру­че­ние и толь­ко по­сле это­го бра­ко­со­че­та­ние Во­ло­да­рев­ны с Исаа­ком. Чуть ниже мы увидим, что Ан­д­ро­ник, сын севастократора Исаа­ка, в свое вре­мя бе­жал из тюрь­мы в Га­лиц­кое кня­же­ст­во, где он был при­нят с рас­про­стер­ты­ми объ­я­тия­ми Яро­сла­вом Ос­мо­мыс­лом, сы­ном Вла­ди­мир­ко, сле­до­ва­тель­но, сво­им двою­род­ным бра­том. Он при­нял уча­стие в заседаниях Со­ве­та рус­ских бо­яр, из че­го мож­но за­клю­чить, что он дол­жен был знать рус­ский язык, а это два­ж­ды по­мо­га­ло ему ус­кольз­нуть из рук сво­их вра­гов. О его зна­нии рус­ско­го язы­ка мог бы так­же сви­де­тель­ст­во­вать тот факт, что у над­гроб­но­го па­мят­ни­ка Ма­нуи­лу он шеп­тал греческие сло­ва с русским ак­цен­том[132]. С тем же ак­цен­том ко­вер­кал он гре­че­ский язык в раз­го­во­ре со страж­ни­ком в га­ва­ни во вре­мя сво­его по­бе­га. Кров­ное род­ство с Яро­сла­вом Ос­мо­мыс­лом, а так­же зна­ние ма­те­рин­ско­го язы­ка по­бу­ди­ло его ис­кать спа­се­ния имен­но на Ру­си, а не у ту­рок, хо­тя бе­жать к ним бы­ло бы про­ще, так как это не тре­бо­ва­ло слиш­ком боль­шо­го об­ход­но­го пу­ти. Хо­тя он мог бы, ко­неч­но, рас­счи­ты­вать на по­мощь сул­та­на Ико­нии, где по­се­лил­ся его брат Ио­анн. О млад­шем бра­те Ан­д­ро­ни­ка мы совершенно ни­че­го не зна­ем. Нам да­же неизвестно его имя[133].

Гла­ва III

АН­Д­РО­НИК В ВИ­ЗАН­ТИИ

Се­ва­сто­кра­тор Иса­ак Ком­нин имел трех сы­но­вей, ко­то­рые, по всей ве­ро­ят­но­сти, ро­ди­лись в за­кон­ном бра­ке от рус­ской княжны Во­ло­да­рев­ны. Ан­д­ро­ник поя­вил­ся на свет вто­рым ре­бен­ком. Год его ро­ж­де­ния мож­но ус­та­но­вить лишь при­бли­зи­тель­но, при срав­не­нии ис­точ­ни­ков. Кин­нам на­зы­ва­ет его свер­ст­ни­ком им­пе­ра­то­ра Ма­нуи­ла[134], в сра­же­ни­ях ко­то­ро­го под Не­океса­ри­ей в 1140–1141 го­дах Ан­д­ро­ник при­ни­мал уча­стие на сто­ро­не сво­его от­ца Исаа­ка[135], где он вы­ка­зал боль­шую от­ва­гу в бит­ве про­тив вра­гов. Хро­нист упо­ми­на­ет при этом, что Ма­нуи­лу то­гда не бы­ло и во­сем­на­дца­ти лет[136], и на­зы­ва­ет его юно­шей[137]. Де­вят­на­дца­ти лет он уже взо­шел на пре­стол[138].

Итак, Ан­д­ро­ник поя­вил­ся на свет (как и его свер­ст­ник Мануил) в 1124 го­ду. Мень­шую цен­ность име­ет дру­гое, ме­нее бла­го­при­ят­ное для Ан­д­ро­ни­ка со­об­ще­ние Хо­ниа­та, ко­то­рый не­од­но­крат­но де­ла­ет на­ме­ки на со­лид­ный воз­раст Ан­д­ро­ни­ка. Хо­ни­ат, опи­сы­вая поход Ан­д­ро­ни­ка во гла­ве паф­ла­гон­ской ар­мии на Кон­стан­ти­но­поль (май 1182 го­да), го­во­рит, что Ан­д­ро­ник был то­гда се­дым лы­сым муж­чи­ной[139] и даль­ше за­ме­ча­ет с ари­сто­фа­нов­ским зло­рад­ст­вом, что Ан­д­ро­ник, по­сле то­го как он в ка­че­ст­ве са­мо­держ­ца всту­пил на пре­стол (сен­тябрь 1183 го­да), уже ды­шал на ла­дан[140]. Мы мо­жем так­же не при­да­вать боль­шо­го зна­че­ния упо­ми­на­нию Хо­ниа­та о жи­те­ле Ни­кеи, оса­ж­ден­ной ар­ми­ей Ан­д­ро­ни­ка, ко­то­рый ру­гал его со стен го­ро­да сло­ва­ми «стар­ше, чем Ти­тан»[141], что бы­ло про­дик­то­ва­но его зло­бой и не­на­ви­стью к Ан­д­ро­ни­ку как к вра­гу. Ан­д­ро­ник то­гда ед­ва пе­ре­шаг­нул шес­ти­де­ся­ти­лет­ний воз­раст, точ­нее го­во­ря, он сто­ял на по­ро­ге сво­его шес­ти­де­ся­ти­двух­ле­тия[142].

Свои дет­ст­во и юность Ан­д­ро­ник про­вел во двор­це сво­его дя­ди Ио­ан­на II[143]; он вос­пи­ты­вал­ся вме­сте с его деть­ми: Алек­се­ем, Ан­д­ро­ни­ком, Ма­нуи­лом, Ма­ри­ей и Ан­ной. В Ву­ко­ле­он­ском двор­це без­раз­дель­но ца­ри­ла ат­мо­сфе­ра глу­бо­кой на­бож­но­сти, поч­ти гра­ни­чив­шей с ас­ке­зой, что бы­ло вве­де­но еще Ан­ной Да­лас­си­ной. Юные го­ды им­пе­ра­тор­ские сы­но­вья со сво­им двою­род­ным бра­том про­во­ди­ли в за­ня­ти­ях и уп­раж­не­ни­ях в ры­цар­ском ре­мес­ле. Хо­тя мы зна­ем не­ много о сис­те­ме обу­че­ния мо­ло­де­жи, ко­то­рая бы­ла вве­де­на при им­пе­ра­тор­ском дво­ре Кон­стан­ти­но­по­ля, од­на­ко на при­ме­ре Ан­д­ро­ни­ка мы мо­жем ут­вер­ждать, что осо­бое вни­ма­ние уде­ля­лось фун­да­мен­таль­ным зна­ни­ям древ­не­гре­че­ской ли­те­ра­ту­ры, тео­ло­ги­и и дру­ги­х гу­ма­ни­тар­ны­х нау­к; да­лее сле­до­ва­ли во­ен­ное ис­кус­ст­во и ме­то­ды го­су­дар­ст­вен­но­го управ­ле­ния. Это бы­ло вре­мя бур­но­го раз­ви­тия ви­зан­тий­ско­го гу­ма­низ­ма. При дво­ре вы­со­ко ува­жа­ли уче­ных, по­ощ­ря­ли по­этов, но не толь­ко это. Чле­ны им­пе­ра­тор­ской се­мьи, та­кие как Ан­на Ком­ни­на, ее суп­руг Ни­ки­фор Ври­ен­ний, Иса­ак Ком­нин и дру­гие, са­ми за­ни­ма­лись со­чи­ни­тель­ст­вом в об­лас­ти ис­то­рии и ли­те­ра­ту­ры[144]. Чем луч­ше кто-то знал род­ную ли­те­ра­ту­ру со вре­мен Го­ме­ра, тем не­при­ну­ж­ден­ней поль­зо­вал­ся он клас­си­че­ской лек­си­кой и тем боль­шие вос­хи­ще­ние и при­зна­ние он вы­зы­вал. Пи­са­те­ли Древней Гре­ции пе­ре­жи­ва­ли свой ре­нес­санс, язык дво­ра все боль­ше от­ли­чал­ся от язы­ка на­ро­да[145]. Ви­зан­тий­ское об­ра­зо­ва­ние ру­ко­во­дство­ва­лось в этот пе­ри­од прин­ци­па­ми за­пад­ных школ. Школь­ный курс со­сто­ял из двух ос­нов­ных час­тей, ко­то­рые ох­ва­ты­ва­ли грам­ма­ти­ку, ри­то­ри­ку и чте­ние клас­си­че­ских ав­то­ров (три­ви­ум), а так­же гео­мет­рию, ариф­ме­ти­ку, му­зы­ку и ас­тро­но­мию (квад­ри­ви­ум); по­след­няя но­си­ла, ко­неч­но, ас­т­ро­ло­ги­че­ский ха­рак­тер. Вер­ши­ной обу­че­ния счи­та­лась фи­ло­со­фия, ко­то­рая, са­мо со­бой ра­зу­ме­ет­ся, бы­ла под­чи­не­на тео­ло­гии. Им­пе­ра­тор­ские сы­но­вья вос­пи­ты­ва­лись сна­ча­ла под при­смот­ром ма­те­ри. Ко­гда они дос­ти­га­ли от­ро­че­ско­го воз­рас­та, им­пе­ра­тор при­гла­шал осо­бо­го пе­да­го­га, час­то ев­ну­ха, и по­ру­чал ему ин­тел­лек­ту­аль­ное и фи­зи­че­ское вос­пи­та­ние сво­их де­тей в це­лом. Наи­боль­шее вни­ма­ние уде­ля­лось запоминанию ли­те­ра­тур­ны­х про­из­ве­де­ний, изучению тру­дов свя­тых, а так­же на­ход­чи­во­сти в ве­де­нии дис­кус­сий[146].

В та­кой ат­мо­сфе­ре под­рас­тал Ан­д­ро­ник, ви­дя в Ма­нуи­ле сво­его луч­ше­го то­ва­ри­ща по иг­рам и учеб­ным за­бо­там. Бы­ла ли друж­ба двою­род­ных брать­ев ос­но­ва­на на вза­им­но­сти? Кин­нам го­во­рит толь­ко о чрез­вы­чай­ной люб­ви Ма­нуи­ла к Ан­д­ро­ни­ку, ведь он чрез­вы­чай­но лю­бил его[147]. Ма­ну­ил и Ан­д­ро­ник, вос­пи­ты­ва­ясь вме­сте, со­рев­но­ва­лись друг с дру­гом в ку­лач­ных бо­ях, тур­ни­рах и пе­ших по­хо­дах при охо­те на круп­ную дичь[148]. Со вре­ме­нем это со­рев­но­ва­ние за маль­чи­ше­ское пре­вос­ход­ст­во пре­вра­ти­лось в мол­ча­ли­вое со­пер­ни­че­ст­во за пер­вое ме­сто в Ви­зан­тий­ской им­пе­рии.

Они оба от­ли­ча­лись ред­кой муж­ской кра­со­той. Ан­д­ро­ник, бо­лее чем двух­мет­ро­во­го рос­та, пре­вос­хо­дил Ма­нуи­ла сво­им клас­си­че­ским сло­же­ни­ем. Ма­ну­ил же от­ли­чал­ся рас­су­ди­тель­но­стью[149]. По­это­му то­гдаш­ние хро­ни­сты боль­ше вни­ма­ния уде­ля­ли внеш­но­сти Ан­д­ро­ни­ка[150]. Очень стат­ный, на­де­лен­ный гер­ку­ле­со­вой си­лой, он все­гда дер­жал­ся очень пря­мо, а его ли­цо ды­ша­ло юно­ше­ской бод­ро­стью да­же в по­жи­лом воз­рас­те. У не­го бы­ло же­лез­ное здо­ро­вье. По при­ме­ру ге­ро­ев Го­ме­ра, ел он пре­иму­ще­ствен­но жа­ре­нное на вер­те­ле мя­со. Ел и пил Ан­д­ро­ни­к очень мно­го. Вре­мен­ные при­сту­пы га­ст­ри­та он ле­чил с по­мо­щью го­ло­да­ния и гим­на­сти­ки.

Пат­ри­ар­ху Фео­до­сию, ко­то­рый впер­вые уви­дел Ан­д­ро­ни­ка под Кон­стан­ти­но­по­лем в мае 1182 го­да, бро­си­лись в гла­за его скрыт­ный яро­ст­ный взгляд, ис­кус­ное при­твор­ст­во и гор­дая по­ступь[151]. Лю­бое воз­ра­же­ние вы­зы­ва­ло у Ан­д­ро­ни­ка не­ук­ро­ти­мый гнев[152]. Не­из­мен­но эле­гант­ный в ма­не­ре дер­жать­ся[153], он по­ра­жал свое ок­ру­же­ние ост­ро­уми­ем и пре­вос­ход­ной па­мя­тью, ко­то­рая все­гда бы­ла го­то­ва по­мочь ему про­ци­ти­ро­вать зло­бо­днев­ные из­ре­че­ния из Го­ме­ра[154] или из По­сла­ний апо­сто­ла Пав­ла[155], ко­то­ро­го он вы­со­ко чтил[156]. Ан­д­ро­ник был мас­те­ром эпи­сто­ляр­но­го жан­ра, он пре­вос­ход­но знал древ­не­гре­че­скую ми­фо­ло­гию[157], а так­же Вет­хий За­вет. Он лю­бил на­хо­дить­ся в кру­гу уче­ных[158], где про­ве­рял свои ли­те­ра­тур­ные спо­соб­но­сти. В те­че­ние дол­го­го вре­ме­ни ему да­же при­пи­сы­ва­ли ав­тор­ст­во «Диа­ло­га про­тив ев­ре­ев»[159], ко­то­рый со­хра­нил­ся во мно­гих ру­ко­пи­сях XIV и XV ве­ков. Этот «Диа­лог» поя­вил­ся, од­на­ко, око­ло 1310 го­да, что до­ка­за­ло про­ве­ден­ное К. Крум­бахе­ром лин­гвис­ти­че­ское ис­сле­до­ва­ние[160].

Ан­д­ро­ник был не­ор­ди­нар­ным зна­то­ком бо­го­сло­вия, но он, тем не менее, его не лю­бил. Хо­ниат рас­ска­зы­ва­ет, что Ан­д­ро­ник, од­на­ж­ды за­став в сво­ем шат­ре Кин­на­ма и епи­ско­па Не­опат­ра за дис­кус­си­ей по по­во­ду ци­та­ты из Писания «мой Отец бо­лее ве­ли­кий, чем Я», при­гро­зил им, что бро­сит их в ре­ку Рин­дак, ес­ли они не за­кон­чат свои спо­ры[161]. Это от­сут­ст­вие тео­ло­ги­че­ских при­стра­стий бы­ло ис­клю­че­ни­ем из пра­вил в се­мье Ком­ни­нов[162]. Ма­ну­ил, на­при­мер, на­хо­дил удо­воль­ст­вие в тео­ло­ги­че­ских дис­пу­тах. Ко вре­ме­ни его прав­ле­ния со­стоя­лось це­лых семь цер­ков­ных Со­бо­ров и бы­ло опуб­ли­ко­ва­но мно­же­ст­во ре­ли­ги­оз­ных канонов[163]. Жи­вой тем­пе­ра­мент[164], та­лант льсте­ца[165], а пре­ж­де все­го — вро­ж­ден­ное уме­ние при­вле­кать к се­бе лю­дей сде­ла­ли Ан­д­ро­ни­ка лю­бим­цем сто­лич­но­го лю­да[166]. Ес­ли мы до­ба­вим к это­му еще дру­гие чер­ты его ха­рак­те­ра, та­кие как ис­тин­но вос­точ­ная хит­рость[167], уме­ние вы­кру­тить­ся[168], не­слы­хан­ное при­сут­ст­вие ду­ха в мо­мент опас­но­сти[169], а так­же ред­кий ак­тер­ский дар[170], мы по­лу­чим пол­ный, хо­тя и слож­ный порт­рет это­го че­ло­ве­ка, ко­то­рый от­ли­чал­ся так­же и не­за­ви­си­мо­стью су­ж­де­ний и му­же­ст­вом в вы­ска­зы­ва­нии сво­ей точ­ки зре­ния, да­же по от­но­ше­нию к им­пе­ра­то­ру[171]. Мы на­ме­рен­но уде­ли­ли опи­са­нию личности Ан­д­ро­ни­ка та­кое вни­ма­ние, по­то­му что ви­зан­тий­цы тре­бо­ва­ли, что­бы их вла­сти­те­ли во всех от­но­ше­ни­ях пре­вос­хо­ди­ли сред­не­го че­ло­ве­ка[172]. Хро­нист го­во­рит, что са­ма фи­гу­ра Ан­д­ро­ни­ка пред­рас­по­ла­га­ет его к вла­ды­че­ст­ву, и да­лее до­бав­ля­ет: «Та­кие свой­ст­ва те­ла и ду­ха вла­сти­те­ля ка­жут­ся вну­шаю­щи­ми опа­се­ние, по­то­му что по при­ро­де ве­щей они уг­ро­жа­ют его соб­ст­вен­ной вла­сти»[173].

Ко­гда Ма­ну­ил взо­шел на ви­зан­тий­ский пре­стол (8.4.1143), об­ста­нов­ка при им­пе­ра­тор­ском дво­ре ра­ди­каль­но из­ме­ни­лась. Мрач­ная ат­мо­сфе­ра на­бож­но­сти, ко­то­рая с дав­них вре­мен ца­ри­ла при от­цов­ском дво­ре, не нра­ви­лась юно­му ва­си­лев­су и его свер­ст­ни­кам[174]. Он пе­ре­нес свою ре­зи­ден­цию из древ­не­го Кон­стан­ти­нов­ско­го двор­ца, ко­то­рый на­зы­ва­ли так­же Ву­ко­ле­о­нским или Свя­щен­ным двор­цом, в но­вый дво­рец, ко­то­рый был воз­ве­ден в бух­те Зо­ло­той Рог. Из двор­ца Влахерн, ко­то­рый воз­вы­шал­ся над го­ро­дом, от­кры­вал­ся чу­дес­ный вид на об­шир­ные по­ля и мо­ре. Вид­нею­щие­ся вда­ле­ке ип­по­дром и Св. София до­пол­ня­ли ланд­шафт им­пе­ра­тор­ско­го ар­хи­тек­тур­но­го со­ору­же­ния. Во­круг него воз­ник но­вый го­род­ской квар­тал, где раз­ме­ща­лись ве­ли­ко­леп­ные двор­цы ро­до­ви­тых кня­зей, ду­хо­вен­ст­ва и свет­ских са­нов­ни­ков. Не­срав­нен­ная рос­кошь Влахер­на про­из­во­ди­ла на ино­зем­цев чрез­вы­чай­но силь­ное впе­чат­ле­ние ог­ром­ной вла­сти Его Ве­ли­че­ст­ва Им­пе­ра­то­ра, ко­то­рую он при­нял не­по­сред­ст­вен­но от им­пе­ра­то­ра Ри­ма[175]. Ву­ко­ле­он, к ко­то­ро­му да­же при­слу­га от­но­си­лась пре­неб­ре­жи­тель­но, от­ны­не стал кре­по­ст­ной тюрь­мой для по­ли­ти­че­ских вра­гов Ма­нуи­ла, чью судь­бу дол­жен был раз­де­лить и Ан­д­ро­ник.

Но­вая им­пе­ра­тор­ская ре­зи­ден­ция соз­да­ва­ла над­ле­жа­щий фон для мо­ло­до­го им­пе­ра­то­ра. Ма­ну­ил, сын вен­гер­ской прин­цес­сы, был ок­ру­жен свои­ми брать­я­ми, ку­зе­на­ми, до­маш­ней и сто­рон­ней мо­ло­де­жью. Он чув­ст­во­вал се­бя ры­ца­рем по при­зва­нию. Ему им­по­ни­ро­ва­ли тур­ни­ры, ко­то­рые уст­раи­ва­лись на за­пад­ный ма­нер, он да­же до­пус­кал, что­бы в его об­ще­ст­во вхо­ди­ло боль­шое количество ла­ти­нян, и под­ра­жал им в их оде­ж­де и об­ра­зе жиз­ни[176]. Во­ен­ные иг­ры в пре­де­лах двор­цо­вой тер­ри­то­рии или охо­та в ок­ре­ст­ных ле­сах за­пол­ня­ли сво­бод­ные от го­су­дар­ст­вен­ных за­бот ча­сы до­су­га, вос­точ­ные уве­се­ле­ния вы­тес­ня­лись из двор­ца за­ве­зен­ны­ми с За­па­да за­ба­ва­ми. Иг­ра в мяч, по­ло, бы­ла лю­би­мым за­ня­ти­ем при­двор­ных. Од­на­ко пре­вы­ше все­го был Эрос. Тра­ди­ци­он­ные нра­вы дво­ра бла­го­при­ят­ст­во­ва­ли лю­бов­ным уте­хам, тем бо­лее что Ма­ну­ил сам да­вал к то­му наи­луч­ший при­мер. В вих­ре лю­бов­но­го ос­ле­п­ле­ния он имел мно­же­ст­во раз­но­об­раз­ных ро­ма­нов с кра­си­вей­ши­ми да­ма­ми дво­ра. Хо­тя он взял в же­ны Бер­ту-Ири­ну, он и даль­ше под­дер­жи­вал ин­тим­ные от­но­ше­ния со сво­ей оча­ро­ва­тель­ной пле­мян­ни­цей Фео­до­рой, ко­то­рую он — к воз­му­ще­нию об­ще­ст­ва — осы­пал бо­гат­ыми дарами, ко­гда она ро­ди­ла ему сы­на[177]. При дво­ре с упор­ст­вом на­са­ж­да­лись ас­т­ро­ло­гия, хи­ро­ман­тия, кле­до­но­ман­тия и ле­ка­но­ман­тия[178], к ко­то­рым ви­зан­тий­ские умы бы­ли не ме­нее вос­при­им­чи­вы, чем к ре­ли­ги­оз­но­му мис­ти­циз­му или воз­ро­ж­даю­ще­му­ся не­оп­ла­то­низ­му. Сам Ма­ну­ил на­пи­сал трак­тат в за­щи­ту ас­т­ро­ло­гии[179].

Все это сви­де­тель­ст­ву­ет о сла­бо­сти то­гдаш­ней Церк­ви. Ду­хо­вен­ст­во, в боль­шин­ст­ве сво­ем амо­раль­ное, по­те­ря­ло свой ав­то­ри­тет, и пат­ри­ар­хи ста­но­ви­лись по­сте­пен­но ин­ст­ру­мен­том в ру­ках им­пе­ра­то­ра, что, впро­чем, от­ве­ча­ло по­сле­до­ва­тель­но­му стрем­ле­нию ди­на­стии Ком­ни­нов вве­сти то­таль­ный це­за­репа­пизм[180]. Ма­ну­ил I вы­ка­зал пол­ную го­тов­ность к са­мо­стоя­тель­но­му управ­ле­нию Им­пе­ри­ей. Чес­то­лю­би­вый юно­ша на­ме­ре­вал­ся про­дол­жить де­ло сво­его от­ца. Но не толь­ко это. Он ре­шил да­же вер­нуть Им­пе­рии по­те­рян­ные в те­че­ние сто­ле­тий стра­ны. Его ве­ли­ко­дер­жав­ная по­ли­ти­ка бы­ла на­прав­ле­на глав­ным об­ра­зом про­тив за­пад­ных го­су­дарств, что, как мы уже го­во­ри­ли, на­нес­ло Ви­зан­тий­ской им­пе­рии не­вос­пол­ни­мый ущерб на Вос­то­ке[181]. Гос­под­ство Ма­нуи­ла на­ча­лось под зна­ме­ни­ем войн на вос­точ­ных гра­ни­цах Им­пе­рии. В пер­вом во­ен­ном по­хо­де 1143 го­да его со­про­во­ж­дал Ан­д­ро­ник. Ма­ну­ил опа­сал­ся ос­тав­лять Ан­д­ро­ни­ка в сто­ли­це, что­бы не вве­сти его в ис­ку­ше­ние про­из­ве­сти го­су­дар­ст­вен­ный пе­ре­во­рот, по­то­му что, как ска­зал хро­нист, страсть к вла­ды­че­ст­ву бы­ла унас­ле­до­ва­на Ан­д­ро­ни­ком от от­ца[182]. Ма­ну­ил все­гда по­доз­ре­вал сво­его двою­род­но­го бра­та, а с дру­гой сто­ро­ны, он хо­тел ис­поль­зо­вать его при шта­бе сво­ей ар­мии. Ко­гда им­пе­ра­тор Ма­ну­ил, по­сле па­ни­хи­ды по сво­ему умер­ше­му от­цу и урегулирования дел в Ан­ти­охии, в пер­вый год сво­его прав­ле­ния вы­сту­пил про­тив ту­рок[183], Ан­д­ро­ник по­ки­нул дво­рец во Влан­ге, рос­кош­ной час­ти го­ро­да в Элев­фе­рий­ской га­ва­ни[184], и при­сое­ди­нил­ся к им­пе­ра­тор­ской сви­те.

Гре­че­ская ар­мия про­шла че­рез Ки­ли­кию и Верх­нюю Фри­гию. До­ро­га бы­ла опас­ной. Ан­д­ро­ник вме­сте с Фе­одо­ром Да­сио­той от­пра­вил­ся на охо­ту. Ко­гда они от­да­ли­лись от глав­ной до­ро­ги, то бы­ли за­хва­че­ны ту­рец­ким от­ря­дом и пре­про­во­ж­де­ны к Ма­су­ду, сул­та­ну Ико­ния[185]. Во­ен­ное по­ло­же­ние не по­зво­ли­ло им­пе­ра­то­ру не­по­сред­ст­вен­но прий­ти на по­мощь сво­ему двою­род­но­му бра­ту. Ему уда­лось ос­во­бо­дить его, и да­же без вы­ку­па, но толь­ко где-то в кон­це 1143 го­да[186].

Дру­гое со­об­ще­ние о по­хо­де про­тив ту­рок де­ла­ет Кин­нам, ко­то­рый в сво­ем твор­че­ст­ве в це­лом уде­лил Ан­д­ро­ни­ку го­раз­до боль­ше мес­та, чем он сде­лал это в со­хра­нив­шей­ся эпи­то­ме. Сви­де­тель­ст­вом ин­те­ре­са к Ан­д­ро­ни­ку мог бы слу­жить рас­сказ хро­ни­ста, ко­то­рый не был за­ме­чен ав­то­ром позд­ней­шей эпи­то­мы[187]. Ко­гда гре­че­ская ар­мия по­до­шла к кра­си­вей­шей ме­ст­но­сти у из­лу­чи­ны ру­чья, Ма­ну­ил вы­ну­ж­ден был дать бой от­ря­ду ту­рок, за хо­дом ко­то­ро­го он на­блю­дал с воз­вы­шен­но­сти. До­воль­но ско­ро он ре­шил вме­шать­ся в бой лич­но, что­бы при­нять ко­ман­ду над даль­ней­шим хо­дом столк­но­ве­ния. Ко­гда он уви­дел, что его конь за­хро­мал, он бро­сил­ся к Ан­д­ро­ни­ку, как это сде­лал уже од­на­ж­ды его отец, и при­ну­дил то­го пе­ре­дать ему сво­его ска­ку­на. Ма­ну­ил без­апе­лля­ци­он­но то­ро­пил Ан­д­ро­ни­ка, и тот ус­ту­пил своего коня им­пе­ра­то­ру[188], а сам пе­ре­сел на дру­гого и ри­нул­ся в гу­щу сра­же­ния. Од­на­ко он не смог мно­го­го до­бить­ся. Ему уда­лось толь­ко вер­нуть в ла­герь мно­гих раз­бе­жав­ших­ся ло­ша­дей. В те­че­ние вось­ми лет от­но­ше­ния ме­ж­ду обо­и­ми двою­род­ны­ми брать­я­ми ос­та­ва­лись чрез­вы­чай­но кор­рект­ны­ми. Ма­ну­ил ос­во­бо­дил Ан­д­ро­ни­ка из ту­рец­ко­го пле­на, при­смат­ри­вал за ним во вре­мя упо­мя­ну­той схват­ки с вра­гом. Мы не зна­ем, ка­ким званием был на­де­лен то­гда Ан­д­ро­ник. Хро­ни­ки ни­че­го об этом не го­во­рят и толь­ко на­де­ля­ют Ан­д­ро­ни­ка про­зви­щем — шес­ти­ма­точ­ный, — как его по­пу­ляр­но бы­ло на­зы­вать, или бо­лее эле­гант­ным — двою­род­ный[189], и на­пря­мую до­бав­ля­ют так­же «бу­ду­щий ти­ран». Бла­го­да­ря это­му об­стоя­тель­ст­ву его лег­ко от­ли­чить от дру­го­го Ан­д­ро­ни­ка из ро­да Ком­ни­нов. Ко­дин на­зы­вал да­же Ан­д­ро­ни­ка про­то­се­ва­стор и про­то­ве­ста­рий, но он спу­тал его с Алек­се­ем[190]. Ан­д­ро­ник меч­тал в то вре­мя толь­ко об од­ном по­чет­ном титуле, что он и дал по­нять поз­же при бо­лее бла­го­при­ят­ных об­стоя­тель­ст­вах[191].

В 1151 го­ду Ан­д­ро­ни­ка жда­ла его пер­вая во­ен­но-ди­пло­ма­ти­че­ская мис­сия. Ви­зан­тий­ские го­су­дар­ст­вен­ные ин­те­ре­сы тре­бо­ва­ли не­мед­лен­но­го воо­ру­жен­но­го втор­же­ния в Ки­ли­кию. Ар­мя­не под­стре­ка­ли к все­об­ще­му вос­ста­нию про­тив гре­ков, пы­та­ясь вер­нуть тер­ри­то­рии, за­вое­ван­ные ко­гда-то им­пе­ра­то­ром Ио­ан­ном II Ком­ни­ном. По­ло­же­ние при­ня­ло не­бла­го­при­ят­ный обо­рот, ко­гда Ма­ну­ил на за­па­де ввя­зал­ся в вой­ну с Ита­ли­ей и Венг­ри­ей, а То­рос, сын Ле­о­на Ар­мян­ско­го, яко­бы при под­держ­ке ви­зан­тий­ской прин­цес­сы, бе­жал из Кон­стан­ти­но­по­ля на ро­ди­ну в Ар­ме­нию[192]. Для осу­ще­ст­в­ле­ния сво­ей це­ли То­рос при­влек жи­те­лей Ан­ти­охии. В ре­зуль­та­те, при ис­клю­чи­тель­ной под­держ­ке сво­их со­оте­че­ст­вен­ни­ков ар­мян, он смог по­оче­ред­но за­хва­тить кре­по­сти гре­че­ских гар­ни­зо­нов. Тот же То­рос раз­бил ту­рок и на­вел ужас на гре­че­ские го­ро­да Моп­суе­стию и Тарс, взяв в плен гла­ву гре­че­ской ар­мии в Ар­ме­нии, Фо­му. Ма­ну­ил, ко­то­рый был за­нят де­ла­ми в Ита­лии, на­зна­чил на ме­сто Фо­мы Ан­д­ро­ни­ка в ка­че­ст­ве глав­но­ко­ман­дую­ще­го  в слож­ней­ший для управ­ле­ния ре­ги­он Ки­ли­кии и Исаврии[193]. Глав­ная мис­сия но­во­го глав­но­ко­ман­дую­ще­го со­стоя­ла в ус­ми­ре­нии мя­теж­но­го То­ро­са, сде­ржи­ва­нии на­па­дения ту­рок на вос­точ­ные гра­ни­цы Ви­зан­тий­ской им­пе­рии, а так­же в за­клю­че­нии ди­пло­ма­ти­че­ско­го бра­ка Ио­ан­на, ос­тав­ше­го­ся вдов­цом по­сле смер­ти се­ст­ры Ма­нуи­ла Ма­рии, с Кон­стан­ци­ей, вдо­вой Рай­мун­да Ан­ти­охий­ско­го[194].

Ан­д­ро­ник в со­про­во­ж­де­нии Ио­ан­на в фев­ра­ле 1151 го­да при­был во гла­ве две­на­дца­ти­ты­сяч­ной ар­мии в Ки­ли­кию[195] и сра­зу на­чал оса­ду Моп­суе­стии, в ко­то­рой скры­вал­ся То­рос[196]. Гре­че­ские ис­точ­ни­ки со­об­ща­ют о пер­во­на­чаль­ном ус­пе­хе гре­че­ско­го ору­жия и о ста­ра­нии То­ро­са пе­ре­тя­нуть Ан­д­ро­ни­ка на свою сто­ро­ну[197]. Пе­ре­го­во­ры обо­их муж­чин не при­ве­ли ни к ка­ко­му взаи­мо­по­ни­ма­нию. Ско­рее все­го, Ан­д­ро­ни­ку не по­до­шли ус­ло­вия за­клю­че­ния ми­ра.

Тем вре­ме­нем оса­да при­ни­ма­ла со­вер­шен­но дру­гой ха­рак­тер. Ан­д­ро­ник относил­ся к свои­м вра­га­м пре­неб­ре­жи­тель­но. Он об­ле­нил­ся и спо­кой­но пре­да­вал­ся ра­до­ст­ным на­сла­ж­де­ни­ям  или шел на сце­ни­че­ское пред­став­ле­ние[198]. На­чаль­ни­ки под­ра­жа­ли сво­ему во­ж­дю. В ря­дах ар­мии ощу­щал­ся не­дос­та­ток дис­ци­п­ли­ны. Бле­стя­ще на­ча­тый во­ен­ный по­ход при­шел к не­из­беж­но­му кон­цу. Не­кой дожд­ли­вой без­лун­ной но­чью[199] То­рос пред­при­нял вы­лаз­ку че­рез брешь в сте­не, не­ожи­дан­но на­пал на гре­че­ский ла­герь и на­нес сво­им вра­гам сокрушительное по­ра­же­ние. Ан­д­ро­ник уз­нал о на­па­де­нии вра­гов во вре­мя пи­руш­ки. По со­об­ще­нию хро­ни­ста, он храб­ро бил­ся[200], но все бы­ло на­прас­ным, и ему пришлось спас­аться бег­ст­вом в Ан­ти­охию[201].

На по­ле бит­вы пал се­васт Фео­дор Кон­до­сте­фан. Весь ла­герь Ан­д­ро­ни­ка сдал­ся в ру­ки То­ро­са (1152). То­рос за­вла­дел гор­ной ча­стью Ки­ли­кии и го­ро­да­ми-кре­по­стя­ми (Тарс, Ада­ма, Ана­зар­ба, Сис и Моп­суе­стия). Ма­ну­ил мог те­перь не ду­мать о но­вом сроч­ном на­па­де­нии на Ар­ме­нию. Во вре­мя пре­бы­ва­ния в Ки­ли­кии Ан­д­ро­ник ре­шил скло­нить на свою сто­ро­ну со­сед­ние го­су­дар­ст­ва, что­бы с их по­мо­щью вес­ти борь­бу за пре­стол[202]. Сна­ча­ла он на­чал про­ве­де­ние пе­ре­го­во­ров (о ко­то­рых нам не очень хо­ро­шо из­вест­но) с ие­ру­са­ли­мским ко­ро­лем Бал­дуи­ном III и ту­рец­ким сул­та­ном Ма­су­дом I[203]. Од­на­ко до­воль­но ско­ро пе­ре­го­во­ры бы­ли пре­рва­ны из-за по­ра­же­ния при Моп­суе­стии.

Ан­д­ро­ник не­на­дол­го за­дер­жал­ся на чуж­би­не. Из Ан­ти­охии он вер­нул­ся пря­мо в Кон­стан­ти­но­поль, где к не­му не про­яв­ля­ли ни ма­лей­ше­го вни­ма­ния, как это бы­ва­ло рань­ше. Но не толь­ко так об­стоя­ли де­ла. Ма­ну­ил ода­рил его ве­ли­ко­леп­ны­ми по­дар­ка­ми и про­дол­жал от­да­вать ему пред­поч­те­ние пе­ред дру­ги­ми[204]. При им­пе­ра­тор­ском дво­ре, прав­да, шеп­та­ли, что Ма­ну­ил на тай­ной встре­че с Ан­д­ро­ни­ком горь­ко уп­ре­кал сво­его двою­род­но­го бра­та в пре­неб­ре­же­нии во­ен­ным де­лом и в том, что его дру­зья от­ды­ха­ли в не­по­ло­жен­ное вре­мя. Од­на­ко он не хо­тел это­го лю­бим­ца дво­ра слиш­ком дол­го дер­жать в сто­ли­це. Как по­ка­зы­ва­ют со­бы­тия ви­зан­тий­ско-вен­гер­ской вой­ны[205], Ма­ну­ил дал сво­ему двою­род­но­му бра­ту Ан­д­ро­ни­ку долж­ность на­ме­ст­ни­ка и глав­но­ко­ман­дую­ще­го обо­и­ми ре­гио­на­ми Ниш и Бра­ни­че­во[206] пря­мо по со­сед­ст­ву с Венг­ри­ей. Кро­ме то­го, Ан­д­ро­ник по­лу­чил Кас­то­рию в ка­че­ст­ве так на­зы­вае­мо­го апа­на­жа, вы­руч­ка с ко­то­ро­го давала весьма большой до­ве­сок в его лич­ную казну. Хо­ни­ат, кро­ме Ни­ша, вно­сит в спи­сок и ок­руг Бел­гра­да как об­ласть дея­тель­­но­сти Ан­д­ро­ни­ка[207]. Пред­став­ля­ет­ся со­мни­тель­ным, что Ан­д­ро­ник од­но­вре­мен­но был упра­ви­те­лем (ду­кой) боль­шой бол­гар­ской фе­мы в це­лом, как это пред­по­ла­га­ет В. Зла­тар­ский[208]. По­след­ние ис­сле­до­ва­ния по­ка­за­ли, что Ма­ну­ил для эф­фек­тив­но­го ук­ре­п­ле­ния гра­ниц Им­пе­рии от на­па­де­ния венг­ров со сто­ро­ны Сир­мия при­сое­ди­нил к фе­мам Ниш и Бра­ни­че­во, ко­то­рые на­хо­ди­лись под на­ме­ст­ни­че­ст­вом Ан­д­ро­ни­ка, толь­ко об­ласть Бел­гра­да[209].

Ан­д­ро­ник, уда­лен­ный от бур­ной жиз­ни сто­ли­цы, ре­шил ис­поль­зо­вать этот бла­го­при­ят­ный мо­мент, что­бы еще раз за­вя­зать от­но­ше­ния с вра­га­ми Ви­зан­тий­ской им­пе­рии. Не­по­сред­ст­вен­ным по­во­дом для это­го по­слу­жи­ло на­зна­че­ние Ио­ан­на, сы­на cе­ва­сто­кра­тора Ан­д­ро­ни­ка и двою­род­но­го бра­та Ма­нуи­ла, на пост про­то­ве­ста­рия. На­зна­че­ние долж­но бы­ло слу­жить ком­пен­са­ци­ей за слу­чай­ную по­те­рю гла­за во вре­мя тур­ни­ра[210]. При­чи­на вто­рой под­ряд из­ме­ны име­ла, од­на­ко, бо­лее глу­бо­кие ос­но­ва­ния, а имен­но та­кие, что дей­ст­ви­тель­но пред­став­лял­ся от­личный слу­чай к по­сте­пен­но­му осу­ще­ст­в­ле­нию сво­его тай­но­го за­мыс­ла ов­ла­деть пре­сто­лом. Ан­д­ро­ник до­го­во­рил­ся пись­мен­но с вен­гер­ским ко­ро­лем Гезой II и пред­ло­жил ему фемы Ниш и Бра­ни­че­во в ка­че­ст­ве воз­на­гра­ж­де­ния за по­мощь, ко­то­рую тот ока­зал бы ему в по­лу­че­нии им­пе­ра­тор­ской ко­ро­ны[211]. Со­общ­ни­ки на­зна­чи­ли вре­мя для на­ча­ла во­ен­но­го по­хо­да. В ука­зан­ное вре­мя Ан­д­ро­ник дол­жен был соб­ст­вен­но­руч­но убить им­пе­ра­то­ра на со­ве­ща­нии в им­пе­ра­тор­ском двор­це, а ар­мия Гезы од­но­вре­мен­но долж­на бы­ла на­пасть на Им­пе­рию. То­гда же Ан­д­ро­ник при по­сред­ни­че­ст­ве по­сла­нни­ка во­зоб­но­вил пе­ре­го­во­ры с Фрид­ри­хом Бар­ба­рос­сой[212], о ко­то­рых мы, к со­жа­ле­нию, зна­ем не­дос­та­точ­но[213]. Это сви­де­тель­ст­во Кин­на­ма о пе­ре­го­во­рах с Бар­ба­рос­сой яв­ля­ет­ся не­по­нят­ным, по­сколь­ку к это­му вре­ме­ни у Ви­зан­тии с Гер­ма­ни­ей сло­жи­лись дру­же­ст­вен­ные от­но­ше­ния[214]: ко­гда че­рез год по­сле на­па­де­ния на Бра­ни­че­во раз­ра­зи­лась вой­на с Гезой, Ма­ну­ил об­ра­тил­ся к Бар­ба­рос­се с прось­бой о во­ен­ной под­держ­ке[215]. Что­бы га­ран­ти­ро­вать се­бя от воз­мож­но­го рас­кры­тия из­ме­ны, Ан­д­ро­ник на­пра­вил­ся в Кон­стан­ти­но­поль и из­ло­жил Ма­нуи­лу мни­мую цель сво­его тай­но­го со­гла­ше­ния, ко­то­рое он за­клю­чил с вен­гер­ским государством яко­бы про­тив их ко­ро­ля. Но Ма­ну­ил уже до это­го уз­нал об из­ме­не Ан­д­ро­ни­ка, как мне пред­став­ля­ет­ся, че­рез од­но­го из сво­их ос­ве­до­ми­те­лей, ко­то­ро­му был по­ру­чен над­зор за Ан­д­ро­ни­ком. Од­на­ко весьма ве­ро­ят­но, что ко­пию пись­ма Ан­д­ро­ни­ка по­слал в Кон­стан­ти­но­поль венгер­ский король Сте­фан III, ко­то­рый был в ссо­ре со сво­им бра­том Гезой[216].

Ма­ну­ил, ко­то­рый уже дав­но знал об из­ме­не, при­нял Ан­д­ро­ни­ка так, как буд­то бы ни­че­го не слу­чи­лось, но все-та­ки его ос­те­ре­гал­ся. Кин­нам, впро­чем, со­вер­шен­но не мог по­нять это­го неж­но­го об­ра­ще­ния им­пе­ра­то­ра со сво­им дву­лич­ным бра­том и пы­тал­ся объ­яс­нить это боль­шой бла­го­склон­но­стью, ко­то­рую им­пе­ра­тор ис­пы­ты­вал по от­но­ше­нию к это­му че­ло­ве­ку[217]. Ан­д­ро­ник ос­та­вал­ся еще не­ко­то­рое вре­мя в Кон­стан­ти­но­по­ле, и ко­гда Ма­ну­ил 21 де­каб­ря 1153 го­да[218] на­пра­вил­ся в Ирак­лию в Пе­ла­го­нии[219], Ан­д­ро­ник так­же был сре­ди его сви­ты. По­ход имел це­лью оз­на­ком­ле­ние с во­ен­ны­ми пе­ре­дви­же­ния­ми ки­ли­кий­ской ар­мии и на­блю­де­ние за вра­же­ски­ми ин­три­га­ми Венг­рии[220]. Им­пе­ра­тор­ская сви­та от­пра­ви­лась на охо­ту на мед­ве­дя и ка­ба­на, ко­то­рую час­то уст­раи­ва­ли в этих мес­тах. Ма­ну­ил уже то­гда не рас­ста­вал­ся со сво­им пан­цирем; бла­го­да­ря этой пре­дос­то­рож­но­сти ему уда­лось из­бег­нуть зло­дей­ско­го убий­ст­ва со сто­ро­ны се­ва­сто­кра­то­ра Исаа­ка, сво­его стар­ше­го бра­та, ко­то­ро­го так­же не ос­тав­ля­ла мысль за­хва­тить им­пе­ра­тор­ский трон. Впро­чем, как стар­ший сын Ио­ан­на II, он имел боль­шее пра­во на пре­стол. Во вре­мя пре­бы­ва­ния в Ме­лан­гии, не­да­ле­ко от мес­теч­ка Ме­та­бо­ле, Иса­ак не та­ил сво­ей не­на­вис­ти к Ма­нуи­лу. Ко­гда он за пир­ше­ст­вен­ным сто­лом про­слав­лял дея­ния сво­его от­ца и уко­рял Ма­нуи­ла, Ан­д­ро­ник, ко­то­рый пи­тал к не­му ста­рую зло­бу, бро­сил­ся на не­го с об­на­жен­ным ме­чом и от­ру­бил бы ему го­ло­ву, го­во­рит хро­нист, ес­ли бы его не удер­жа­ло от это­го бы­строе вме­ша­тель­ст­во Ма­нуи­ла и Ио­ан­на Ду­ки. Им­пе­ра­тор был слу­чай­но ра­нен в ру­ку, Иса­ак от­де­лал­ся не­зна­чи­тель­ным на­ка­за­ни­ем[221]. В Пе­ла­го­нии Ан­д­ро­ник ре­шил убить Ма­нуи­ла. Во гла­ве пре­дан­ных ему исав­рий­ских сол­дат он под по­кро­вом тем­но­ты про­дви­нул­ся к им­пе­ра­тор­ско­му шат­ру. Он ос­та­вил сол­дат на до­зо­ре, а сам в на­бро­шен­ном на пле­чи италь­ян­ском пла­ще при­бли­зил­ся к шат­ру, дер­жа в ру­ке кин­жал. В по­след­ний мо­мент он был уз­нан сво­им двою­род­ным бра­том Ио­ан­ном и убе­жал. По­ку­ше­ние не уда­лось. До­воль­но ско­ро он пред­при­нял но­вый ноч­ной на­лет, с еще боль­шим исав­рий­ским от­ря­дом[222], но этот на­лет то­же не удал­ся. Дру­зья Ма­нуи­ла рас­ска­за­ли об обо­их слу­ча­ях им­пе­рат­ри­це Ири­не. Ири­на при­сла­ла Ма­нуи­лу для ох­ра­ны 30 те­ло­хра­ни­те­лей с пре­дан­ным ей Иса­хом во гла­ве. Хо­тя Ма­ну­ил уже до то­го знал о ко­вар­ных за­мыс­лах Ан­д­ро­ни­ка, он хра­нил даль­ней­шее мол­ча­ние. Кон­фликт про­изо­шел бла­го­да­ря слу­чай­но­сти. Ма­ну­ил, ко­то­рый встре­тил Ан­д­ро­ни­ка, ко­гда тот чис­тил сво­его ко­ня и про­кли­нал сво­его двою­род­но­го бра­та Ио­ан­на, спро­сил его о при­чи­не та­кой повышенной за­бот­ли­во­сти о сво­ем скакуне. Из от­ве­та вы­те­ка­ло, что Ан­д­ро­ник это де­ла­ет с той целью, что­бы он сра­зу мог бе­жать по­сле того, как обез­глав­ит сво­его злей­ше­го вра­га. Ан­д­ро­ник при этом имел в ви­ду то­го са­мо­го Ио­ан­на. Од­на­ко Ма­ну­ил при­нял от­вет двою­род­но­го бра­та на свой счет и при­ка­зал бро­сить Ан­д­ро­ни­ка в двор­цо­вую тюрь­му[223].

По­ве­ст­во­ва­ния Кин­на­ма, не­по­сред­ст­вен­но­го ле­то­пис­ца и час­то­го уча­ст­ни­ка по­хо­дов Ма­нуи­ла, ка­жут­ся хо­тя и ме­лоч­но-де­таль­ны­ми, но тем не ме­нее достаточно дос­то­вер­ны­ми. Они мо­гут рас­сеи­вать на­ше вни­ма­ние из­лиш­ней об­стоя­тель­но­стью, од­на­ко це­ли­ком от­ве­ча­ют пси­хо­ло­гии ви­зан­тий­цев и вну­ша­ют до­ве­рие пол­ной прав­до­по­доб­но­стью фак­тов. Ма­ну­ил и позд­нее, как мы еще уви­дим, так­же не реа­ги­ро­вал пря­мо на вра­ж­деб­ное по­ве­де­ние Ан­д­ро­ни­ка. По­это­му мы пред­по­чи­та­ем ве­рить боль­ше Кин­на­му, чем Хо­ниа­ту, ко­то­рый при­во­дит дру­гое обос­но­ва­ние аре­ста Ан­д­ро­ни­ка, приведенное ниже.

Сра­зу по­сле то­го, как был рас­крыт сго­вор с Ге­зой II, Ан­д­ро­ник, со­глас­но со­об­ще­нию Хо­ниа­та, был снят с го­су­дар­ст­вен­но­го по­ста[224]. Вы­зван­ный в Пе­ла­го­нию, он был ули­чен в го­су­дар­ст­вен­ной из­ме­не и вслед за тем от­прав­лен об­рат­но в Кон­стан­ти­но­поль, где был брошен в дворцовую тюрь­му[225]. Хо­ни­ат, как буд­то бы он сам со­мне­ва­ет­ся в дос­то­вер­но­сти сво­его рас­ска­за, да­ет не­по­сред­ст­вен­но по­сле не­го дру­гое опи­са­ние хо­да со­бы­тий, из ко­то­ро­го вы­те­ка­ет, что Ан­д­ро­ник в Пе­ла­го­нии все же на­хо­дил­ся в сви­те им­пе­ра­то­ра; до то­го же он был в Кон­стан­ти­но­по­ле, а по­том в во­ен­ном ла­ге­ре про­во­дил вре­мя в лю­бов­ной игре со сво­ей воз­люб­лен­ной.

Ан­д­ро­ник уже бо­лее трех лет под­дер­жи­вал лю­бов­ную связь с Ев­до­ки­ей, од­ной из трех до­че­рей сво­его двою­род­но­го бра­та Ан­д­ро­ни­ка и се­ст­ры не­на­ви­ст­но­го Ио­ан­на[226]. По­сле смер­ти сво­его му­жа она бес­це­ре­мон­но пред­ста­ла при им­пе­ра­тор­ском дво­ре вме­сте с Ан­д­ро­ни­ком. Ка­ж­дый раз, ко­гда его осу­ж­да­ли за эту кро­во­сме­си­тель­ную связь, у Ан­д­ро­ни­ка на­хо­ди­лось шут­ли­вое оп­рав­да­ние, что он лишь дей­ст­ву­ет по при­ме­ру им­пе­ра­то­ра, и, сме­ясь, он до­бав­лял: «Под­дан­но­му при­ли­че­ст­ву­ет под­ра­жать сво­ему гос­по­ди­ну. В од­ной и той же гон­чар­не все из­де­лия вы­пе­ка­ют­ся из од­ной и той же гли­ны». Мы бы не зна­ли, о чем идет речь, ес­ли бы не бы­ло ста­ра­тель­но­го тол­ко­ва­ния Хо­ниа­та. Ан­д­ро­ник этой по­сло­ви­цей весьма не­дву­смыс­лен­но на­мекал на еще бо­лее пре­до­су­ди­тель­ное по­ве­де­ние Ма­нуи­ла, ко­то­рый по зо­ву серд­ца из­брал кра­са­ви­цу Фео­до­ру, се­ст­ру Ев­до­кии, то есть ода­рил сво­ей лю­бо­вью дочь сво­его лю­би­мо­го род­но­го бра­та, в то вре­мя как у Ан­д­ро­ни­ка был ро­ман лишь с до­че­рью двою­род­но­го бра­та. Эта шут­ка не по­нра­ви­лась им­пе­ра­то­ру, а род­ст­вен­ни­ки Ев­до­кии — Ио­анн и его зять Ио­анн Кан­та­ку­зин, — услышав о шутке, при­шли в бе­шен­ст­во. На лю­дях они тер­пе­ли же­ман­ст­во Ан­д­ро­ни­ка, но при этом рас­став­ля­ли ему раз­ные ло­вуш­ки[227]; од­на­ко Ан­д­ро­ник все­гда вы­хо­дил су­хим из во­ды и вы­смеи­вал сво­его двою­род­но­го бра­та, называя его «глу­пой ско­ти­ной». Мы не бу­дем опи­сы­вать то­го при­клю­че­ния, ко­то­рое пе­ре­жил Ан­д­ро­ник в шат­ре Ев­до­кии[228]. Дос­та­точ­но кон­ста­ти­ро­вать, что ее род­ст­вен­ни­ки на ка­ж­дом ша­гу пы­та­лись ском­про­ме­ти­ро­вать Ан­д­ро­ни­ка в гла­зах Ма­нуи­ла. Они рас­про­стра­ня­ли сре­ди про­че­го слу­хи, что Ан­д­ро­ник стре­мит­ся за­хва­тить трон[229]. По­сте­пен­но Ма­ну­ил те­рял свое благорасположение к двою­род­но­му бра­ту. В конце концов он по­са­дил его в двор­цо­вую тюрьму и за­ко­вал в же­лез­ные око­вы[230].

Тем вре­ме­нем Геза II, не зная о судь­бе Ан­д­ро­ни­ка, во гла­ве вен­гер­ских войск и от­ря­дов на­ем­ни­ков на­пал на Ви­зан­тий­скую им­пе­рию, на­чав оса­ду Бра­ни­че­ва[231]. Пре­ду­смот­ри­тель­ность Ма­нуи­ла ока­за­лась обос­но­ван­ной. Он не­за­мед­ли­тель­но вы­сту­пил из Пе­ла­го­нии на Ду­най и за­хва­тил го­род Сме­ле. Вой­на с Венг­ри­ей на­ча­лась. Эта вой­на, ко­то­рая бы­ла опи­са­на Кин­на­мом[232] и Хо­ниа­том[233] и о ко­то­рой ни­че­го не из­вест­но из дру­гих ис­то­ри­че­ских ис­точ­ни­ков, за­кон­чи­лась за­клю­че­ни­ем пе­ре­ми­рия на бла­го­при­ят­ны­х для Ви­зан­тий­ской им­пе­рии ус­ло­вия­х[234]. Нас осо­бен­но ин­те­ре­су­ет хро­но­ло­гия этой вой­ны. Кин­нам упо­ми­на­ет раз­лив Ду­ная вслед­ст­вие су­ро­вой зи­мы и до­ж­дей[235], что обыч­но слу­ча­лось в этом регионе ран­ней вес­ной[236]. По­том он го­во­рит о зи­мов­ке ар­мии Ио­ан­на Кан­та­ку­зи­на в го­рах Ве­реи и о на­ча­ле во­ен­ных дей­ст­вий вес­ной сле­дую­ще­го го­да. Итак, во­ен­ная кам­па­ния Ма­нуи­ла, как след­ст­вие ин­триг Ан­д­ро­ни­ка, при­шлась на вре­мя с вес­ны 1154 го­да до вес­ны 1155 го­да. Ан­д­ро­ни­к был заключен в тюрьму в 1154 го­ду, то есть при­мер­но го­дом поз­же, чем это вы­те­ка­ет из не осо­бен­но точ­ной да­ти­ров­ки Кин­на­ма, что он, впро­чем, при­зна­ёт и сам[237].

Гла­ва IV

Пребывание Андроника
в ГА­ЛИЦ­КОЙ РУ­СИ

Ан­д­ро­ник, за­клю­чен­ный под стра­жу в во­ен­ном ла­ге­ре под Пе­ла­го­ни­ей, в на­ча­ле 1154 го­да был пе­ре­ве­ден в двор­цо­вую тюрь­му Кон­стан­ти­но­по­ля по­сле то­го, как был рас­крыт его за­го­вор с Гезой II Вен­гер­ским про­тив им­пе­ра­то­ра Ма­нуи­ла. Что ка­са­ет­ся мес­та от­бы­ва­ния Ан­д­ро­ни­ком на­ка­за­ния, то здесь име­ют­ся две вер­сии. Ни­ки­та Хо­ни­ат го­во­рит о тюрьме в Боль­шом двор­це[238], где Ан­д­ро­ник от­бы­вал за­клю­че­ние за­ко­ван­ным в кан­да­лы. По до­шед­шим же до нас сви­де­тель­ст­вам Кин­на­ма, Ан­д­ро­ник по­сто­ян­но со­дер­жал­ся в осо­бом зда­нии,  од­на сте­на ко­то­ро­го бы­ла об­ра­ще­на к мо­рю[239]. Мо­жет соз­дать­ся впе­чат­ле­ние, что ис­то­ри­ки ве­дут речь о двух раз­ных тюрь­мах: тюрьме в Боль­шом двор­це, ку­да Ан­д­ро­ник был по­ме­щен в пер­вый раз, и осо­бом зда­нии, где он про­дол­жал от­бы­вать на­ка­за­ние по­сле не­удав­ше­го­ся по­бе­га, о ко­то­ром мы еще расскажем. Он уже про­си­дел в ка­ме­ре ка­кое-то вре­мя, ко­гда, во вре­мя от­сут­ст­вия Ма­нуи­ла в сто­ли­це, рас­про­стра­ни­лась мол­ва о его по­бе­ге. Кин­нам, ко­то­рый в си­лу сво­его воз­рас­та и слу­жеб­но­го по­ло­же­ния вра­щал­ся в гу­ще те­ку­щих со­бы­тий, де­ла­ет толь­ко ко­рот­кое за­ме­ча­ние от­но­си­тель­но сво­бо­ды, вновь об­ре­тен­ной двою­род­ным бра­том Ма­нуи­ла «ка­ким-то стран­ным об­ра­зом»[240]. Этот про­бел вос­пол­ня­ет Хо­ни­ат, опи­сы­вая спо­соб, ко­то­рым Ан­д­ро­ни­ку уда­лось бе­жать. Это опи­са­ние ин­те­рес­но для нас тем, что по­зво­ля­ет сде­лать хро­но­ло­ги­че­ское уточ­не­ние.

Мно­го­лет­нее за­то­че­ние не смог­ло ос­ла­бить си­лу во­ли Ан­д­ро­ни­ка. Он под­роб­но об­сле­до­вал свою ка­ме­ру и об­на­ру­жил в по­лу про­ем, ве­ду­щий к под­зем­но­му хо­ду. Безо вся­ких ин­ст­ру­мен­тов он уб­рал кир­пи­чи, по­том спря­тал­ся в об­на­ру­жен­ном им под­зем­ном хо­де и по­сле это­го тща­тель­но за­ло­жил про­ем. В обе­ден­ное вре­мя в ка­ме­ру во­шел сто­рож с едой, но за­клю­чен­но­го там не об­на­ру­жил. Он ис­сле­до­вал сте­ны, уча­сток за уча­ст­ком, по­том дверь вме­сте с зам­ком и за­ре­ше­чен­ное ок­но. Все бы­ло в безу­преч­ном по­ряд­ке. Сто­рож под­нял крик и в от­чая­нии стал ца­ра­пать ли­цо ног­тя­ми. На­ко­нец об ин­ци­ден­те со­об­щи­ли им­пе­рат­ри­це Ири­не, а так­же на­чаль­ни­ку стра­жи и при­двор­ным. Не­мед­лен­но бы­ло орга­ни­зо­ва­но пре­сле­до­ва­ние. Бы­ла ос­мот­ре­на га­вань и обы­ска­на та часть го­ро­да, в ко­то­рой Ан­д­ро­ник жил пре­ж­де. В Кон­стан­ти­но­по­ле бы­ло объ­яв­ле­но со­стоя­ние по­вы­шен­ной го­тов­но­сти. Все ули­цы и пе­ре­кре­ст­ки бы­ли взя­ты под тща­тель­ное на­блю­де­ние. По Им­пе­рии во все на­прав­ле­ния рас­сы­ла­лись пись­ма о ро­зы­ске, цар­ские пись­ма, с пред­пи­са­ни­ем не­мед­лен­но за­дер­жать Ан­д­ро­ни­ка и пре­про­во­дить его в сто­ли­цу. Ан­д­ро­ник тем вре­ме­нем спо­кой­но си­дел в сво­ем убе­жи­ще, и ко­гда им­пе­ра­тор­ские чи­нов­ни­ки по­са­ди­ли в ту же ка­ме­ру его же­ну, со­чтя ее со­уча­ст­ни­цей по­бе­га, он имел с ней неж­ное сви­да­ние, увен­чав­шее­ся со вре­ме­нем но­вым от­пры­ском, ко­то­ро­му он дал имя Ио­анн и ко­то­ро­го он, спус­тя го­ды, сде­лал со­пра­ви­те­лем Им­пе­рии.

Стра­жа ох­ра­ня­ла жен­щи­ну не осо­бен­но тща­тель­но. Этим и вос­поль­зо­вал­ся Ан­д­ро­ник. Он бе­жал из тюрь­мы с на­ме­ре­ни­ем от­пра­вить­ся к тур­кам. Ан­д­ро­ник бла­го­по­луч­но до­б­рал­ся до ре­ки Сан­гар в Ви­фи­нии[241]. Му­чи­мый го­ло­дом, он за­шел в де­ре­вен­скую хи­жи­ну, где тот­час был опо­знан. Хо­тя он оп­ро­вер­гал, что яв­ля­ет­ся тем са­мым ра­зы­ски­вае­мым, жи­те­ли де­рев­ни не да­ли вве­сти се­бя в за­блу­ж­де­ние. Они си­лой за­ко­ва­ли его в кан­да­лы и от­пра­ви­ли в сто­ли­цу. За Ан­д­ро­ни­ком вновь за­хлоп­ну­лись тю­рем­ные во­ро­та[242]. Так рас­ска­зы­ва­ет Кин­нам, ко­то­рый, по­-ви­ди­мо­му, знал об этом про­ис­ше­ст­вии по­на­слыш­ке[243]. Хониат же го­во­рит о за­дер­жа­нии Ан­д­ро­ни­ка со слов Ни­кея, им­пе­ра­тор­ско­го сол­да­та[244]. Весь­ма ве­ро­ят­но, что Ни­кей эс­кор­ти­ро­вал Ан­д­ро­ни­ка до Кон­стан­ти­но­по­ля. Мы пред­по­чи­та­ем здесь ве­рить Хо­ниа­ту, ко­то­рый ут­вер­ждал, что Ан­д­ро­ник во вто­рой раз был по­ме­щен в еще боль­шую и бо­лее стро­го ох­ра­няе­мую, чем пре­ж­де, тюрь­му[245]. Это ут­вер­жде­ние са­мо по се­бе бо­лее дос­то­вер­но, чем со­об­ще­ние Кин­на­ма о по­втор­ном со­дер­жа­нии Ан­д­ро­ни­ка в той же са­мой тюрь­ме, в ко­то­рой он от­бы­вал за­клю­че­ние рань­ше[246].

Во вре­мя не­удав­ше­го­ся по­бе­га Ан­д­ро­ни­ка Ма­ну­ил на­хо­дил­ся да­ле­ко от Кон­стан­ти­но­по­ля. Обо­ст­ре­ние от­но­ше­ний ме­ж­ду Ан­ти­охи­ей и Ие­ру­са­ли­мом да­ва­ло ему бла­го­при­ят­ную воз­мож­ность воо­ру­жен­но­го по­хо­да на Вос­ток. В то вре­мя, когда он при­шел на по­мощь Бал­дуи­ну III, за­да­чей гре­че­ской ар­мии бы­ло ус­ми­рить То­ро­са и Ре­но де Ша­тиль­о­на, что­бы отом­стить им за по­втор­ное втор­же­ние в при­гра­нич­ные об­лас­ти Им­пе­рии. Епи­скоп Гри­го­рий со­об­ща­ет о се­ми­ме­сяч­ном пре­бы­ва­нии Ма­нуи­ла в Ар­ме­нии[247], от­ку­да он в ап­ре­ле 1159 го­да на­пра­вил­ся к Кон­стан­ти­но­по­лю. Итак, во­ен­ный от­ряд Ма­нуи­ла по­ки­нул сто­ли­цу в ок­тяб­ре-но­яб­ре 1158 го­да и про­дви­нул­ся до Тар­са, Ада­на и гра­ниц Ма­лой Ар­ме­нии, где бун­то­вал То­рос. Дру­гой, бо­лее дос­то­вер­ный вос­точ­ный ис­точ­ник[248], хро­ни­ка Абу Ха­ма[249], да­ти­ру­ет на­ча­ло во­ен­ной кам­па­нии пе­рио­дом ме­ж­ду 24 де­каб­ря 1158 го­да и 23 ян­ва­ря 1159 го­да. По­сле по­лу­че­ния со­об­ще­ния о всту­п­ле­нии гре­че­ской ар­мии под ко­ман­до­ва­ни­ем им­пе­ра­то­ра в Ки­ли­кию сам То­рос бе­жал в го­ры. Ма­ну­ил, пред­при­няв­ший вне­зап­ное во­ен­ное на­па­де­ние, в пер­вую оче­редь на­чал штурм го­ро­дов Ла­на, Ки­ст­ра­на, Ана­цар­ба и Тар­са. Как раз ко­гда он на­хо­дил­ся в ар­мян­ском Тар­се, ему со­об­щи­ли о по­бе­ге его двою­род­но­го бра­та из двор­цо­вой тюрь­мы[250]. Итак, по­бег Ан­д­ро­ни­ка мог бы да­ти­ро­вать­ся позд­ней осе­нью 1158 го­да, ко­гда за­мет­но долж­на бы­ла ощу­щать­ся про­хлад­ная по­го­да[251]. В све­те вы­ше­ска­зан­но­го да­ти­ров­ка пи­сем о ро­зы­ске Ан­д­ро­ни­ка, об­на­ро­до­ван­ных по всей Им­пе­рии[252], так­же ме­ня­ет­ся с на­ча­ла 1155 го­да, как ука­зы­вал Ф. Дёл­гер[253], на де­кабрь 1158 го­да[254]. Рас­че­ты Дёл­ге­ра объ­яс­ня­ют­ся, скорее всего, не­точ­ным сви­де­тель­ст­вом Кин­на­ма[255] о де­ся­ти­лет­нем пре­бы­ва­нии Ан­д­ро­ни­ка в тюрь­ме, из ко­то­рой он бе­жал в 1164 го­ду. Как го­во­рит­ся в «Ре­ге­стах» Дёл­ге­ра, Ан­д­ро­ник был за­клю­чен в тюрьму в ян­ва­ре 1155 го­да и, по-ви­ди­мо­му, сра­зу бе­жал, од­на­ко ни­ка­ких дан­ных об этом в гре­че­ских ис­точ­ни­ках нет.

Им­пе­ра­тор Ма­ну­ил еще не знал, что его двою­род­ный брат вско­ре по­сле по­бе­га был схва­чен, по­это­му, в выс­шей сте­пе­ни обес­по­ко­ен­ный, он по­слал Ио­ан­на Ка­ма­ти­ра в Кон­стан­ти­но­поль с при­ка­за­ни­ем са­мым доб­ро­со­ве­ст­ным об­ра­зом ра­зуз­нать, что про­изош­ло в сто­ли­це[256].

Эпи­то­ма Кин­на­ма от­во­дит вто­ро­му, на этот раз удав­ше­му­ся по­бе­гу Ан­д­ро­ни­ка, ко­то­рый он осу­ще­ст­вил не­сколь­ки­ми го­да­ми поз­же, не­мно­го боль­ше мес­та[257]; она до­пол­ня­ет­ся объ­ем­ным со­об­ще­ни­ем Хо­ниа­та[258]. Мы по­пы­та­ем­ся под­роб­но из­ло­жить ход по­бе­га, что­бы ос­ве­тить не­ко­то­рые де­та­ли, имею­щие су­ще­ст­вен­ное зна­че­ние.

Ан­д­ро­ник не пал ду­хом, по­втор­но очу­тив­шись в тюрь­ме[259]. Он при­шел к мыс­ли си­му­ли­ро­вать бо­лезнь. В то вре­мя у не­го был, «на его сча­стье»,  толь­ко один слу­га для лич­но­го об­слу­жи­ва­ния, кро­ме ко­то­ро­го ни­кто не имел дос­ту­па в его ка­ме­ру. Этот ус­туп­чи­вый юно­ша, не впол­не вла­дев­ший гре­че­ским язы­ком, вско­ре стал по­слуш­ным ору­ди­ем в ру­ках за­клю­чен­но­го. Ан­д­ро­ник при­ка­зал юно­ше[260], что­бы он, в то вре­мя, как страж­ни­ка сва­лит по­сле­обе­ден­ный сон по­сле обиль­но­го воз­лия­ния, тай­ком взял ключ от тю­рем­ных во­рот и сде­лал с не­го вос­ко­вой сле­пок. Слу­га при­нес оз­на­чен­ный сле­пок в ка­ме­ру, от­ку­да тот и был пе­ре­прав­лен Ма­нуи­лу, стар­ше­му сы­ну Ан­д­ро­ни­ка, и его же­не[261] с ука­за­ни­ем на­ис­ко­рей­шим об­ра­зом пе­ре­слать Ан­д­ро­ни­ку из­го­тов­лен­ный по слеп­ку ключ в ам­фо­ре с ви­ном, ко­то­рое Ан­д­ро­ник ре­гу­ляр­но по­лу­чал. Тем же пу­тем по­пал в ка­ме­ру и льня­ной шнур. Ве­че­ром, ко­гда стра­жа от­сут­ст­во­ва­ла, Ан­д­ро­ник с по­мо­щью слу­ги без тру­да от­крыл во­ро­та и очу­тил­ся вне тю­рем­но­го зда­ния. С на­сту­п­ле­ни­ем но­чи Кла­дон, на­чаль­ник тюрь­мы, лич­но про­ве­рил клю­чи и, испытав их, на­шел, что все в по­ряд­ке. Под по­кро­вом тем­но­ты Ан­д­ро­ник до­б­рал­ся до по­рос­ше­го вы­со­кой тра­вой ред­ко по­се­щае­мо­го уча­ст­ка Вук­оле­он­ско­го двор­ца и ос­та­вал­ся там еще два дня, в те­че­ние ко­то­рых весь сад усерд­но про­че­сы­ва­ли в его по­ис­ках[262]. Во мра­ке сле­дую­щей но­чи он про­брал­ся вдоль тю­рем­но­го зда­ния до его внеш­ней час­ти, со­при­ка­сав­шей­ся с не очень вы­со­кой сте­ной, ко­то­рая при силь­ном юж­ном вет­ре омы­ва­лась сна­ру­жи мор­ски­ми вол­на­ми. На пло­щад­ке ме­ж­ду дву­мя баш­ня­ми он спус­тил­ся по ве­ре­воч­ной ле­ст­ни­це, ко­то­рую сплел в двор­цо­вом са­ду из полученно­го ра­нее льня­но­го шну­ра. Ко­гда он уже на­хо­дил­ся с на­руж­ной сто­ро­ны сте­ны, его за­ме­тил страж­ник, при­шед­ший на сме­ну ка­рау­ла. На во­прос страж­ни­ка, кто он та­кой, Ан­д­ро­ник зая­вил, буд­то бы он уз­ник, ко­то­ро­го за­клю­чи­ли во дво­рец как долж­ни­ка не­кое­го Па­пия. Про­сто­душ­ный страж­ник, под­ку­п­лен­ный зо­ло­тым аму­ле­том, ос­та­вил Ан­д­ро­ни­ка в по­кое, и тот спус­тил­ся в лод­ку, ко­то­рая, по до­го­во­рен­но­сти, стоя­ла на по­бе­ре­жье у вол­но­ре­за. Пе­ре­воз­чи­ком в лод­ке си­дел Хри­зо­хо­пул. Ед­ва они ото­шли от бе­ре­га, как бы­ли ос­та­нов­ле­ны ох­ра­ной Ву­ко­ле­он­ской га­ва­ни. Эта ох­ра­на впер­вые бы­ла вве­де­на в 969 го­ду, по­сле то­го как пе­ре­прав­лен­ный в кор­зи­не че­рез сте­ну Ио­анн I Ци­мис­хий убил Ни­ки­фо­ра Фо­ку (10–11 де­каб­ря). По­те­ряй Ан­д­ро­ник свой­ст­вен­ное ему при­сут­ст­вие ду­ха, пи­шет ле­то­пи­сец, он ока­зал­ся бы в тре­тий раз в кан­да­лах, уже бо­лее на­деж­ных, или был бы обез­глав­лен. На этот раз Ан­д­ро­ник от­го­во­рил­ся тем, что он буд­то бы до­маш­ний раб и бе­жит от мно­го­лет­ней не­во­ли. Он умо­лял стра­жу о со­стра­да­нии, уве­ряя, что пе­ре­нес мно­го ли­ше­ний от сво­их гос­под, а те­перь еще дол­жен ожи­дать и но­вой ка­ры — за по­бег, — тут он ука­зал на Хри­зо­хо­пу­ла. При этом он с умыс­лом поль­зо­вал­ся вар­вар­ским ак­цен­том[263]. Хри­зо­хо­пул за­вое­вал рас­по­ло­же­ние страж­ни­ков, вру­чив им по­дар­ки. Так до­б­рал­ся на­ко­нец Ан­д­ро­ник до сво­его до­ма[264], ко­то­рый рас­по­ла­гал­ся ря­дом с Элев­фе­рий­ской га­ва­нью. Уже сво­бод­ный от оков, на­пра­вил­ся он по­сле ко­рот­кой встре­чи в лод­ке со сво­ей лю­би­мой за пре­де­лы сто­лич­ных стен, пря­ми­ком в Ме­ли­бо­тон, а от­ту­да вер­хом в Ан­хи­ал[265]. Там его друг Пу­пак[266] снаб­дил его про­до­воль­ст­ви­ем для даль­ней­ше­го пу­ти в Га­ли­цкую Русь[267].

Из­вес­тие о бег­ст­ве Ан­д­ро­ни­ка рас­про­стра­ни­лось по все­му го­су­дар­ст­ву с бы­ст­ро­той мол­нии. Тот­час бы­ла ор­га­ни­зо­ва­на по­го­ня, и сно­ва бы­ли об­на­ро­до­ва­ны пись­ма о ро­зы­ске Ан­д­ро­ни­ка. По­след­не­му ме­ж­ду тем уда­лось дос­тиг­нуть се­вер­ных гра­ниц Им­пе­рии. Он уже при­бли­жал­ся к га­ли­ций­ской гра­ни­це[268], ко­гда в Се­вер­ной Бу­ко­ви­не на Ду­нае на­толк­нул­ся на ва­лах­ских страж­ни­ков[269]. Они за­дер­жа­ли Ан­д­ро­ни­ка, ко­то­рый ехал уже в оди­но­че­ст­ве, так как про­вод­ни­ки со­про­во­ж­да­ли его, по-ви­ди­мо­му, лишь на са­мых слож­ных от­рез­ках пу­ти. В то вре­мя, когда его кон­вои­ро­ва­ли в на­прав­ле­нии к Кон­стан­ти­но­по­лю, Ан­д­ро­ник при­нял ре­ше­ние вы­рвать­ся из рук ва­ла­хов. Он при­тво­рил­ся, буд­то день и ночь стра­да­ет расстройством желудка, час­то сле­зал с ко­ня и уда­лял­ся в кус­ты.

Та­ким об­ра­зом он усы­пил бди­тель­ность со­про­во­ж­дав­шей его ох­ра­ны. Од­на­ж­ды в су­мер­ках, си­дя на кор­точ­ках в кус­тах, он во­ткнул в зем­лю по­сох, ко­то­рым он, как мни­мый боль­ной, имел обык­но­ве­ние поль­зо­вать­ся при ходь­бе, по­ве­сил на не­го свой плащ и на­хло­бу­чил свер­ху шля­пу. Та­ким об­ра­зом он сыми­ти­ро­вал фи­гу­ру си­дя­ще­го на кор­точ­ках че­ло­ве­ка, а сам в это вре­мя спря­тал­ся под при­кры­ти­ем гус­тых за­рос­лей. Че­рез не­ко­то­рое вре­мя ва­ла­хи об­на­ру­жи­ли ко­вар­ст­во, жерт­вой ко­то­ро­го они па­ли. Оше­лом­лен­ные, они на­ча­ли пре­сле­до­ва­ние Ан­д­ро­ни­ка в на­прав­ле­нии, по ко­то­ро­му его ве­ли. Ан­д­ро­ник же лес­ны­ми тро­па­ми до­б­рал­ся до Га­ли­цкой Руси[270].

В рас­по­ря­же­нии Ма­нуи­ла был хо­ро­ший след­ст­вен­ный ап­па­рат, с по­мо­щью ко­то­ро­го тот­час смог­ли ус­та­но­вить, что при по­бе­ге Ан­д­ро­ни­ку по­мо­гал Пу­пак. Пу­па­ка пуб­лич­но избили, и один из ге­роль­дов во­дил его по кру­гу на ве­рев­ке, при­чем Пу­пак в это вре­мя дол­жен был гром­ко вы­кри­ки­вать: «Ка­ж­до­го, кто при­нял в сво­ем до­ме вра­га им­пе­ра­то­ра, изо­бьют и бу­дут пуб­лич­но во­дить по ули­цам». Он вы­кри­ки­вал это с ра­до­ст­ным ли­цом. Его взгляд был об­ра­щен пря­мо на со­брав­шую­ся ря­дом с ним люд­скую тол­пу, и, обращаясь к ней, он смело про­дол­жал: «Ка­ж­дый, кто хо­чет, мо­жет счи­тать по­зо­ром для ме­ня то, что я при­нял в сво­ем до­ме мое­го бла­го­де­те­ля».

Во вре­мя под­го­тов­ки вто­ро­го по­бе­га из тюрь­мы важ­ней­шая роль пред­на­зна­ча­лась та­ин­ст­вен­ной фи­гу­ре не­кое­го слу­ги, един­ст­вен­но­го, кто имел дос­туп к Ан­д­ро­ни­ку. По­-ви­ди­мо­му, это был плен­ный раб не­из­вест­но­го про­ис­хо­ж­де­ния. Хо­ни­ат на­зы­ва­ет его  ра­бом, по­доб­ным ре­бен­ку, ко­то­рый яв­но с умыс­лом был на­де­лен обя­зан­но­стя­ми при­служ­ни­ка, так как ед­ва вла­дел гре­че­ским язы­ком[271].

Об­ще­ние уз­ни­ка с та­ким страж­ни­ком пред­став­ля­лось со­вер­шен­но не­воз­мож­ным. Од­на­ко Ан­д­ро­ник очень ско­ро за­вое­вал пол­ную пре­дан­ность сво­его слу­ги, хо­тя по­след­не­му за по­мощь сбежавшему за­клю­чен­но­му уг­ро­жа­ла му­чи­тель­ная смерт­ная казнь. Слу­га бес­ко­ры­ст­но ста­вил свою жизнь на кар­ту, ведь мы не слы­ша­ли ни­че­го о ка­ком-ли­бо воз­на­гра­ж­де­нии, ко­то­рое ему пред­ло­жи­ли бы за это Ан­д­ро­ник или его се­мья. Ан­д­ро­ник со­блю­дал все ме­ры пре­дос­то­рож­но­сти, что­бы ни­ко­му не вы­дать сво­их на­ме­ре­ний. Ведь про­вал сде­лал бы воз­мож­ность нового по­бе­га из тюрь­мы ни­чтож­ной, по мень­шей ме­ре на дол­гие го­ды. Но как мог Ан­д­ро­ник объ­яс­нять­ся со слу­гой? Ес­ли мать Ан­д­ро­ни­ка дей­ст­ви­тель­но бы­ла рус­ской княж­ной, что я пы­тал­ся до­ка­зать во второй главе данной книги, то­гда для не­го зна­ние рус­ско­го язы­ка бы­ло бы са­мо со­бой ра­зу­мею­щим­ся. Ко­гда Ан­д­ро­ник за­ме­тил, что он име­ет де­ло с рус­ским, то по­ве­дал ему о сво­ем про­ис­хо­ж­де­нии, чем окон­ча­тель­но скло­нил «зем­ля­ка» на свою сто­ро­ну. Эти мыс­ли пер­вым вы­ска­зал С. Шес­та­ков[272], ко­то­рый да­же по­шел еще даль­ше и сде­лал пред­по­ло­же­ние, что, воз­мож­но, этим язы­ком вла­дел и Ма­ну­ил, сын Ан­д­ро­ни­ка. Ан­д­ро­ник тот­час на­чал да­вать по­ру­че­ния сво­ему слу­ге, ко­то­рый по­мо­гал двою­род­но­му бра­ту им­пе­ра­то­ра «из со­ли­дар­но­го про­тес­та про­тив не­во­ли»[273]. Бла­го­да­ря ему Ан­д­ро­ник имел связь со сво­ей семь­ей, от не­го же он знал и под­роб­но­сти то­го, что про­ис­хо­дит во двор­це, что очень при­го­ди­лось ему при встре­че со страж­ни­ка­ми[274]. По­бег пре­крас­но удал­ся, и ни­кто во двор­це не мог по­нять, кто был по­мощ­ни­ком Ан­д­ро­ни­ка. В про­тив­ном слу­чае Хо­ни­ат, ско­рее все­го, ска­зал бы что-ни­будь о на­ка­за­нии тю­рем­но­го слу­ги, раз уж он со­об­щил о том срав­ни­тель­но мяг­ком на­ка­за­нии, ко­то­ро­му под­верг­ся Пу­пак.

Даль­ней­шие под­роб­но­сти по­бе­га Андроника ста­ли из­вест­ны толь­ко по­сле его воз­вра­ще­ния в Кон­стан­ти­но­поль и при­ми­ре­ния с Ма­нуи­лом I. Дру­гим су­ще­ст­вен­ным под­твер­жде­ни­ем то­го, что Ан­д­ро­ник знал рус­ский язык, слу­жит сви­де­тель­ст­во Ни­ки­ты Хо­ниа­та, что он мог бла­го­да­ря силь­но­му вар­вар­ско­му ак­цен­ту так ко­вер­кать гре­че­ский, как буд­то бы не умел на нем го­во­рить во­все[275]. Го­во­ри­ли, впро­чем, что он и над над­гроб­ным па­мят­ни­ком Ма­нуи­ла шеп­тал что-то на вар­вар­ском на­ре­чии[276]. Вы­во­ды Шес­та­ко­ва бы­ли под­твер­жде­ны еще и дру­ги­ми дан­ны­ми, а имен­но имею­щи­ми­ся све­де­ния­ми о том, что Ан­д­ро­ник при прав­ле­нии сво­его двою­род­но­го бра­та два­ж­ды пы­тал­ся ис­кать убе­жи­ща на Ру­си, где он, как мы уже говорили, при­ни­мал уча­стие в заседаниях Со­ве­та бо­яр. О зна­нии Ан­д­ро­ни­ком ту­рец­ко­го язы­ка в рас­смат­ри­вае­мый пе­ри­од вре­ме­ни не мог­ло быть и ре­чи, так как за вре­мя ко­рот­ко­го пле­на в 1143 го­ду он не смог бы ос­во­ить столь труд­ный язык.

Как за­ме­ча­ет с оп­ре­де­лен­ной ого­вор­кой Кин­нам[277], по­бег Анд­­ро­ни­ка был осу­ще­ст­в­лен где-то в кон­це 1164 го­да, по­сле при­бли­зи­тель­но де­вя­ти­лет­не­го за­клю­че­ния в двор­цо­вой тюрь­ме. Хо­ни­ат да­ти­ру­ет ос­во­бо­ж­де­ние Ан­д­ро­ни­ка вре­ме­нем, ко­гда Ма­ну­ил объ­я­вил вой­ну венг­рам[278], ко­то­рые во­пре­ки за­клю­чен­но­му сою­зу на­па­ли на Ви­зан­тию[279] и за­хва­ти­ли крепости Сир­мий и Зев­гмин[280]. Да­ти­ров­ки это­го со­бы­тия мы не зна­ем. Воз­мож­но, это про­изош­ло в на­ча­ле 1165 го­да.

О по­бе­ге Ан­д­ро­ни­ка и ря­де ди­пло­ма­ти­че­ских мер, при­ня­тых Ма­нуи­лом по от­но­ше­нию к князь­ям Га­ли­цкой Руси и дру­гим рус­ским князь­ям, да­ют све­де­ния так­же и рус­ские ис­точ­ни­ки.

Об­шир­ное Ки­ев­ское го­су­дар­ст­во во вто­рой по­ло­ви­не XII ве­ка пе­ре­жи­ва­ло об­щий кри­зис, свя­зан­ный с бур­ным раз­ви­ти­ем фео­даль­ной сис­те­мы от­но­ше­ний. Обо­ст­рив­шее­ся сре­ди фео­да­лов про­ти­во­стоя­ние при­ве­ло к воз­ник­но­ве­нию са­мо­стоя­тель­ных рус­ских кня­жеств, из ко­то­рых нас бу­дут ин­те­ре­со­вать кня­же­ст­ва Кие­ва, Во­лы­ни и Га­ли­ча[281], на­зы­вае­мой Га­ли­ция, од­на из то­пар­хий у ру­сов. Их жи­те­ли в гре­че­ских ис­точ­ни­ках но­сят имя скиф­ских ги­пер­бо­ре­ев[282] (Σκύθαι, ϓπερβορέοι)[283]. К Га­ли­ции от­но­сят­ся про­стран­ные об­лас­ти ме­ж­ду Вис­лой и Дне­ст­ром, а так­же тер­ри­то­рии в устье Ду­ная и на Чер­ном мо­ре. На­де­лен­ная при­род­ны­ми бо­гат­ст­ва­ми и пло­до­род­ны­ми зем­ля­ми, Га­ли­ция об­ла­да­ла все­ми не­об­хо­ди­мы­ми пред­по­сыл­ка­ми для эко­но­ми­че­ско­го и во­ен­но­го раз­ви­тия, тем бо­лее что она ле­жа­ла на важ­ном тор­го­вом пу­ти, ко­то­рый вел из Ви­за­нтии на се­вер. Гре­че­ские куп­цы до­хо­ди­ли до рус­ских го­ро­дов, а рус­ские вез­ли свои то­ва­ры да­ле­ко на вос­ток. Ве­ниа­мин Ту­дель­ский встре­чал их не толь­ко в Кон­стан­ти­но­по­ле или Фес­са­ло­ни­ках, но да­же в Алек­сан­д­рии. К это­му вре­ме­ни заметно уси­лил­ся на­плыв рус­ских мо­на­хов в Афон[284]. Бла­го­да­ря вы­год­ным гео­гра­фи­че­ским ус­ло­ви­ям Га­ли­ция раз­ви­лась вско­ре в мо­гу­ще­ст­вен­ное рус­ское кня­же­ст­во с вы­со­ко­раз­ви­ты­ми го­ро­да­ми, та­ки­ми как Пе­ре­мышль и Га­лич, ко­то­рый при­бли­зи­тель­но в 1145 го­ду стал сто­ли­цей Га­ли­ции[285].

В 1145–1152 го­дах на кня­же­ском тро­не Га­ли­ции си­дел Вла­ди­мир­ко Во­ло­да­ре­вич из до­ма Рю­ри­ко­ви­чей[286]. Его се­ст­ра, юная княжна Во­ло­да­рев­на, по всей ве­ро­ят­но­сти, ста­ла суп­ру­гой Исаа­ка Ком­ни­на, от­ца Ан­д­ро­ни­ка. Вла­ди­мир­ко, ко­то­ро­го Ма­ну­ил, учи­ты­вая се­мей­ные свя­зи[287], под­дер­жи­вал во внут­рен­ней и внеш­ней по­ли­ти­ке, фор­маль­но яв­лял­ся вас­са­лом по от­но­ше­нию к Ви­зан­тии[288]. Впро­чем, за­ви­си­мость от ви­зан­тий­ско­го дво­ра не бы­ла слиш­ком силь­ной[289]. В борь­бе с боя­ра­ми-оли­гар­ха­ми Вла­ди­мир­ко зна­чи­тель­но ук­ре­пил свою кня­же­скую власть и смог ос­та­вить кня­же­ст­во сво­ему сы­ну Яро­сла­ву как проч­ное го­су­дар­ст­вен­ное об­ра­зо­ва­ние. Ра­зум­но про­дол­жая по­ли­ти­ку сво­его от­ца, Яро­слав Вла­ди­мир­ко­вич (1152–1187) до­вел Га­ли­цию до вер­ши­ны ее мо­гу­ще­ст­ва: он рас­ши­рил тер­ри­то­рию го­су­дар­ст­ва и за­ста­вил счи­тать­ся с со­бой не толь­ко при­гра­нич­ные Поль­шу и Венг­рию, но и во­ин­ст­вен­ные пле­ме­на ку­ма­нов-по­лов­цев и да­же Ви­зан­тий­скую им­пе­рию[290]. Он имел так­же ре­шаю­щий го­лос при из­бра­нии пра­ви­те­ля на ки­ев­ский пре­стол. По­это­му не уди­ви­тель­но, что им­пе­ра­тор Ма­ну­ил при­да­вал доб­ро­со­сед­ским от­но­ше­ни­ям с Яро­сла­вом боль­шое зна­че­ние как весьма су­ще­ст­вен­ному фак­то­ру своей внеш­ней по­ли­ти­ки[291]. В 60-х го­дах XII века Яро­слав про­вел не­за­ви­си­мые пе­ре­го­во­ры с вен­гер­ским ко­ро­лем, что шло враз­рез с го­су­дар­ст­вен­ны­ми ин­те­ре­са­ми Ви­зан­тий­ской им­пе­рии. Как мы уви­дим ниже, Ма­ну­ил с не­одобрением сле­дил за быстрым рос­том влияния Га­ли­ции при прав­ле­нии Яро­сла­ва, в свя­зи с чем он да­же пы­тал­ся на­трав­ли­вать на нее дру­гие рус­ские кня­же­ст­ва[292].

Яро­слав, ве­ли­кий князь Га­ли­цкий, прозван­ный за свой ум Ос­мо­мыс­лом[293], соз­дал силь­ную ар­мию, со­стоя­щую из пе­ших пол­ков и кон­ни­цы[294], ко­то­рой он сам ко­ман­до­вал; и толь­ко ту­да, «ку­да он не имел ни­ка­ко­го же­ла­ния ехать», по­сы­лал он вой­ска под ко­ман­до­ва­ни­ем вое­вод[295]. Ано­ним­ный ав­тор уди­ви­тель­но­го «Сло­ва о пол­ку Иго­ре­ве»[296] по­свя­ща­ет Яро­сла­ву Осмомыслу следующие по­эти­че­ские стро­ки:

Га­лиц­кий Ос­мо­мысл Яро­слав[297], вы­со­ко[298] си­дишь ты

на сво­ем зла­то­ко­ва­ном пре­сто­ле,

под­пер го­ры Вен­гер­ские[299]

свои­ми же­лез­ны­ми пол­ка­ми,

за­сту­пив ко­ро­лю путь[300],

за­тво­рив Ду­наю во­ро­та,

ме­ча тя­же­сти че­рез об­ла­ка,

су­ды ря­дя до Ду­ная.

Гро­зы твои по зем­лям те­кут,

от­во­ря­ешь Кие­ву во­ро­та[301],

стре­ля­ешь с от­че­го зо­ло­то­го пре­сто­ла

сал­та­нов[302] за зем­ля­ми.

Стре­ляй же, гос­по­дин, в Кон­ча­ка[303] по­га­но­го ра­ба

за зем­лю Рус­скую,

за ра­ны Иго­ре­вы,

буй­но­го Свя­то­сла­ви­ча[304]!

(Пе­ре­вод Дм. Ли­ха­че­ва)

Яро­слав вы­ну­ж­ден был все вре­мя бо­роть­ся с силь­ной оп­по­зи­ци­ей бо­яр­ской оли­гар­хии, ко­то­рая уже во вре­мя его прав­ле­ния по­сто­ян­но рос­ла. Боя­ре-оли­гар­хи вме­ши­ва­лись да­же в лич­ную жизнь кня­зей. Ко­гда Яро­слав, уже же­на­тый на Оль­ге Юрь­ев­не, стал под­дер­жи­вать тес­ные от­но­ше­ния с Ана­ста­си­ей из до­ма Чаг­ро­вичей, боя­ре пре­зри­тель­но на­зы­ва­ли ее «На­стась­ка». По­сле смер­ти Яро­сла­ва они со­жгли Ана­ста­сию на ко­ст­ре. Ее вне­брач­ный сын, Олег, спас­ся бег­ст­вом[305], хо­тя Яро­слав имен­но ему, а не сво­ему за­кон­но­му сы­ну Вла­ди­ми­ру, пе­ре­дал прав­ле­ние.

В этот про­ме­жу­ток вре­ме­ни Ан­д­ро­ник Ком­нин при­был в Га­лич­скую кре­пость. В Ипать­ев­ской ле­то­пи­си го­во­рит­ся: «В го­ду 6673 (1165–1166) при­шел из Кон­стан­ти­но­по­ля сын бра­та им­пе­ра­то­ра, Кир Ан­д­ро­ник, к Яро­сла­ву Га­лиц­ко­му. Яро­слав при­нял его с боль­шой лю­бо­вью и дал ему в уте­ше­ние не­сколь­ко го­ро­дов»[306]. Ни­ко­нов­ская ле­то­пись да­ти­ру­ет это со­бы­тие го­дом рань­ше, 6672 (1164): в этом го­ду «прие­хал из Кон­стан­ти­но­по­ля брат ца­ря Кир Ан­д­ро­ник Ком­нин в Га­ли­цию к ве­ли­ко­му кня­зю Яро­сла­ву Вла­ди­мир­ко­ви­чу, и ве­ли­кий князь при­нял его с по­че­том и боль­шой лю­бо­вью и дал ему го­ро­да и де­рев­ни»[307]. Ус­та­нов­ле­но, что Ни­ко­нов­ская ле­то­пись дос­то­вер­нее, чем ле­то­пи­си бо­лее ран­ние. А. Ку­ник по­ка­зал, что, на­при­мер, в Ни­ко­нов­ской ле­то­пи­си все со­бы­тия это­го вре­ме­ни да­ти­ру­ют­ся од­ним го­дом ра­нее[308]. К. Грот не ви­дит ни­ка­ких про­ти­во­ре­чий ме­ж­ду эти­ми сви­де­тель­ст­ва­ми и при­дер­жи­ва­ет­ся точ­ки зре­ния, что Ипать­ев­ская лето­пись опи­сы­ва­ет уже воз­вра­ще­ние Ан­д­ро­ни­ка в Кон­стан­ти­но­поль, ко­то­рое по­сле­до­ва­ло не­сколь­ки­ми ме­ся­ца­ми поз­же, в на­ча­ле ян­ва­ря 1165 го­да[309]. Итак, Кин­нам не ошиб­ся в сво­ем со­об­ще­нии о де­вя­ти­лет­нем пре­бы­ва­нии Ан­д­ро­ни­ка в тюрь­ме[310].

Чем объ­яс­нить ра­душ­ный при­ем, ока­зан­ный Ан­д­ро­ни­ку в Га­ли­ции, о ко­то­ром со­об­ща­ют ви­зан­тий­ские хро­ни­ки[311]? Яро­слав и Ан­д­ро­ник бы­ли двою­род­ны­ми брать­я­ми по ма­те­рин­ской ли­нии. У обо­их был схо­жий об­раз мыс­лей, оди­на­ко­во ост­рый ум, та же ос­мот­ри­тель­ность (Яро­сла­ву да­ли про­зви­ще Ос­мо­мысл — Ан­д­ро­ни­ка на­зы­ва­ли по­доб­ным же об­ра­зом, По­лиф­ро­ном). Оба вы­ка­зы­ва­ли оди­на­ко­вое от­но­ше­ние к ре­ли­гии и рав­ным об­ра­зом уме­ли вос­хи­тить ок­ру­жаю­щих ис­кус­ст­вом сво­его крас­но­ре­чия[312].

Ан­д­ро­ник от­лич­но чув­ст­во­вал се­бя у сво­его двою­род­но­го бра­та. Он жил в кня­же­ском двор­це, вме­сте с Яро­сла­вом си­дел за сто­лом[313]; он уча­ст­во­вал в охо­те с копь­ем на ле­о­пар­да и зуб­ра[314]. Ма­ло то­го, он еще и уча­ст­во­вал в за­се­да­ни­ях Кня­же­ско­го со­ве­та, ко­то­рый со­сто­ял из вы­со­ко­мер­ных бо­яр[315], не ка­ж­до­го до­пус­кав­ших в свое ок­ру­же­ние[316]. Ан­д­ро­ник не от­ка­зал­ся от мыс­ли за­хва­тить византийский пре­стол. С по­мо­щью Яро­сла­ва он ском­плек­то­вал вой­ско «из ми­риа­дов по­лов­цев»[317], с на­ме­ре­ни­ем на­пасть на ви­зан­тий­ские гра­ни­цы. Яро­слав яв­но от­да­лял­ся от про­ви­зан­тий­ской по­ли­ти­ки сво­его от­ца[318]. При­го­тов­ле­ния Ан­д­ро­ни­ка при­ня­ли столь боль­шие мас­шта­бы, что со­се­ди бы­ст­ро да­ли знать об этом Ма­нуи­лу[319]. Так рас­про­стра­нил­ся слух — ко­то­рый яв­но был силь­но пре­уве­ли­чен в Кон­стан­ти­но­по­ле — о при­бли­же­нии скиф­ской кон­ни­цы (т. е. по­лов­цев) к гра­ни­цам Фра­кии и Ма­ке­до­нии[320]. Си­туа­ция бы­ла для Ви­зан­тии тем бо­лее уг­ро­жаю­щей, что в это вре­мя вспых­ну­ла вой­на с Венг­ри­ей[321]. С дру­гой сто­ро­ны, все боль­ше обо­ст­ря­лись от­но­ше­ния с Ки­ев­ским кня­же­ст­вом. Им­пе­ра­тор Ма­ну­ил, ко­то­рый все­гда ста­рался со­хра­нить свое влия­ние на рус­ские кня­же­ст­ва[322], ре­шил пред­при­нять ряд ра­ди­каль­ных ди­пло­ма­ти­че­ских ша­гов. За­тя­нув­шее­ся пре­бы­ва­ние Ан­д­ро­ни­ка в Га­ли­ции ста­но­ви­лось чрез­вы­чай­но опас­ным[323], и им­пе­ра­тор стал ду­мать о ско­рей­шем воз­вра­ще­нии сво­его двою­род­но­го бра­та в Кон­стан­ти­но­поль.

Он на­пра­вил пер­вую де­пу­та­цию, со­стоя­щую из двух ми­тро­по­ли­тов, ко­то­рые уговорили Ан­д­ро­ни­ка вер­нуть­ся, сославшись на обещанную ему  осо­бую им­пе­ра­тор­скую ми­лость[324]. Мно­го­ме­сяч­ное пре­бы­ва­ние Ан­д­ро­ни­ка в Га­ли­ции не­ожи­дан­но бы­ст­ро по­до­шло к кон­цу[325].

Яро­слав Ос­мо­мысл по­про­щал­ся со сво­им двою­род­ным бра­том, «он от­пус­тил его с боль­шим по­че­том и дал ему сви­ту, ко­то­рая со­стоя­ла из епи­ско­па, бо­яр и видных вое­вод, так что его со­про­во­ж­да­ли с че­стью»[326]. Гре­че­ские ис­то­ри­ки опи­сы­ва­ют встре­чу им­пе­ра­то­ра с Ан­д­ро­ни­ком в Кон­стан­ти­но­по­ле. Они об­ня­лись и по­кля­лись друг дру­гу в вер­но­сти[327], по­сле че­го Ма­ну­ил осы­пал сво­его двою­род­но­го бра­та зо­ло­том[328]. Во вто­рой по­ло­ви­не ап­ре­ля 1165 го­да Ан­д­ро­ник при­нял уча­стие в вой­не про­тив Венг­рии и оса­дил кре­пость Зе­вг­мин[329].

Гла­ва V

Странствия
по землям Вос­то­ка

По­сле смер­ти Гезы II (1161), быв­ше­го в за­го­во­ре с Ан­д­ро­ни­ком, Ма­ну­ил пре­ду­смот­ри­тель­но об­ра­тил свое вни­ма­ние на Венг­рию, пы­та­ясь еще боль­ше ук­ре­пить там гре­че­ское влия­ние. Ко­неч­ной це­лью его пла­нов бы­ло при­сое­ди­не­ние Вен­гер­ско­го ко­ро­лев­ст­ва к сво­ей им­пе­рии. Ма­ну­ил про­во­дил по­ли­ти­ку, на­прав­лен­ную на ос­лаб­ле­ние по­ло­же­ния Сте­фа­на III, под­дер­жи­вая в про­ти­во­вес ему его дядь­ев, Сте­фа­на IV и Ла­ди­сла­ва, а так­же вен­гер­ское ду­хо­вен­ст­во. На­ча­лась борь­ба по­ли­ти­че­ских пар­тий, в ко­то­рую был втя­нут так­же чеш­ский ко­роль Вла­ди­слав[330]. Од­на­ко до­воль­но ско­ро ме­ж­ду парт­не­ра­ми бы­ло за­клю­че­но со­гла­ше­ние (1164). Бе­ла, брат Сте­фа­на III и при­знан­ный на­след­ник тро­на, пе­ре­се­лил­ся под име­нем Алек­сея в Кон­стан­ти­но­поль, где он по­лу­чил про­з­ви­ще «Дес­пот» как бу­ду­щий суп­руг Ма­рии, до­че­ри Ма­нуи­ла I, и на­след­ник ви­зан­тий­ско­го пре­сто­ла[331]. В се­ре­ди­не ап­ре­ля ан­ти­ви­зан­тий­ская пар­тия Венг­рии на­ча­ла во­ен­ные дей­ст­вия про­тив Ви­зан­тий­ской им­пе­рии. Венг­ры за­хва­ти­ли кре­по­сти Зев­гмин и Сир­мий. В во­ен­ном по­хо­де ви­зан­тий­ской ар­мии при­нял уча­стие, как мы уже го­во­ри­ли, Ан­д­ро­ник, ко­то­рый не­за­дол­го до это­го вер­нул­ся из Га­ли­ча в Кон­стан­ти­но­поль. Кин­нам го­во­рит о нем как о глав­но­ко­ман­дую­щем, ко­то­рый вел оса­ду Зе­вг­мина[332].

Вой­на кон­чи­лась за­клю­че­ни­ем ми­ра и три­ум­фом им­пе­ра­то­ра, ко­то­рый был тор­же­ст­вен­но от­празд­но­ван в Кон­стан­ти­но­по­ле[333]. Ан­д­ро­ник был то­гда сви­де­те­лем важ­но­го со­бы­тия в ко­ро­лев­ском двор­це. Ма­ну­ил ре­шил объ­е­ди­нить Венг­рию с Ви­зан­ти­ей пу­тем за­клю­че­ния брач­но­го сою­за. Он за­ста­вил всех при сво­ем дво­ре при­сяг­нуть в поль­зу сво­ей до­че­ри Ма­рии и ее на­ре­чен­но­го Алек­сея (Бе­лы), ко­то­рый дол­жен был стать им­пе­ра­то­ром по­сле смер­ти Ма­нуи­ла[334]. При­сут­ст­вую­щие не от­ва­жи­лись про­ти­вить­ся во­ле им­пе­ра­то­ра. Толь­ко Ан­д­ро­ник за­про­тес­то­вал. Он вы­сту­пил с ре­чью, в ко­то­рой объ­яс­нил, что Ма­ну­ил вполне может ждать от сво­его вто­ро­го бра­ка по­яв­ле­ния от­пры­ска муж­ско­го ро­да, ко­то­рый, ес­те­ст­вен­но, и унаследует от­цов­ский ски­петр. То­гда при­ся­га бу­дет на­ру­ше­на, по­это­му при­но­сить ее сей­час со­вер­шен­но не име­ет смыс­ла[335]. Он еще до­ба­вил, что им­пе­ра­тор, ве­ро­ят­но, по­те­рял ра­зум, ес­ли не счи­та­ет ни­ко­го из ви­зан­тий­цев дос­той­ным ру­ки сво­ей до­че­ри, а из­брал ей в суп­ру­ги ино­зем­ца, к сты­ду тех, кем он пра­вит[336].

Эта весьма рис­ко­ван­ная речь бы­ла от­кры­тым вы­зо­вом им­пе­ра­то­ру. На это мог ре­шить­ся, ра­зу­ме­ет­ся, толь­ко Ан­д­ро­ник. Од­ни, как за­ме­ча­ет хро­нист, ду­ма­ли о при­ся­ге то же са­мое, они да­же не скры­ва­ли сво­его мне­ния; дру­гие, на­про­тив, не вы­ска­зы­ва­лись и при­дер­жи­ва­лись той точ­ки зре­ния, что во­ля им­пе­ра­то­ра на­прав­ле­на во бла­го оте­че­ст­ву, а не на то, что­бы слу­жить интересам Ма­рии[337]. На­ме­ре­ния Ма­нуи­ла, од­на­ко, не осу­ще­ст­ви­лись. В дей­ст­ви­тель­но­сти де­ло при­ня­ло, как это и пред­сказывал Ан­д­ро­ник, со­вер­шен­но дру­гой обо­рот: Ма­рия Ан­ти­охий­ская, вто­рая же­на Ма­нуи­ла, по­да­ри­ла им­пе­ра­то­ру сы­на.

Ан­д­ро­нику нельзя было позволить ос­та­ть­ся в Кон­стан­ти­но­по­ле. Его во­ле­вая, силь­ная лич­ность бес­по­кои­ла им­пе­ра­то­ра. Он задумал уда­лить Ан­д­ро­ни­ка из сто­ли­цы, до­ве­рив ему ди­пло­ма­ти­че­скую мис­сию, ко­то­рая, по су­ще­ст­ву, не име­ла бы ни­ка­ко­го зна­че­ния. И слу­чай к это­му пред­ста­вил­ся. К кон­цу 1165 го­да вен­гер­ские во­про­сы бы­ли ула­же­ны, и это по­зво­ли­ло Ма­нуи­лу вплот­ную за­нять­ся де­ла­ми на Вос­то­ке. Шед­шие меж­­ду Венг­ри­ей и Ви­зан­ти­ей вой­ны бла­го­при­ят­­ство­ва­ли ак­ти­ви­за­ции дея­тель­но­сти ту­рок, на­прав­лен­ной глав­ным об­ра­зом про­тив кня­же­ст­ва Ан­ти­охия[338]; кро­ме то­го, уси­ли­лись цен­тро­беж­ные тен­ден­ции в Ки­ли­кии и Ар­ме­нии. Ма­нуи­ла осо­бен­но ин­те­ре­со­ва­ло со­стоя­ние сис­те­мы обо­ро­ны на вос­то­ке, и он при­да­вал боль­шое зна­че­ние той ро­ли, ко­то­рую долж­ны бы­ли иг­рать го­ро­да и кре­по­сти Ки­ли­кии со сто­ли­цей Тар­сом во гла­ве. По­это­му он на­зна­чал на­ме­ст­ни­ка­ми в эту про­вин­цию (ду­кат) са­мых да­ро­ви­тых из имею­щих­ся кан­ди­да­тов[339]. По­сле смер­ти Алек­сея Ак­су­ха должность ду­ки Ки­ли­кии, со зва­ни­ем глав­но­ко­ман­дую­ще­го[340], дос­тал­ся Ан­д­ро­ни­ку. Од­но­вре­мен­но ему бы­ло по­ру­че­но на­вес­ти по­ря­док и обес­пе­чить пре­вос­ход­ст­во воо­ру­жен­ных сил Ви­зан­тии[341]. Для полу­че­­ния нужных для этого вы­со­ких до­хо­дов Ан­д­ро­ник по­лу­чил ост­ров Кипр[342]. Го­су­дар­ст­вен­ные ин­те­ре­сы Ви­зан­тии тре­бо­ва­ли укрепле­ния безо­пас­но­сти го­ро­дов и кре­по­стей Ки­ли­кии, так как То­руц, князь Ма­лой Ар­ме­нии, под­нял мя­теж про­тив византийско­го вла­ды­че­ст­ва[343]. Его по­дав­ле­ни­ем и дол­жен был за­нять­ся Ан­д­ро­ник во вре­мя сво­его вто­рич­но­го пре­бы­ва­ния в Ки­ли­кии в 1165 го­ду[344]. По­сле то­го как це­лый ряд воо­ру­жен­ных по­хо­дов про­тив мя­теж­ных кня­зей не при­вел к ре­шаю­щей по­бе­де, Ан­д­ро­ник ре­шил дать То­ру­цу ге­не­раль­ное сра­же­ние. Но пока он вы­страи­вал свою ар­мию в тра­ди­ци­он­ный бое­вой по­ря­док — фа­лан­гу, То­руц, дей­ст­вуя с по­мо­щью гораздо бо­лее сла­бых от­ря­дов, на­нес византийцам со­кру­ши­тель­ное по­ра­же­ние. Ан­д­ро­ник, до­ве­ден­ный до край­но­сти, за­ме­тил То­ру­ца, ко­то­рый са­дил­ся на сво­его ко­ня, под­ска­кал к не­му, уда­рил его ме­чом по щи­ту, сбро­сил его на зем­лю и скрыл­ся к изум­ле­нию оше­лом­лен­ных вра­гов. То­руц ос­тал­ся в жи­вых бла­го­да­ря щи­ту и же­лез­но­му пан­ци­рю. Это при­несло Ан­д­ро­ни­ку боль­шую сла­ву[345], но про­иг­ран­ное сра­же­ние по­ка­за­ло, что он во­все не та­кой вы­даю­щий­ся стра­тег, ка­ким его при­вык­ли ви­деть[346], ес­ли он в Ки­ли­кии два­ж­ды по­тер­пел раз­гром­ное по­ра­же­ние. Сво­ей бра­ва­дой же он, дей­ст­ви­тель­но, пре­вос­хо­дил всех.

Ан­д­ро­ник не­ дол­го ос­та­вал­ся в Ки­ли­кии[347]. Склон­ный к па­те­ти­ке Хо­ни­ат го­во­рит, что че­рез не­сколь­ко дней по­сле по­ра­же­ния Ан­д­ро­ник при­знал, что «смер­то­убий­ст­ва, бит­вы, вой­ны и звук тру­бы Де­мо­са, Фо­бо­са и Аре­са, ко­то­рый так нра­вит­ся лю­дям, а так­же са­ми во­ен­ные дей­ст­вия, зна­чат го­раз­до мень­ше, чем та­ин­ст­во Аф­ро­ди­ты. Бо­ги­ня при­ве­ла его к Фи­лип­пе, жи­тель­ни­це со­сед­не­го го­су­дар­ст­ва». Так вы­гля­дит это по сви­де­тель­ст­ву по­эти­че­ско­го хро­ни­ста. Од­на­ко на са­мом де­ле, как го­во­рит Кин­нам, Ан­д­ро­ник ос­та­вил пост дуки Ки­ли­кии не про­сто так, без ка­ких-ли­бо ос­но­ва­ний[348]. По­зор­ное по­ра­же­ние Ан­д­ро­ни­ка и его пред­ви­де­ние не­об­хо­ди­мо­сти даль­ней­ших во­ен­ных дей­ст­вий ста­ли при­чи­ной то­го, что­ он в кон­це 1166 го­да на­чал ис­кать за­щи­ты в со­сед­ней Ан­ти­охии у кня­жны Фи­лип­пы, о ко­то­рой он мно­го слы­шал от ан­ти­охий­ских ла­ти­нян[349]. Ан­ти­охия и Ие­ру­са­лимское ко­ро­лев­ст­во фор­маль­но бы­ли го­су­дар­ст­ва­ми-вас­са­ла­ми Ви­зан­тий­ской им­пе­рии. По­это­му Ан­д­ро­ник как в кня­же­ст­ве Ан­ти­охия, так и в Ие­ру­са­лимском ко­ро­лев­ст­ве на­хо­дил­ся в сфе­ре влияния Ма­нуи­ла.

Фи­лип­па пре­неб­рег­ла за­ко­на­ми от­че­го до­ма, всту­пив с эле­гант­ным и кра­си­вым при­шель­цем в кро­во­сме­си­тель­ную лю­бов­ную связь[350], так как цер­ков­ное пра­во в Ви­зан­тий­ской им­пе­рии за­пре­ща­ло ин­тим­ные от­но­ше­ния с се­ст­рой не­вест­ки[351].

Из­вес­тие о но­вом «под­ви­ге» двою­род­но­го бра­та про­из­ве­ло на Ма­нуи­ла I оше­лом­ляю­щее впе­чат­ле­ние. Он по­те­рял на­де­ж­ду на воз­врат Ар­ме­нии и го­рел стра­ст­ным же­ла­ни­ем на­ка­зать Ан­д­ро­ни­ка. Им­пе­ра­тор не­мед­лен­но по­слал к ан­ти­охий­ско­му дво­ру се­ва­ста Кон­стан­ти­на Ка­ла­ма­на[352] с при­ка­за­ни­ем без­от­ла­га­тель­но при­нять на се­бя вер­хо­вен­ст­во над кня­же­ст­вом Ан­ти­охия. Он так­же пред­ло­жил Кон­стан­ти­ну сра­зу же, как толь­ко это ста­нет воз­мож­ным, вы­сту­пить пре­тен­ден­том на ру­ку Фи­лип­пы. Княж­на да­же не удо­стои­ла Кон­стан­ти­на бе­се­дой. Она вы­смея­ла его ма­лень­кий рост и уп­рек­ну­ла им­пе­ра­то­ра, что «он счи­та­ет ее очень на­ив­ной, ес­ли пред­ла­га­ет ей Ан­д­ро­ни­ка, ко­то­рый поль­зу­ет­ся боль­шой сла­вой и при­над­ле­жит к знат­но­му ро­ду, за­ме­нить че­ло­ве­ком не­из­вест­но­го про­ис­хо­ж­де­ния, ко­то­рый толь­ко со вче­ра или по­зав­че­ра на­чал при­об­ре­тать из­вест­ность». Мо­раль­но по­тря­сен­ный кон­ку­рент ос­та­вил ан­ти­охий­ский двор и на­пра­вил­ся в Тарс, где стал ис­кать заб­ве­ния в вой­не с Ар­ме­ни­ей. По­сле то­го как он в од­ном из сра­же­ний по­пал в плен, он был вы­ку­п­лен из рук вра­гов «за боль­шие день­ги».

Ан­д­ро­ник при­нял уг­ро­зы Ма­нуи­ла близ­ко к серд­цу. До­воль­но ско­ро он по­ки­нул Фи­лип­пу в по­ис­ках более на­деж­но­го убе­жи­ща. В ян­ва­ре 1167 го­да он на­пра­вил­ся в Па­ле­сти­ну[353], взяв с со­бой гро­мад­ные бо­гат­ст­ва, ко­то­рые он ско­пил, ко­гда был в Ки­ли­кии, а так­же со­брал в сво­ем кошельке с кипр­ско­го апа­на­жа[354].

Он ос­та­но­вил­ся при дво­ре от­сут­ст­вую­ще­го в это вре­мя ко­ро­ля Амори[355], бра­та Бал­дуи­на III, по­сле че­го на­пра­вил­ся в Акку, ко дво­ру кня­ги­ни Фео­до­ры Ка­лу­зи­ны, вдо­вы не­дав­но скон­чав­ше­го­ся Бал­дуи­на III[356]. Она бы­ла до­че­рью се­ва­сто­кра­то­ра Исаа­ка, то есть пле­мян­ни­цей Ма­нуи­ла I.[357] Ан­д­ро­ник за­вое­вал лю­бовь оди­но­кой ку­зи­ны, чью кра­со­ту пре­воз­но­сил Вильгельм Тир­ский: «Theodora nomine, annum agens tertium decimum, formae venustatis singulariter conspicua, vultus elegantia, et totius corporis habitudine intuentibus favorabilis»[358]. Со­юз Ан­д­ро­ни­ка с Фео­до­рой, хоть и не­срав­ни­мый с лю­бо­вью Ан­то­ния к Кле­о­пат­ре[359], ока­зал­ся дол­го­веч­ным.

Ма­ну­ил сде­лал это со­бы­тие де­лом го­су­дар­ст­вен­но­й важности. Им­пе­ра­тор­ская кан­це­ля­рия по­сла­ла на­ме­ст­ни­кам Ке­ле­си­рии со­об­ще­ние о ро­зы­ске скрыв­ше­го­ся Ан­д­ро­ни­ка с опи­са­ни­ем его при­мет[360], вме­сте с при­ка­зом не­мед­лен­но аре­сто­вать преступни­ка и ос­ле­пить его. Но и на этот раз сча­стье улыб­ну­лось Ан­д­ро­ни­ку. Документ по­па­л в ру­ки Фео­до­ры, пред­по­ло­жи­тель­но с по­мо­щью ко­го-то из пре­дан­ных ей при­двор­ных. Оше­лом­лен­ный воз­люб­лен­ный бе­жал из гос­те­при­им­ной Па­ле­сти­ны, ко­вар­но по­хи­тив Фео­до­ру. Впро­чем, вполне воз­мож­но, что это слу­чи­лось не во­пре­ки ее во­ле[361]. Это случилось примерно в кон­це 1168 го­да. С это­го вре­ме­ни они ве­ли ски­таль­че­скую жизнь, вна­ча­ле толь­ко с Ио­ан­ном, сы­ном от бра­ка Ан­д­ро­ни­ка с его пер­вой за­кон­ной же­ной[362], а по­том со своими деть­ми — Алек­се­ем и Ири­ной[363].

Блу­ж­дая из од­но­го го­су­дар­ст­ва в дру­гое[364], как ес­ли бы их пре­сле­до­вал страх пе­ред го­не­ния­ми, они по­всю­ду встре­ча­ли от ко­ро­лей и пра­ви­те­лей не­обык­но­вен­но ра­душ­ный при­ем и по­лу­ча­ли бо­га­тые по­дар­ки[365]. В 1168–1169 го­дах до­ро­ги при­ве­ли их че­рез Да­маск и Ба­гдад[366] в Хар­ран и даль­ше — в Ма­рдин и Эр­зе­рум.

Примерно в 1170 го­ду стран­ст­вую­щая кня­же­ская че­та ос­та­ва­лась в Тифлисе, сто­ли­це Гру­зии. Фео­до­ра ро­ди­ла в это вре­мя сы­на, Алек­сея[367]. Гру­зин­ская ле­то­пись со­дер­жит чрез­вы­чай­но ин­те­рес­ное сви­де­тель­ст­во вре­ме­ни прав­ле­ния Ге­ор­гия III (1155–1184). Со­дер­жа­ние его сле­дую­щее:

«И дей­ст­ви­тель­но при­шел к не­му один Ан­д­ро­ник Ком­нин, сын дя­ди Ма­нуи­ла Ве­ли­ко­го, пра­ви­те­ля всей За­пад­ной и Гре­че­ской Им­пе­рии, со сво­ей суп­ру­гой, чей лик си­ял кра­со­той, с ее сы­новь­я­ми и сы­ном ее се­ст­ры[368]. По­сле то­го как бы­ла воз­не­се­на над­ле­жа­щая бла­го­дар­ность Бо­гу, Ге­ор­гий уст­ро­ил по­чет­ный при­ем, ко­то­рый при­ли­че­ст­во­вал столь вы­со­кой се­мье, дал Ан­д­ро­ни­ку дос­та­точ­ное ко­ли­че­ст­во го­ро­дов и кре­по­стей и оп­ре­де­лил ему на по­стой ре­зи­ден­цию не­да­ле­ко от сво­ей сто­ли­цы, на­про­тив ре­зи­ден­ции сво­его двою­род­но­го бра­та Ахсар­та­на, шах страны маров и шир­ван­ско­го, на мор­ском по­бе­ре­жье ме­ж­ду Дер­бен­том и Хил­ка­ли… Од­на­ж­ды этот шир­ван­ский шах, ко­то­ро­го бес­по­кои­ли дер­бент­ские ха­за­ры, при­бе­жал к Ге­ор­гию. Тот, со­брав свои вой­ска по обе сто­ро­ны Лих­скар­ских гор, в со­про­во­ж­де­нии Ан­д­ро­ни­ка, бра­та гре­че­ско­го им­пе­ра­то­ра, про­дви­нул­ся до дер­бент­ских во­рот, опус­то­шил зем­ли Мус­ку­ра и Ша­ра­ба­ма и за­хва­тил го­род Ша­бу­ран, у во­рот ко­то­ро­го Ан­д­ро­ник в при­сут­ст­вии ца­ря и всей ар­мии от­ли­чил­ся сво­им пре­вос­ход­ст­вом»[369].

Этот рас­сказ под­твер­жда­ет так­же персидский по­эт то­го вре­ме­ни, Ха­ка­ни. Он не­дву­смыс­лен­но го­во­рит об уча­стии Ан­д­ро­ни­ка в кам­па­нии Ге­ор­гия III про­тив ар­мии Бек-Бар­са на ру­бе­же 1173—1174 го­дов. В ар­мию Бек-Бар­са кро­ме ха­зар вхо­ди­ли еще от­ря­ды ала­нов и фло­ти­лия русов[370].

Чем объ­яс­нить сер­деч­ный при­ем, ока­зан­ный Ан­д­ро­ни­ку в Гру­зии? Здесь на­пра­ши­ва­ет­ся гипотеза о близ­ком род­ст­ве ви­зан­тий­ско­го ро­да Ком­ни­нов с гру­зин­ской ди­на­сти­ей Баг­ра­ти­дов. Сей­час на­ста­ла оче­редь ее об­су­дить.

Упо­мя­нув вы­ше двух пер­вых сы­но­вей Ан­д­ро­ни­ка, мы обош­ли мол­ча­ни­ем его мать. Она да­ла жизнь Ма­нуи­лу и Ио­ан­ну; по­след­ний да­же был за­чат при чрез­вы­чай­но ро­ман­ти­че­ских об­стоя­тель­ст­вах в ка­ме­ре двор­цо­вой тюрь­мы[371]. Хо­ни­ат упо­ми­нул о ма­те­ри во вто­рой раз, ко­гда Ан­д­ро­ник, уже в ка­че­ст­ве им­пе­ра­то­ра, при­ка­зал пе­ре­не­сти ее прах из мо­на­сты­ря Ан­ку­ри­он в цер­ковь Со­ро­ка Му­че­ни­ков[372], при­чем сло­во όμευνέτις — суп­ру­га — не ука­зы­ва­ет точ­но, ко­го имел в ви­ду Хо­ни­ат[373]. Со­об­ще­ние Ар­ноль­да фон Лю­бе­ка[374], что Ан­д­ро­ник до бра­ко­со­че­та­ния с Ан­ной-Аг­нес имел двух жен, чьи име­на нам не­из­вест­ны, так­же ока­за­лось бы для нас ма­лопо­лез­ным, ес­ли бы не слу­чай­ное за­ме­ча­ние Хо­ниа­та, сде­лан­ное им по со­вер­шен­но дру­го­му по­во­ду. Ко­гда Ан­д­ро­ник, уже как им­пе­ра­тор-са­мо­дер­жец, при­го­во­рил к смер­ти ва­си­лис­су Ма­рию, же­ну Ма­нуи­ла I, его сын Ма­ну­ил и се­васт Ге­ор­гий, брат его же­ны, долж­ны бы­ли при­вес­ти при­го­вор в ис­пол­не­ние[375]. Оба они от­ка­за­лись вы­пол­нить во­лю са­мо­держ­ца, что вы­зва­ло у не­го ужас­ный гнев. Нас ин­те­ре­су­ет фи­гу­ра Ге­ор­гия, шурина Ан­д­ро­ни­ка. Это имя мы не­од­но­крат­но встре­ча­ем в се­мье Баг­ра­ти­дов, чле­ны ко­то­рой час­то и по­дол­гу бы­ва­ли в Кон­стан­ти­но­по­ле[376]. За­то оно, на­про­тив, бы­ло аб­со­лют­но чу­ж­дым для всей ди­на­стии Ком­ни­нов, и это мог­ло бы сви­де­тель­ст­во­вать о том, что шу­рин Ан­д­ро­ни­ка, Ге­ор­гий, — сын Да­ви­да II, гру­зи­на, так как его се­ст­ра бы­ла гру­зин­ской прин­цес­сой. Ан­д­ро­ник же­нил­ся на ней вто­рым бра­ком, еще до 1155 го­да, что, ко­неч­но, мож­но рас­це­ни­вать как terminus ad quem. За та­кую трак­тов­ку тек­ста вы­ска­за­лись уже А. Ку­ник, Ф. Ус­пен­ский и А. Ва­силь­ев[377]. В све­те вы­ше­при­ве­ден­ной ин­тер­пре­та­ции ста­но­вит­ся так­же по­нят­ным тот факт, что Алек­сей, сын Ан­д­ро­ни­ка и Фео­до­ры, в гру­зин­ской ле­то­пи­си на­зван близ­ким род­ст­вен­ни­ком Та­ма­ры, пра­ви­тель­ни­цы Тра­пе­зун­да (1184–1212)[378]. Впро­чем, в при­сут­ст­вии Ге­ор­гия в Кон­стан­ти­но­по­ле не бы­ло ни­че­го стран­но­го. Его се­ст­ра Ка­та по­ки­ну­ла Гру­зию еще рань­ше и дол­гое вре­мя ос­та­ва­лась в византийской сто­ли­це. Та­ким об­ра­зом, ди­на­стия им­пе­ра­то­ров Тра­пе­зун­да, ос­но­ван­ная Алек­се­ем, сы­ном Ма­нуи­ла и вну­ком Ан­д­ро­ни­ка, по от­цов­ской ли­нии вос­хо­дит к Исаа­ку Ком­ни­ну, че­рез же­ну Иса­ака — к ди­на­стии Рю­ри­ко­ви­чей, а че­рез вто­рую же­ну Ан­д­ро­ни­ка — к гру­зин­ской ди­на­стии Баг­ра­ти­дов. Еще в XIX ве­ке в Гру­зии су­ще­ст­во­вал род кня­зей Ан­д­ро­ни­ка­шви­ли (шви­ли = сын), что ука­зы­ва­ло на их про­ис­хо­ж­де­ние от Ан­д­ро­ни­ка[379].

На 1173–1176/7 го­ды при­хо­дит­ся пу­те­ше­ст­вие Ан­д­ро­ни­ка в Ка­рин в Ар­ме­нии, к ту­рец­ким ибе­рам[380]. Оно окон­чи­лось тем, что он по­се­лил­ся в Хал­дее при эми­ре Сал­ту­хе, ко­то­рый во вре­ме­на сул­та­на­та Ки­лидж-Арс­ла­на вла­дел об­лас­тя­ми, рас­по­ло­жен­ны­ми в Тур­ции во­круг Ко­ло­неи и Хал­деи[381]. Сал­тух по­се­лил Ан­д­ро­ни­ка с семь­ей в мощ­ной кре­по­сти, ле­жа­щей вбли­зи гра­ни­цы с Ви­зан­тий­ской им­пе­ри­ей[382]. О пре­бы­ва­нии Ан­д­ро­ни­ка сре­ди ту­рок нам со­об­ща­ет Кин­нам. По его сло­вам, из этой кре­по­сти Ан­д­ро­ник со­вер­шал по­сто­ян­ные на­бе­ги на при­гра­нич­ные ви­зан­тий­ские об­лас­ти, ко­то­рые он опус­то­шал, а так­же вы­ку­пал по­пав­ших в плен жи­те­лей Тур­ции. За все это Цер­ковь пре­да­ла его ана­фе­ме[383]. С это­го вре­ме­ни Ан­д­ро­ник пе­ре­стал ин­те­ре­со­вать Кин­на­ма. Впро­чем, его эпи­то­ма об­ры­ва­ет­ся 1176 го­дом. Что ка­са­ет­ся ин­фор­ма­ции о даль­ней­шей судь­бе Ан­д­ро­ни­ка, то тут мы об­ра­тим­ся к «Ис­то­рии» Хо­ниа­та. Ма­ну­ил не­од­но­крат­но рас­став­лял ло­вуш­ки, уг­ро­жаю­щие жиз­ни Ан­д­ро­ни­ка; по­след­ний, од­на­ко, все­гда умел ис­кус­но их из­бе­гать[384]. По­это­му Ма­нуи­лу при­шла в го­ло­ву мысль: с по­мо­щью на­ме­ст­ни­ка Тра­пе­зун­да Ни­ки­фо­ра Па­лео­ло­га по­хи­тить же­ну и де­тей Ан­д­ро­ни­ка. До­воль­но ско­ро, ко­гда этот план удал­ся, Ан­д­ро­ник, движимый лю­бо­вью к же­не и де­тям, от­пра­вил в Кон­стан­ти­но­поль де­пу­та­цию с прось­бой о про­ще­нии[385], по­сле че­го поя­вил­ся в сто­ли­це сам. Встре­чу с Ма­нуи­лом Ан­д­ро­ник инс­це­ни­ро­вал дос­той­ным его фан­та­зии об­ра­зом. Он во­шел в трон­ный зал, це­ли­ком заку­тав­шись в длин­ное одея­ние, под ко­то­рым скры­ва­лись сви­саю­щие с го­ло­вы до ног це­пи. Ко­гда он очу­тил­ся пе­ред ли­цом им­пе­ра­то­ра, он вы­та­щил це­пи, пал по ви­зан­тий­ско­му обы­чаю ниц пе­ред им­пе­ра­то­ром и со сле­за­ми мо­лил о про­ще­нии. Ма­ну­ил, глу­бо­ко рас­тро­ган­ный не со­всем обыч­ной сце­ной, то­же со сле­за­ми по­про­сил под­нять его. Ан­д­ро­ник вос­клик­нул, что не вста­нет до тех пор, по­ка им­пе­ра­тор не от­даст при­ка­за ко­му-ни­будь из сви­ты про­та­щить его до тро­на и бро­сить на его сту­пе­ни. Прось­бу Ан­д­ро­ни­ка вы­пол­нил Иса­ак Ан­гел.

Бра­тья по­ми­ри­лись са­мым сер­деч­ным об­ра­зом. Ан­д­ро­ник пись­мен­но при­нес тор­же­ст­вен­ную при­ся­гу, по­сле че­го был при­нят на им­пе­ра­тор­ском дво­ре «та­ким об­ра­зом, ка­ко­го был дос­то­ин этот ве­ли­кий че­ло­век по­сле дол­го­го от­сут­ст­вия в сто­ли­це»[386].

Да­ти­ров­ку воз­вра­ще­ния Ан­д­ро­ни­ка в Кон­стан­ти­но­поль мы мо­жем под­твер­дить кос­вен­ны­ми фак­та­ми. Фео­до­сий Во­ра­ди­от, ко­то­рый но­сил сан пат­ри­ар­ха Кон­стан­ти­но­по­ля в 1179–1183 го­дах, не при­ни­мал уча­стия в тор­же­ст­вен­ном при­ми­ре­нии брать­ев, и Ан­д­ро­ник знал его толь­ко по рас­ска­зам Ма­нуи­ла[387]. Та­ким об­ра­зом, 1179 год стал terminus ante quem для воз­вра­ще­ния Ан­д­ро­ни­ка в Кон­стан­ти­но­поль. Сви­де­тель­ст­во Виль­гель­ма Тир­ско­го (vix tribus ante imperatoris obi­tum mensibus reconciliatus in gratiam redierit)[388], cо­гласно ко­то­ро­му воз­вра­ще­ние долж­но бы­ло по­сле­до­вать в ию­не 1180 го­да, мы долж­ны от­ме­тить как чрез­вы­чай­но не­точ­ное, так как ла­тин­ский хро­нист знал об этом со­бы­тии толь­ко из вто­рых рук и не учел то­го фак­та, что Ма­ну­ил в ию­не упо­мя­ну­то­го го­да уже был смертельно больным[389].

Ма­ну­ил пе­ре­дал Ан­д­ро­ни­ку на­ме­ст­ни­че­ст­во над Пон­том в Паф­ла­го­нии на Чер­ном мо­ре[390]. Ан­д­ро­ник с семь­ей ока­зал­ся за пре­де­ла­ми Кон­стан­ти­но­по­ля. Его жизнь, до­бав­ля­ет хро­нист, не от­ли­ча­лась от той, ко­то­рую он вел пре­ж­де, кро­ме то­го об­стоя­тель­ст­ва, что он на­хо­дил­ся на ро­ди­не и поль­зо­вал­ся по­кро­ви­тель­ст­вом им­пе­ра­то­ра[391]. Эту мно­го­лет­нюю жизнь в Синопе, а затем в Ине­о­не, за­пол­нен­ную охо­той и сбо­ром на­ко­п­ле­ни­й, на­по­ен­ную вос­тор­гом по­коя и на­сла­ж­де­ни­ем при­ро­дой, вспо­ми­нал пре­ис­пол­нен­ный уми­ле­ния Ан­д­ро­ник, ко­гда он наконец-то стал им­пе­ра­то­ром[392].

Ме­ж­ду тем в Кон­стан­ти­но­по­ле про­ис­хо­ди­ли боль­шие пе­ре­ме­ны. Им­пе­ра­тор, ок­ру­жен­ный ла­ти­ня­на­ми, ко­то­рых все в сто­ли­це не­на­ви­де­ли, про­дол­жал про­во­дить ак­тив­ную внеш­нюю по­ли­ти­ку на За­па­де. Это бы­ло на­вея­но тем же чес­то­лю­би­вым же­ла­ни­ем до­бить­ся ми­ро­во­го гос­под­ства. В то же вре­мя он пре­неб­ре­гал внут­рен­ней по­ли­ти­кой го­су­дар­ст­ва[393]. Жи­те­лей стра­ны при­тес­ня­ли сбор­щи­ки на­ло­гов, го­су­дар­ст­вен­ная каз­на бы­ла пус­та. По­сто­ян­ные вой­ны, уто­паю­щие в рос­ко­ши царедво­рцы, лю­бов­ные по­хо­ж­де­ния им­пе­ра­то­ра — все это вы­зы­ва­ло не­до­воль­ст­во гре­ков. Мо­на­сты­ри обо­га­ща­лись. Бо­га­ты­ми бы­ли и ла­ти­ня­не: как те, кто на­хо­дил­ся при дво­ре, так и те, кто жил в бо­га­тей­шей час­ти го­ро­да у Зо­ло­то­го Ро­га. Они при­тя­ги­ва­ли к се­бе пол­ные не­на­вис­ти взгля­ды оби­та­те­лей сто­ли­цы, ко­то­рые в сво­ем соб­ст­вен­ном го­су­дар­ст­ве аб­со­лют­но не поль­зо­ва­лись им­пе­ра­тор­ским по­кро­ви­тель­ст­вом, ко­то­рое, по их мне­нию, при­над­ле­жа­ло им по пра­ву. Боль­шую роль в воз­ник­но­ве­нии ан­ти­ла­тин­ских на­строе­ний иг­ра­ло пра­во­слав­ное ду­хо­вен­ст­во, ко­то­рое про­ти­ви­лось за­пад­но­му влия­нию. Это бы­ло по­нят­но. По­ли­ти­ка Ка­то­ли­че­ской Церк­ви бы­ла на­прав­ле­на на то, что­бы под­чи­нить се­бе Пра­во­слав­ную Цер­ковь лю­бой це­ной, да­же це­ной са­мых су­ще­ст­вен­ных жиз­нен­ных ин­те­ре­сов хри­сти­ан­ст­ва в це­лом.

Ма­ну­ил I за­бо­лел в мар­те 1180 го­да[394]. При­ко­ван­ный страш­ной сла­бо­стью к по­сте­ли, он во­об­ще не ду­мал о при­ве­де­нии в по­ря­док го­су­дар­ст­вен­ных дел и о на­зна­че­нии опе­ку­на-ре­ген­та для же­ны и сы­на, ко­то­рый бы управ­лял го­су­дар­ст­вен­ны­ми де­ла­ми до со­вер­шен­но­ле­тия Алек­сея. По­сто­ян­ные пре­дос­те­ре­же­ния на этот счет он об­хо­дил мол­ча­ни­ем. За­то он ве­рил ас­т­ро­ло­гам и га­дал­кам, по­то­му что они пред­ска­за­ли ему еще че­тыр­на­дцать лет жиз­ни, вос­ста­нов­ле­ние преж­них лю­бов­ных свя­зей и за­вое­ва­ние вар­вар­ских го­ро­дов. Впро­чем, Ма­ну­ил не мог на­зна­чить ре­ген­та. Ко­гда он ви­дел пол­ный про­вал сво­их по­ли­ти­че­ских ам­би­ций и смот­рел на вра­ж­деб­но на­стро­ен­ную к не­му же­ну, со­стоя­щую в лю­бов­ной свя­зи с про­то­се­ва­стом Алек­се­ем, он ви­дел толь­ко один вы­ход: сде­лать ре­ген­том Ан­д­ро­ни­ка как са­мо­го стар­ше­го двою­род­но­го бра­та из се­мьи Ком­ни­нов. Хотя именно это он хо­тел пре­дот­вра­тить лю­бой це­ной. Не­смот­ря на под­пи­сан­ную Ан­д­ро­ни­ком в поль­зу Алек­сея II при­ся­гу и не­смот­ря на сла­бость, ко­то­рую он к не­му пи­тал, Ма­ну­ил от­да­вал се­бе от­чет в не­че­ст­но­сти сво­его двою­род­но­го бра­та. Эту мысль император вы­ра­зил в бе­се­де с пат­ри­ар­хом[395]. Для соблюдения ди­на­сти­че­ских ин­те­ре­сов было необходимо дер­жать Ан­д­ро­ни­ка как мож­но даль­ше от сто­ли­цы. Итак, во­прос о ре­гент­ст­ве ос­та­вал­ся от­кры­тым[396].

Со­стоя­ние здо­ро­вья им­пе­ра­то­ра ухуд­ша­лось с каждым днем. 24 сен­тяб­ря 1180 го­да, по­сле бо­лее чем три­дца­ти­лет­не­го прав­ле­ния, он отошел в лучший мир в при­сут­ст­вии сво­его сы­на Алек­сея и все­го дво­ра, най­дя еще вре­мя об­ла­чить­ся в мо­на­ше­скую ря­су под име­нем Мат­фей. Его прах был за­хо­ро­нен в ча­сов­не мо­на­сты­ря Пан­то­кра­тор. «Со смер­тью им­пе­ра­то­ра Ма­нуи­ла, — пи­шет Ев­ста­фий, — раз­ру­ши­лось все, что бы­ло в го­су­дар­ст­ве не­зыб­ле­мым, и вся им­пе­рия по­гру­зи­лась во мрак, как по­сле за­хо­да солн­ца»[397].

Прав­ле­ние фор­маль­но пе­ре­шло к ма­ло­лет­не­му сы­ну Ма­нуи­ла, Алек­сею II. Охо­та и иг­ры со свер­ст­ни­ка­ми ин­те­ре­со­ва­ли под­ро­ст­ка боль­ше, чем им­пе­ра­тор­ская ко­ро­на, к ко­то­рой уже по­тя­ну­лись жадные ру­ки. Вдо­ва Ма­нуи­ла, ва­си­лис­са Ма­рия, ко­то­рую в сто­ли­це на­зы­ва­ли Ксе­на[398] — чу­же­зем­ка, в си­лу сво­его по­ло­же­ния ста­но­ви­лась в ка­кой-то ме­ре ре­гент­шей, ко­то­рая пра­ви­ла от име­ни сво­его ма­ло­лет­не­го и не­лю­би­мо­го сы­на[399]. До­воль­но ско­ро во двор­це Влахерн на­ча­лись ин­три­ги за ме­сто ре­ген­та и, в бу­ду­щем, — за ко­ро­ну Кон­стан­ти­на Ве­ли­ко­го[400].

Всех пре­тен­ден­тов на ру­ку овдовевшей им­пе­рат­ри­цы по­бе­дил про­то­се­васт Алек­сей, сын Ан­д­ро­ни­ка, род­но­го бра­та Ма­нуи­ла. Чес­то­лю­би­вый и хва­ст­ли­вый юно­ша, ко­то­рый по­лу­чил бла­го­даря сво­ей жене ре­ген­ст­во, за­ду­мы­вал­ся над тем, ка­ким об­ра­зом он мог бы по­лу­чить титул ва­си­лев­са Ви­зан­тий­ской им­пе­рии. Ка­за­лось, что про­ла­тин­ская пар­тия бу­дет иметь пол­ный ус­пех, что вы­зы­ва­ло не­до­воль­ст­во до­че­ри скон­чав­ше­го­ся им­пе­ра­то­ра, Ма­рии, ду­хо­вен­ст­ва и гре­че­ской час­ти кон­стан­ти­но­поль­ско­го об­ще­ст­ва[401].

Гла­ва VI

БОРЬ­БА
за еди­но­вла­стие

Ко­гда из­вес­тие о смер­ти Ма­нуи­ла и о двор­цо­вых ин­три­гах дош­ло до Ине­о­на, в Ан­д­ро­ни­ке ожи­ли преж­ние на­де­ж­ды сесть на им­пе­ра­тор­ский трон[402]. Те­перь ему лишь на­до бы­ло най­ти ка­кой-ни­будь под­хо­дя­щий по­вод, что­бы по­явить­­ся на аре­не бур­ных со­бы­тий в сто­ли­це[403]. С этой це­лью Ан­д­ро­ник взял­ся за текст при­ся­ги, ко­то­рую он при­нес не­сколь­ки­ми го­да­ми ра­нее. Со­дер­жа­ние при­ся­ги не ну­ж­да­лось в фаль­си­фи­ка­ции: «Ес­ли я уви­жу, или за­ме­чу, или ка­ким-то об­ра­зом ус­лы­шу, что Ва­ше­му Ве­ли­че­ст­ву вре­дят или мо­гут на­нес­ти вред Ва­шей се­мье, я Вас об этом из­ве­щу и в ме­ру мо­их сил бу­ду это­му вос­пре­пят­ст­во­вать»[404]. Текст пол­но­стью со­от­вет­ст­во­вал хо­ду его мыс­лей, и, так как он был че­ло­ве­ком ре­ши­тель­ным, он стал пи­сать од­но пись­мо за дру­гим Алек­сею II, пат­ри­ар­ху Фео­до­сию и дру­гим друзь­ям скон­чав­ше­го­ся им­пе­ра­то­ра, об­ви­няя про­то­се­ва­ста Алек­сея в за­го­во­ре про­тив за­кон­но­го на­след­ни­ка пре­сто­ла. При этом он вы­ра­жал бес­по­кой­ст­во о судь­бе сво­ей пле­мян­ни­цы и вну­шал мысль о не­мед­лен­ном вы­дво­ре­нии не­ле­ги­тим­но­го ре­ген­та с им­пе­ра­тор­ско­го дво­ра. Эти пись­ма бы­ли на­пи­са­ны с та­ким крас­но­ре­чи­ем и ды­ша­ли та­кой ис­крен­но­стью, что Ан­д­ро­ник — так на­пи­сал хро­нист — в кон­це кон­цов стал ка­зать­ся всем един­ст­вен­ным све­ду­щим че­ло­ве­ком, ко­то­рый пред­став­ля­ет ин­те­ре­сы ро­ме­ев[405]. При под­держ­ке ан­ти­ла­тин­ской пар­тии он бы­ст­ро за­вое­вал боль­шой ав­то­ри­тет как зре­лый дея­тель, год­ный для то­го, что­бы стать у кор­ми­ла го­су­дар­ст­вен­ного корабля[406]. По­ло­же­ние Ан­д­ро­ни­ка да­же уси­ли­лось бла­го­да­ря про­то­се­ва­сту. Все­ми не­лю­би­мый, Алексей скон­цен­три­ро­вал в сво­их ру­ках всю власть и по­лу­чил пол­ный кон­троль над го­су­дар­ст­вен­ной каз­ной. Бла­го­да­ря это­му и по­доб­ным же лов­ким хо­дам он вы­звал к се­бе не­на­висть са­нов­ни­ков дво­ра. При та­ком по­ло­же­нии ве­щей он вы­ну­ж­ден был в сво­их по­ли­ти­че­ских рас­че­тах опи­рать­ся на под­держ­ку за­жи­точ­ных сло­ев кон­стан­ти­но­поль­ских ла­ти­нян[407]. Взо­ры всей сто­ли­цы бы­ли об­ра­ще­ны на Ан­д­ро­ни­ка, все жда­ли его как «фа­кел во тьме, как сияю­щую звез­ду»[408].

Са­мым стра­ст­ным при­вер­жен­цем Ан­д­ро­ни­ка, ис­кав­шим у не­го спа­се­ния, бы­ла Ма­рия, дочь Ма­нуи­ла от пер­во­го бра­ка. Она бы­ла пол­на не­на­вис­ти к Алек­сею, и чув­ст­во это бы­ло тем ес­те­ст­вен­ней, что она уже и рань­ше не­на­ви­де­ла его лю­бов­ни­цу и жену, свою ма­че­ху. Под ру­ко­во­д­ством Ма­рии до­воль­но ско­ро был ор­га­ни­зо­ван за­го­вор, глав­ную роль в ко­то­ром иг­ра­ли ее суп­руг, Ре­нье Мон­те­фер­ра­то, Алек­сей Ком­нин, вне­брач­ный сын Ма­нуи­ла и Фео­до­ры, Ан­д­ро­ник Ла­пард, Ио­анн Ка­ма­тир из кон­стан­ти­но­поль­ской епар­хии и де­ти Ан­д­ро­ни­ка Ио­анн, Ма­ну­ил и Ма­рия. К за­го­во­ру примк­ну­ли и мно­гие дру­гие[409]. От­важ­ная Ма­рия при­ве­ла чле­нов за­го­во­ра к при­ся­ге на вер­ность ее бра­ту, Алек­сею II. За­го­вор­щи­ки вы­не­сли про­то­се­ва­сту смерт­ный при­го­вор. За­го­вор был рас­крыт поч­ти в по­след­ний мо­мент, ко­гда им­пе­ра­тор­ская сви­та с про­то­се­ва­стом и Алек­­се­ем II в суб­бо­ту пер­вой не­де­ли по­ста празд­ни­ка свя­то­го вои­на Фео­до­ра (13.2.1182) на­прав­ля­лась в Ба­фи Риакс, ко­то­рый ле­жал в пя­ти ки­ло­мет­рах от Зо­ло­тых Во­рот на Виа Иг­на­тиа, лю­би­мо­го мес­та про­гу­лок кон­стан­ти­но­поль­цев. Ру­ко­во­ди­те­ли за­го­во­ра бы­ли аре­сто­ва­ны и пре­да­ны су­ду. Толь­ко Ма­рии и Ре­нье уда­лось най­ти убе­жи­ще в Св. Софии. На сто­ро­ну ке­са­рис­сы Ма­рии, до­че­ри Ма­нуи­ла, вста­ли пат­ри­арх и под­ку­п­лен­ная день­га­ми тол­па на­ро­да. Ма­рия от­ка­за­лась от пе­ре­го­во­ров с про­то­се­ва­стом. Она тре­бо­ва­ла ос­во­бо­ж­де­ния за­го­вор­щи­ков и уда­ле­ния Алек­сея из двор­ца. Та­кие не­по­мер­ные тре­бо­ва­ния воз­му­ти­ли да­же юно­го им­пе­ра­то­ра, ко­то­рый уг­ро­жал сво­ей свод­ной се­ст­ре при­ме­не­ни­ем си­лы. Св. Cо­фия бы­ла пре­вра­ще­на в кре­пость; ох­ра­ну взя­ли на се­бя воо­ру­жен­ные гре­ки, италь­ян­ские гла­диа­то­ры и вос­точ­ные ибе­рий­цы. В сто­­ли­це воо­ру­жен­ные пал­ка­ми тол­пы на­ро­да ста­но­ви­лись со дня на день все мно­го­чис­лен­нее. Зву­ча­ли вра­ж­деб­ные при­зы­вы про­тив про­то­се­ва­ста, на­ча­лись гра­бе­жи в до­мах го­су­дар­ст­вен­ных са­нов­ни­ков, быв­ших его сто­рон­ни­ка­ми. Дом эпар­ха, Фео­до­ра Пан­тех­не­са, так­же под­верг­ся гра­бе­жу бун­тов­щи­ков, од­но­вре­мен­но бы­ли украдены и им­пе­ра­тор­ские при­ват­ные до­ку­мен­ты. Кон­стан­ти­но­поль бур­лил. 8 фев­ра­ля 1182 го­да в де­ло всту­пи­ла ар­мия Алек­сея II, но ча­ша ве­сов в улич­ных бо­ях ста­ла скло­нять­ся на сто­ро­ну про­то­се­ва­ста. Толь­ко то­гда на­сту­пи­ло пе­ре­ми­рие. Ма­рия с суп­ру­гом вер­ну­лись во дво­рец[410]. Ме­ж­ду тем Ан­д­ро­ник, во­оду­шев­лен­ный пись­ма­ми сво­их при­вер­жен­цев из Кон­стан­ти­но­по­ля, вы­сту­пил мар­шем во гла­ве не­боль­шой ар­мии. По пу­ти он при­вле­кал на свою сто­ро­ну са­нов­ни­ков, паф­ла­гон­ских стра­тио­тов и сель­ских жи­те­лей тем, что рас­тол­ко­вы­вал им зна­че­ние при­не­сен­ной при­ся­ги[411]. Ан­д­ро­ник разъ­яс­нил им цель сво­его по­хо­да в сто­ли­цу. Его ок­ру­жа­ли все боль­шие тол­пы по­клон­ни­ков, не толь­ко тех, кто стра­ст­но же­лал пе­ре­во­ро­та, но и тех, кто ви­дел в нем бу­ду­ще­го им­пе­ра­то­ра. Во всех час­тях Паф­ла­го­нии его при­ни­ма­ли как пер­со­ну, ни­спос­лан­ную им са­мим Бо­гом. В рас­по­ло­жен­ной на мо­ре Си­но­пе его встре­ча­ла его дочь Ма­рия. Она под­роб­но рас­ска­за­ла ему о по­ли­ти­че­ской ат­мо­сфе­ре, ца­ря­щей во двор­це[412]. Во вре­мя даль­ней­ше­го пу­ти че­рез Ирак­лию на Пон­те Ан­д­ро­ник с при­су­щим ему уме­ни­ем за­вое­вы­вал но­вых при­вер­жен­цев. Толь­ко Ни­кея, сто­ли­ца Ви­фи­нии, за­кры­ла пе­ред ним свои во­ро­та. К ее пра­ви­те­лю, Ио­ан­ну Ду­ке, примк­нул Ве­ли­кий До­ме­стик Ио­анн Ком­нин, на­ме­ст­ник про­вин­ции Фра­кия. Он по­сме­ял­ся над пись­мом Ан­д­ро­ни­ка, по­то­му что хо­ро­шо знал его «как дву­ли­ко­го Яну­са и ти­ра­на». В Тар­се Ан­д­ро­ник пе­ре­тя­нул на свою сто­ро­ну боль­шин­ст­во его оби­та­те­лей, то же бы­ло и в Ни­ко­ме­дии. Про­тив вой­ска Ан­д­ро­ни­ка про­то­се­васт Алек­сей вы­ста­вил свою ар­мию под ко­ман­до­ва­ни­ем Ан­д­ро­ни­ка Ан­ге­ла, от­ца Алек­сея и Исаа­ка, бу­ду­ще­го им­пе­ра­то­ра Ви­зан­тии. Ан­д­ро­ник Ан­гел был полностью раз­бит у го­ро­да Ха­ракса бла­го­да­ря пре­вос­хо­дя­щим си­лам от­ря­дов, со­сто­яв­ших из паф­ла­гон­ских жи­те­лей под ко­ман­до­ва­ни­ем ев­ну­ха. Это сра­же­ние ре­ши­ло судь­бу про­то­се­ва­ста. С это­го вре­ме­ни кон­стан­ти­но­поль­ская ари­сто­кра­тия на­ча­ла пе­ре­хо­дить на сто­ро­ну Ан­д­ро­ни­ка. В сто­ли­це от Ан­ге­ла по­тре­бо­ва­ли от­че­та в день­гах, ко­то­рые бы­ли потрачены им на не­удав­шую­ся кам­па­нию. Скла­ды­ва­лось впе­чат­ле­ние, что он вти­хо­мол­ку по­мо­га­ет вра­гам про­то­се­ва­ста. Учи­ты­вая эти об­стоя­тель­ст­ва, Ан­гел вме­сте с же­ной и ше­стью сы­новь­я­ми пе­ре­бе­жал в ла­герь Ан­д­ро­ни­ка. Оше­лом­лен­ный Ан­д­ро­ник при­вет­ст­во­вал его сло­ва­ми из Еван­ге­лия: «Се, Я по­сы­лаю Ан­ге­ла Мое­го пред ли­цем Тво­им, ко­то­рый при­го­то­вит путь Твой пред То­бою»[413].

С это­го вре­ме­ни Ан­д­ро­ник ре­шил дей­ст­во­вать от­кры­то и бо­лее активно. Он от­ка­зал­ся от мыс­ли на­чать оса­ду Ни­кеи и Ни­ко­ме­дии. Марш-бро­сок он ос­та­но­вил толь­ко в Пев­кии, об­лас­ти Хал­ке­до­на, рас­по­ло­жен­ной на­про­тив Кон­стан­ти­но­по­ля. Ма­ло­чис­лен­ность сво­их войск он мас­ки­ро­вал с по­мо­щью под­дель­ных па­ла­ток, рас­став­лен­ных на боль­шом рас­стоя­нии друг от дру­га, так что в це­лом соз­да­ва­лось впе­чат­ле­ние мощ­ной ар­мии[414].

Это впе­чат­ле­ние уси­ли­ва­ли еще и гро­мад­ные ноч­ные ла­гер­ные ко­ст­ры. При из­вес­тии о при­бли­же­нии паф­ла­гон­ско­го вой­ска жи­те­ли сто­ли­цы по­ки­да­ли свои ра­бо­чие мес­та и тол­па­ми рас­по­ла­га­лись на воз­вы­шен­но­стях и хол­мах, вгля­ды­ва­ясь в ази­ат­скую сто­ро­ну мор­ской бух­ты, «как буд­то бы они, — го­во­рит хро­нист, — хо­те­ли по­кло­нить­ся се­до­му и об­лы­сев­ше­му Ан­д­ро­ни­ку»[415]. В ла­герь Ан­д­ро­ни­ка на­ча­ли при­бы­вать его пер­вые сто­рон­ни­ки, ко­то­рые изум­ля­лись от­но­си­тель­но ма­ло­му количеству сол­дат, на­хо­дя­щих­ся в его рас­по­ря­же­нии[416].

Про­то­се­васт Алек­сей на­хо­дил­ся в трудном по­ло­же­нии. Он не мог вы­ста­вить про­тив вра­же­ской ар­мии су­хо­пут­но­го вой­ска. Кро­ме то­го, мно­гие при дво­ре от­но­си­лись к Ан­д­ро­ни­ку бла­го­же­ла­тель­но. Алек­сей рас­счи­ты­вал толь­ко на по­мощь бо­га­тых ла­ти­нян раз­ных на­цио­наль­но­стей, ко­то­рым он до­ве­рял боль­ше, чем гре­кам[417]. По­это­му Алек­сей ре­шил за­щи­щать Кон­стан­ти­но­поль с мо­ря, с вос­точ­ной сто­ро­ны. Од­но­вре­мен­но он всту­пил в ди­пло­ма­ти­че­ские пе­ре­го­во­ры. Он на­пра­вил к Ан­д­ро­ни­ку про­по­вед­ни­ка Ге­ор­гия Кси­фи­ли­на с мис­си­ей за­клю­чить с Ан­д­ро­ни­ком со­гла­ше­ние, по­обе­щав ему бо­га­тые по­дар­ки, вы­со­кую долж­ность и по­ми­ло­ва­ние име­нем Бо­жи­им. Про­то­се­васт за­был, од­на­ко, что ду­хо­вен­ст­во с не­го­до­ва­ни­ем смот­рит на его ин­три­ги с ла­ти­ня­на­ми. Ев­ста­фий го­во­рит, что Ма­рия и про­то­се­васт Алек­сей по­то­му по­те­ря­ли лю­бовь гре­ков, что они пы­та­лись за­вое­вать ла­ти­нян по­дар­ка­ми и обе­ща­ния­ми, и да­же пер­спек­ти­вой пе­ре­дать им сто­ли­цу и ее жи­те­лей в ка­че­ст­ве ра­бов как во­ен­ный тро­фей[418]. Эти ут­вер­жде­ния, без­ус­лов­но силь­но пре­уве­ли­чен­ные, го­во­ри­ли о по­зи­ции гре­ков по от­но­ше­нию к ла­тин­ско­му на­се­ле­нию Кон­стан­ти­но­по­ля. По­это­му ка­жет­ся та­ким дос­то­вер­ным упо­ми­на­ние Хо­ниа­та о том, что, со­глас­но то­гдаш­ним слу­хам[419], Кси­фи­лин вы­пол­нил свое по­ру­че­ние с точ­но­стью до на­обо­рот. Вер­ный сво­ему крас­но­ре­чию, Ан­д­ро­ник на­пра­вил во дво­рец гор­дый от­вет с тре­бо­ва­ни­ем при­звать про­то­се­ва­ста к от­ве­ту и уб­рать его из двор­ца. Ва­си­лис­су Ма­рию сле­до­ва­ло от­пра­вить в мо­на­стырь, а Алек­сей II дол­жен был сам ис­пол­нять свой им­пе­ра­тор­ский долг в со­от­вет­ст­вии с за­ве­ща­ни­ем сво­его от­ца. Спус­тя не­сколь­ко дней по­ло­же­ние Ан­д­ро­ни­ка еще боль­ше уп­ро­чи­лось, по­сле то­го как Ве­ли­кий Ду­ка Ан­д­ро­ник, ко­ман­дую­щий фло­том про­то­се­ва­ста, пе­ре­шел на сто­ро­ну вра­га. Над про­то­се­ва­стом на­сме­ха­лись и ней­траль­но на­стро­ен­ные при­двор­ные, и те, ко­то­рые ко­ле­ба­лись, не стать ли им на сто­ро­ну Ан­д­ро­ни­ка. Они шли к Ан­д­ро­ни­ку в Хал­ке­дон и «воз­вра­ща­лись об­ла­го­де­тель­ст­во­ван­ные на­зад в свои до­ма».

Го­род бур­лил все силь­нее. На­род про­кли­нал ва­си­лис­су[420]. Двор­цо­вая стра­жа вы­пус­ти­ла из тюрь­мы Ио­ан­на и Ма­нуи­ла, сы­но­вей Ан­д­ро­ни­ка, а так­же дру­гих за­го­вор­щи­ков и отправи­ла на их ме­сто сто­рон­ни­ков про­то­се­ва­ста. Сам он был за­дер­жан ге­рман­ской двор­цо­вой гвар­ди­ей и от­ту­да в пол­ночь пе­ре­ве­ден в зда­ние Боль­шо­го двор­ца. Под уси­лен­ной ох­ра­ной ему не раз­ре­ша­лось да­же за­снуть. Че­рез не­сколь­ко дней про­то­се­васт, си­дя на по­ни и дер­жа в ру­ках флаг, на­са­жен­ный на пал­ку для те­лес­ных на­ка­за­ний, был под улю­лю­ка­нье тол­пы пре­про­во­ж­ден в ла­герь Ан­д­ро­ни­ка. По при­ка­зу Ан­д­ро­ни­ка и с со­гла­сия важ­ных са­нов­ни­ков, вхо­дя­щих в его сви­ту, Алек­сей был ос­ле­п­лен[421]. Хо­ни­ат, вра­ж­деб­но на­стро­ен­ный к ла­ти­ня­нам, уп­ре­ка­ет про­то­се­ва­ста в из­не­жен­но­сти, аб­со­лют­ном не­зна­нии во­ен­но­го де­ла, рас­то­чи­тель­ном хо­зяй­ст­во­ва­нии и чрез­мер­ных тра­тах го­су­дар­ст­вен­ной каз­ны на под­держ­ку ла­тин­ско­го фло­та, ко­то­рый и так уже был силь­нее всех взя­тых вме­сте мор­ских сил Ви­зан­тий­ской им­пе­рии. Ана­ло­гич­ным об­ра­зом осу­ж­да­ет об­раз дей­ст­вий про­то­се­ва­ста и Вильгельм Тир­ский[422].

Даль­ше Ан­д­ро­ник дей­ст­во­вал чрез­вы­чай­но ос­то­рож­но. Про­дол­жая ос­та­вать­ся на ази­ат­ском бе­ре­гу[423], он на­пра­вил в Кон­стан­ти­но­поль все свои ко­раб­ли под вер­хов­ным ко­ман­до­ва­ни­ем Ве­ли­ко­го Дук­и Ан­д­ро­ни­ка. 2 мая 1182 го­да в сто­ли­цу всту­пи­ла су­хо­пут­ная ар­мия. В сра­же­ние бы­ло втя­ну­то и на­се­ле­ние Кон­стан­ти­но­по­ля, ко­то­рое все­гда бы­ло на­строе­но вра­ж­деб­но по от­но­ше­нию к бо­га­тым и при­ви­ле­ги­ро­ван­ным ино­стран­цам[424]. В те же дни на­чал­ся по­гром ла­ти­нян, око­ло шес­ти­де­ся­ти ты­сяч ко­то­рых на­се­ля­ли кра­си­вей­шую часть го­ро­да у Зо­ло­то­го Ро­га[425]. Паф­ла­гон­ские сол­да­ты и жив­шие в ни­ще­те гре­ки сжи­га­ли их иму­ще­ст­во и под­жи­га­ли их до­ма, двор­цы и церк­ви. Ев­ста­фий со­дро­гал­ся от опи­са­ния тех чу­до­вищ­ных ве­щей, ко­то­рые тво­ри­лись в эти дни. С по­мо­щью «гре­че­ско­го ог­ня» ла­ти­нян ата­ко­ва­ли с мо­ря, убива­ли жен­щин, ста­ри­ков и де­тей; ка­ж­дая пядь зем­ли бы­ла про­пи­та­на кро­вью. Не ща­ди­ли да­же бо­га­де­лен, да­же мо­на­хов и свя­щен­ни­ков[426]. Уби­то­му Ио­ан­ну, иподиа­ко­ну рим­ской Церк­ви, от­ру­би­ли го­ло­ву и при­вя­за­ли ее для по­те­хи к со­бачь­е­му хво­сту[427]. Мо­ги­лы бы­ли раз­граб­ле­ны[428]. Жерт­ва­ми ог­ня ста­ло мно­же­ст­во до­мов и церк­вей[429]. Спас­лись толь­ко те, ко­го на­до­уми­ли спря­тать­ся вме­сте со сво­им иму­ще­ст­вом на ко­раб­лях и га­ле­рах, или те, кто на­шел убе­жи­ще у своих гре­че­ских дру­зей. Свы­ше че­ты­рех ты­сяч ла­ти­нян бы­ли про­да­ны в раб­ст­во вар­ва­рам, barbaris nationibus[430].

Ос­та­ток этих ужас­ных дней бег­ле­цы, ис­кав­шие спа­се­ния на су­дах, про­ве­ли на Принцевых ост­ро­вах и в близ­ле­жа­щих го­ро­дах, по­сле че­го, со­брав флот и пы­лая жа­ж­дой мес­ти, они опус­то­ши­ли ог­нем и ме­чом по­се­ле­ния, рас­по­ло­жен­ные на побережьях Гел­лес­пон­та и Сре­ди­зем­ного мо­ря. Бы­ли раз­граб­ле­ны так­же мо­на­сты­ри, в ко­то­рых кон­стан­ти­но­поль­цы хра­ни­ли свои бо­гат­ст­ва[431]. Вой­ска Ан­д­ро­ни­ка не пре­сле­до­ва­ли вра­га. Они ог­ра­ни­чи­лись ло­каль­ны­ми дей­ст­вия­ми внут­ри сто­ли­цы.

При описании вы­ше­назван­ных со­бы­тий Хо­ни­ат упо­ми­на­ет ко­ме­ту, ко­то­рой мож­но бы­ло лю­бо­вать­ся на не­бо­сво­де, и го­во­рит о кре­че­те, ко­то­рый три­ж­ды пе­ре­ле­тел че­рез до­ро­гу, ве­ду­щую от Св. Софии к Боль­шо­му двор­цу. Этим стран­ным явлением Ан­д­ро­ни­ку бы­ло пред­ска­за­но трех­лет­нее кро­ва­вое прав­ле­ние Византийской империей.

Поч­ти все при­двор­ные тол­пи­лись во­круг Анд­­ро­ни­ка. По­след­ним на ази­ат­ский бе­рег явил­ся пат­ри­арх Фео­до­сий в со­про­во­ж­де­нии сто­лич­но­го ду­хо­вен­ст­ва. Од­на­ко Ан­д­ро­ник при­нял их очень стран­ным об­ра­зом. Тор­же­ст­вен­но оде­тый, он сошел с ко­ня и, по гре­че­ско­му обы­чаю, пал ниц пе­ред пат­ри­ар­хом. Че­рез не­ко­то­рое вре­мя он вы­пря­мил­ся, по­це­ло­вал по­дош­ву туфли Фео­до­сия, при­вет­ст­вуя тем са­мым его как спа­си­те­ля юно­го им­пе­ра­то­ра и как бор­ца за до­б­рые де­ла. Раз­го­вор обо­их муж­чин был дра­ма­ти­че­ски на­пря­жен­ным. Пат­ри­арх на­чал раз­го­вор ци­та­той из Кни­ги Ио­ва: «Я слы­шал о Те­бе слу­хом уха; те­перь же мои гла­за ви­дят Те­бя»[432] и сло­ва­ми Да­ви­да: «Как слы­ша­ли мы, так и уви­де­ли…»[433], по­то­му что он знал Ан­д­ро­ни­ка толь­ко по рас­ска­зам Ма­нуи­ла[434].

Ан­д­ро­ник, ко­то­рый на ле­ту по­нял сен­тен­цию глу­бо­ко­мыс­лен­но­го пат­ри­ар­ха, от­ве­тил: «Смот­ри­те, вот сми­рен­ный ар­мя­нин»[435]. Ан­д­ро­ник со­жа­лел, что ни­кто не стал на сто­ро­ну пат­ри­ар­ха при ис­пол­не­нии им опе­ки над Алек­се­ем II и в управ­ле­нии го­су­дар­ст­вом. Ко­гда пат­ри­арх воз­ра­зил, что он от­ка­зал­ся при­нять на се­бя за­бо­ту о юном им­пе­ра­то­ре и что во­об­ще по­сле по­яв­ле­ния под го­ро­дом паф­ла­гон­ской ар­мии Алек­сея уже счи­та­ли мерт­вым, Ан­д­ро­ник по­крас­нел от сты­да и при­тво­рил­ся, что он не по­ни­ма­ет, по­че­му го­во­рят о смер­ти маль­чи­ка-ва­си­лев­са[436]. Пат­ри­арх ук­лон­чи­во из­ви­нил­ся, со­слав­шись на свой пре­клон­ный воз­раст и на то, что цер­ков­ным ус­та­вом ему не раз­ре­ша­ет­ся за­ни­мать­ся свет­ски­ми де­ла­ми, тем бо­лее что Ан­д­ро­ни­ка аб­со­лют­но дос­та­точ­но, что­бы обес­пе­чить Алек­сею над­ле­жа­щую опе­ку. Здесь при­ве­ден раз­го­вор, ко­то­рый ве­ли ме­ж­ду со­бой ари­сто­крат Церк­ви и ари­сто­крат по про­ис­хо­ж­де­нию. В пер­вой по­ло­ви­не мая Ан­д­ро­ник ре­шил вер­нуть­ся в Кон­стан­ти­но­поль как ре­гент при императоре Алек­сее II[437].

В ию­ле 1182 го­да бы­ла объ­яв­ле­на пол­ная ам­ни­стия за­го­вор­щи­кам про­тив ва­си­лис­сы Ма­рии[438]. Сна­ча­ла Ан­д­ро­ник со­хра­нял ви­ди­мость опе­ку­на Алек­сея II. Он не слиш­ком вме­ши­вал­ся в де­ла им­пе­ра­то­ра и его ма­те­ри. Оба они пе­ре­еха­ли по его при­ка­зу в Ман­ган­ский дво­рец в Фи­ло­па­тио­не[439]. Ан­д­ро­ник со свои­ми сто­рон­ни­ка­ми и друзь­я­ми по­се­лил­ся во двор­це Влахерн. Он по­се­тил Алек­сея II толь­ко по про­ше­ст­вии до­воль­но дли­тель­но­го вре­ме­ни. И сно­ва, не об­ра­щая вни­ма­ния на свой воз­раст, упал он пе­ред им­пе­ра­то­ром на ко­ле­ни, об­хва­тил его но­ги[440] и уда­рил се­бя в грудь, за­ли­ва­ясь по сво­ей ма­не­ре сле­за­ми. Ма­рия же чув­ст­во­ва­ла на се­бе его не­на­ви­дя­щий взгляд. По­сле это­го Ан­д­ро­ник на­пра­вил­ся в свою па­лат­ку. Бе­се­да с Алек­се­ем о го­су­дар­ст­вен­ных де­лах про­дол­жа­лась не­сколь­ко дней. Со­дер­жа­ние ее нам, к со­жа­ле­нию, не­из­вест­но. За­тем Ан­д­ро­ник на­пра­вил­ся в сто­ли­цу, что­бы по­се­тить мо­ги­лу Ма­нуи­ла в мо­на­сты­ре Пан­то­кра­то­р. У над­гроб­но­го па­мят­ни­ка двою­род­но­го бра­та он, к уми­ле­нию при­сут­ст­вую­щих, на­чал горь­ко ры­дать. Но ко­гда он по соб­ст­вен­но­му же­ла­нию ос­тал­ся один, гу­бы его дви­га­лись так, слов­но он мо­лил­ся, хо­тя мно­гие из стоя­щих в от­да­ле­нии го­во­ри­ли, что они слы­ша­ли, как Анд­­ро­ник с «вар­вар­ским ак­цен­том» го­во­рил о сво­ем на­ме­ре­нии отом­стить дво­юрод­но­му бра­ту. По­ве­ст­во­ва­ния Хо­ниа­та пре­вос­ход­но ха­рак­те­ри­зу­ют и ли­це­ме­рие Ан­д­ро­ни­ка, и его сло­во­блу­дие, и его при­твор­ст­во.

Ко­гда Ан­д­ро­ник стал ре­ген­том Алек­сея II, он на­чал не­ог­ра­ни­чен­но пра­вить. Юный им­пе­ра­тор опять пре­да­вал­ся иг­рам и охо­те в ок­ру­же­нии при­став­лен­ных к не­му для ох­ра­ны лю­дей. Эти лю­ди име­ли за­да­ние удер­жи­вать его от лю­бых кон­так­тов. Ме­ж­ду тем Ан­д­ро­ник в ка­че­ст­ве ре­ген­та по­сте­пен­но при­би­рал к ру­кам все го­су­дар­ст­вен­ные де­ла. Он по­сле­до­ва­тель­но из­бав­лял­ся от сво­их по­тен­ци­аль­ных вра­гов. Ва­кант­ные мес­та он за­пол­нял паф­ла­гон­ца­ми и те­ми людь­ми, ко­то­рые по­мо­гли ему при­йти к вла­сти. Од­на­ко он все­гда чув­ст­во­вал шат­кость сво­его по­ло­же­ния. По­это­му с са­мо­го на­ча­ла он стре­мил­ся к то­му, что­бы ли­к­ви­ди­ро­вать вра­ж­деб­но на­стро­ен­ный к не­му класс круп­ных фео­да­лов. Од­них он ка­рал из­гна­ни­ем, дру­гих бро­сал в тю­рем­ные за­стен­ки или ос­ле­п­лял. Ко­гда хро­нист го­во­рит о при­чи­нах та­ко­го об­раза дей­ст­вий, то он при­хо­дит к вы­во­ду, что вся ви­на осу­ж­ден­ных за­клю­ча­лась лишь в их ари­сто­кра­ти­че­ском про­ис­хо­ж­де­нии, в их да­ро­ва­ни­ях, а так­же в их кра­со­те. В ию­ле или в ав­гу­сте 1182 го­да со­ста­вил­ся за­го­вор про­тив Ан­д­ро­ни­ка. Во гла­ве за­го­во­ра стоя­ли Ан­д­ро­ник, сын Кон­стан­ти­на Ан­ге­ла, а так­же Ве­ли­кий Ду­ка Ан­д­ро­ник Кон­то­сте­фан, его ше­ст­на­дца­ти­лет­ний сын, Ва­си­лий Ка­ма­тир, на­чаль­ник им­пе­ра­тор­ской поч­ты, и мно­гие дру­гие. За­го­вор рас­крыл сам Ан­д­ро­ник. Воз­мез­дия из­бе­жа­ли лишь Кон­стан­тин Ан­гел с сы­ном. За­брав­шись в ам­фо­ру, они бе­жа­ли на лод­ке из ох­ра­няе­мой га­ва­ни Кон­стан­ти­но­по­ля. Поч­ти в пер­вые же го­ды прав­ле­ния Ан­д­ро­ни­ка на­чал­ся тер­рор про­тив власть иму­щих. Ого­во­ры, да­же сре­ди чле­нов од­ной се­мьи, бы­ли обыч­ным де­лом. Со­рев­но­ва­лись в до­но­си­тель­ст­ве Ан­д­ро­ни­ку на его так на­зы­вае­мых вра­гов, под­пи­сы­ва­ли об­щие пись­ма, уве­ряя в сво­ей пре­дан­но­сти Ан­д­ро­ни­ку. За вре­мя про­ве­де­ния рас­сле­до­ва­ния об­ви­ни­тель не­ред­ко сам ста­но­вил­ся от­вет­чи­ком. Роль «зло­го ду­ха» Ан­д­ро­ни­ка иг­ра­ли та­кие се­на­то­ры, как Кон­стан­тин Пат­рин, Ми­ха­ил Ха­п­лухер и Сте­фан Аги­а­хри­сто­фо­рит (свя­той Хри­сто­фо­рит), мо­гу­ще­ст­вен­ный ми­нистр, на­зы­вае­мый в на­ро­де Ан­ти­агиа­­х­ри­сто­фо­ри­том[441].

Ан­д­ро­ник не до­ве­рял да­же сво­им под­ку­п­лен­ным сто­рон­ни­кам[442]. Ес­ли воз­ни­ка­ла да­же тень по­доз­ре­ния, он от­кры­то или тай­но при­го­ва­ри­вал их к смер­ти. При этом он не брез­го­вал ни­ка­ки­ми сред­ст­ва­ми. Меч тер­ро­ра до­пол­ня­ли яды, глав­ным об­ра­зом та­кие, ко­то­рые дей­ст­во­ва­ли не сра­зу, а по­сте­пен­но[443]. Го­во­рят, что так по­гиб­ла ке­са­рис­са Ма­рия, умер­шая мед­лен­ной смер­тью от яда, ко­то­рый дал ей ев­нух, ее преж­ний слу­га, хо­тя имен­но ей Ан­д­ро­ник был обя­зан тем, что так бы­ст­ро при­брал к ру­кам управ­ле­ние го­су­дар­ст­вом. До­воль­но ско­ро ее участь раз­де­лил ее суп­руг Ре­нье.

Это про­дол­жа­лось не­дол­го, по­то­му что Ан­д­ро­ник всту­пил в кон­фликт с пат­ри­ар­хом Фео­до­си­ем. Ко­гда он за­хо­тел свою дочь Ири­ну (ко­то­рую ро­ди­ла ему Фео­до­ра, дочь Исаа­ка) вы­дать за­муж за Алек­сея, вне­брач­но­го сы­на Ма­нуи­ла и до­че­ри Ан­д­ро­ни­ка, то­же но­сив­шей имя Фео­до­ра[444], он на­пра­вил в Си­нод пись­мо с прось­бой дать со­гла­сие на этот близ­ко­род­ст­вен­ный брак, обе­щая за это «боль­шие вы­го­ды для Церк­ви»[445]. Мне­ния чле­нов Си­но­да, а так­же и Се­на­та раз­де­ли­лись, сре­ди них бы­ли та­кие, ко­то­рые вы­ска­зы­ва­лись за одоб­ре­ние это­го бра­ка, и не­боль­шая груп­па тех, кто воз­ра­жал про­тив это­го кро­во­сме­си­тель­но­го суп­ру­же­ст­ва. Пред­во­ди­тель по­след­них, Фео­до­сий, по­ки­нул Кон­стан­ти­но­поль в знак про­тес­та и пе­ре­се­лил­ся на ост­ров Те­ре­бинт. Ан­д­ро­ник вос­поль­зо­вал­ся этой си­туа­ци­ей. Он осу­ще­ст­вил свое на­ме­ре­ние с по­мо­щью бол­гар­ско­го ар­хи­епи­ско­па, ут­вер­див­ше­го этот брак, а Ан­д­ро­ник на­зна­чил на пост все­лен­ско­го пат­ри­ар­ха Ва­си­лия Ка­ма­ти­ра, обя­зав его пись­мен­но под­твер­дить свое по­ви­но­ве­ние[446].

Ан­д­ро­ник, ко­то­рый в дей­ст­ви­тель­но­сти был вла­сти­те­лем всей Ви­зан­тий­ской им­пе­ри­и, про­дол­жал мас­ки­ро­вать­ся. Он уст­ро­ил по­втор­ную ко­ро­на­цию Алек­сея II. В при­сут­ст­вии ты­сяч зри­те­лей он на ру­ках вы­нес его к ал­та­рю в Св. Софии, так что при­сут­ст­вую­щие по­ра­жа­лись его от­цов­ской доб­ро­те к юно­ше.

Инс­це­ни­ро­ван­ная ко­ро­на­ция не по­ме­ша­ла, од­на­ко, Ан­д­ро­ни­ку уст­ра­нять очень близ­ких Алек­сею лю­дей. Он об­ви­нил ва­си­лис­су Ма­рию (впро­чем, как мы еще уви­дим, не без ос­но­ва­ний) в за­го­во­ре про­тив византийско­го го­су­дар­ст­ва и об­ще­ст­ва, в ко­то­рый она во­шла со сво­им де­ве­рем, ко­ро­лем Венг­рии[447]. На этом ос­но­ва­нии он уг­ро­жал да­же уст­ра­нить­ся от управ­ле­ния го­су­дар­ст­вом. Ма­рия пред­ста­ла пе­ред су­дом. Же­ла­ния Ан­д­ро­ни­ка и под­стре­ка­ний тол­пы ока­за­лось дос­та­точ­но для то­го, что­бы раз­ве­ять со­мне­ния су­дей ви­лы[448]. Ва­си­лис­са бы­ла за­пер­та в тес­ной ке­лье мо­на­сты­ря св. Дио­ме­да, где, му­чи­мая го­ло­дом, она ожи­да­ла са­мо­го худ­ше­го. Суд при­го­во­рил ее к смер­ти за го­су­дар­ст­вен­ную из­ме­ну. При­го­вор был объ­яв­лен имею­щим за­кон­ную си­лу соб­ст­вен­но­руч­ной под­пи­сью Алек­сея II[449]. Спус­тя не­сколь­ко дней Мария бы­ла за­ду­ше­на в при­сут­ст­вии Кон­стан­ти­на Трип­си­ха, ко­мен­дан­та лич­ной гвар­дии Ан­д­ро­ни­ка. Труп уто­пи­ли в мо­ре[450]. Ви­сев­ший на от­кры­том мес­те порт­рет ва­си­лис­сы был пе­ре­ма­ле­ван; из кра­си­вей­шей жен­щи­ны сде­ла­ли со­гбен­ную от воз­рас­та ста­ру­ху[451]. Под­руч­ный па­ла­ча Ма­рии по­стра­дал позд­нее по ка­ко­й-то дру­го­й причине[452].

В на­ча­ле сен­тяб­ря 1183 го­да[453] Ан­д­ро­ник ре­шил стать со­пра­ви­те­лем Ви­зан­тий­ской им­пе­рии. Льсте­цы при дво­ре ус­луж­ли­во убе­ж­да­ли его в том, что внут­рен­ние бес­по­ряд­ки в Им­пе­рии за­кон­чат­ся не рань­ше, чем он бу­дет из­бран со­пра­ви­те­лем вме­сте с Алек­се­ем II. Для пол­но­го обуз­да­ния внут­рен­них вра­гов го­су­дар­ст­ва, до­бав­ля­ли они, не­об­хо­ди­мы силь­ная ру­ка и опыт зре­ло­го муж­чи­ны.

В Ми­хай­лов­ском двор­це Ан­д­ро­ник был про­воз­гла­шен со­пра­ви­те­лем[454]. Тол­па на го­род­ских ули­цах вы­ра­жа­ла свои сим­па­тии к Ан­д­ро­ни­ку.

Мне­ние чрез­мер­но по­ли­ти­зи­ро­ван­но­го на­ро­да бы­ло об­ра­бо­та­но бла­го­да­ря за­вер­бо­ван­ным при дво­ре Ан­д­ро­ни­ка кла­ке­рам. Ко­гда Алек­сей II всту­пил в зда­ние По­лати­на, он уже за­стал там люд­скую тол­пу, ко­то­рая вы­кри­ки­ва­ла при­вет­ст­вия в честь обо­их им­пе­ра­то­ров. Он сам при­гла­сил Ан­д­ро­ни­ка быть со­пра­ви­те­лем[455]. Ан­д­ро­ник и даль­ше про­дол­жал ра­зыг­ры­вать свою роль: ко­гда он яко­бы не ре­шал­ся за­нять ме­сто ря­дом с Алек­се­ем, он был на­силь­но уса­жен на трон и об­ла­чен в им­пе­ра­тор­ское одея­ние. На сле­дую­щий день оба бы­ли про­воз­гла­ше­ны им­пе­ра­то­ра­ми в Св. Софии, но в об­рат­ном по­ряд­ке. Сна­ча­ла бы­ло на­зва­но имя Ан­д­ро­ни­ка и толь­ко по­том — Алек­сея. Еще до про­ве­де­ния тор­жеств по по­во­ду ко­ро­на­ции Ан­д­ро­ник при­нес при­ся­гу на вер­ность Алек­сею и все­му византийско­му го­су­дар­ст­ву[456].

Че­рез не­сколь­ко дней Ан­д­ро­ник со­звал за­се­да­ние пре­дан­но­го ему Со­ве­та. Его уча­ст­ни­ки на­ча­ли хо­ром скан­ди­ро­вать из­вест­ный стих Го­ме­ра: «Мно­го­вла­стие не­хо­ро­шо, пусть пра­вит один им­пе­ра­тор»[457]. По­сле это­го от­ре­че­ние Алек­сея II от пре­сто­ла ста­ло де­лом ре­шен­ным[458]. При­ся­га в вер­но­сти, мно­го­крат­но при­но­си­мая Ма­нуи­лу и его сы­ну, ока­за­лась за­бы­той. Еще до то­го, как из­вес­тие об от­ре­че­нии Алек­сея рас­про­стра­ни­лось по го­ро­ду, Кон­стан­тин Трип­сих и Фео­дор Да­диб­рин за­ду­ши­ли че­тыр­на­дца­ти­лет­не­го Алек­сея в его по­сте­ли с по­мо­щью те­ти­вы[459]. Труп пе­ре­не­сли во дво­рец Влахерн. Ан­д­ро­ник пнул те­ло Алек­сея но­гой, «про­кли­ная при этом его ве­ро­лом­но­го от­ца и рас­пут­ную мать»[460]. Че­рез ухо по­кой­но­го был про­дер­нут шнур и на­ло­же­на плом­ба, ко­то­рую Ан­д­ро­ник скре­пил соб­ст­вен­ной пе­ча­тью. Те­ло Алек­сея, уло­жен­ное в свин­цо­вый гроб, Ио­анн Ка­ма­тир и Фео­дор Хумн пе­ре­не­сли в лод­ку и опус­ти­ли в мор­ские вол­ны[461]. От­ре­зан­ную го­ло­ву вы­бро­си­ли где-то в Ка­та­ба­те. Од­на­ко Ан­д­ро­ник при­ка­зал пре­ж­де по­ка­зать го­ло­ву ему. Та­ким об­ра­зом, стало ис­пол­нять­ся «ста­рин­ное про­ро­че­ст­во»: ди­на­стия Ком­ни­нов пой­дет ко дну, ко­гда пер­вые бу­к­вы имен им­пе­ра­то­ров со­ста­вят сло­во AIMA — кровь[462].

В сер­еди­не сен­тяб­ря 1183 го­да Ан­д­ро­ник стал фак­ти­че­ским и фор­маль­ным еди­но­вла­ст­ным пра­ви­те­лем Византийской им­пе­рии. На­чал­ся вто­рой, двух­лет­ний пе­ри­од прав­ле­ния «в пур­пу­ре и ко­ро­не»[463].

Гла­ва VII

АН­Д­РО­НИК НА ТРО­НЕ

Ко­гда Ан­д­ро­ник всту­пил как са­мо­дер­жец на кон­стан­ти­но­поль­ский пре­стол, он впол­не соз­на­вал со­мни­тель­ность сво­его по­ло­же­ния в Ви­зан­тий­ской им­пе­рии. Уже сам факт на­силь­ст­вен­но­го за­хва­та ко­ро­ны Кон­стан­ти­на Ве­ли­ко­го и оп­ре­де­лен­но бес­це­ре­мон­ного от­стра­не­ния за­кон­но­го пре­тен­ден­та на пур­пур вы­звал це­лую че­ре­ду мя­те­жей и за­го­во­ров в ар­мии и стал при­чи­ной про­дол­жи­тель­ных бес­по­ряд­ков по всей стра­не, как в Ев­ро­пе, так и в Ма­лой Азии. В сен­тяб­ре 1183 го­да Ан­д­ро­ник Ла­пард ос­та­вил служ­бу в ар­мии Ан­д­ро­ни­ка, ко­то­рая то­гда вое­ва­ла с вой­ска­ми Бе­лы, и на­пра­вил­ся на вос­ток, во все­гда го­то­вые к бес­по­ряд­кам про­вин­ции, что­бы при­звать их к мя­те­жу про­тив но­во­го пра­ви­те­ля. По его сле­дам шел Фео­дор Кан­та­ку­зин, ко­то­рый взбун­то­вал так­же го­ро­да Пру­су и Ло­па­ди­он. Иса­ак Ком­нин объ­я­вил се­бя ва­си­лев­сом Кип­ра. Не­до­воль­ные ме­то­да­ми прав­ле­ния Ан­д­ро­ни­ка под­стре­ка­ли пра­ви­те­лей Вос­то­ка к воо­ру­жен­ной ин­тер­вен­ции[464]. Пе­ред ли­цом мно­го­чис­лен­ных за­труд­не­ний, ко­то­рые воз­ник­ли с на­ча­лом его прав­ле­ния, Ан­д­ро­ник те­рял си­лы. Он да­же не со­би­рал­ся вое­вать с Ла­пар­дом. Толь­ко ко­гда по­след­ний был за­хва­чен в Ат­тра­ми­тии из­вест­ным ос­ве­до­ми­те­лем Ан­д­ро­ни­ка, Ке­фом, и ос­ле­п­лен в Кон­стан­ти­но­по­ле, к Ан­д­ро­ни­ку сно­ва вер­ну­лось рав­но­ве­сие. Вес­ной 1184 го­да Ан­д­ро­ник пе­ре­дис­ло­ци­ро­вал ар­мию Вра­на из Ни­ша и Бра­ни­че­ва, где она с 1182 го­да вое­ва­ла про­тив ар­мии Бе­лы III, в Ло­па­ди­он, жи­те­ли ко­то­ро­го пы­та­лись от­де­лить­ся от Ви­зан­тий­ской им­пе­рии. Вран со­еди­нил­ся с ар­ми­ей Анд­­ро­ни­ка у Ни­кеи, по­сле че­го они объ­е­ди­нен­ны­ми си­ла­ми оса­ди­ли го­род, ко­то­рый за­щи­щал­ся ар­ми­ей Алексея Ан­ге­ла, Кан­та­ку­зина и от­ря­да­ми ту­рок-сель­джу­ков. Оса­да силь­но ук­ре­п­лен­но­го го­ро­да за­тя­ги­ва­лась. Это­му спо­соб­ст­во­ва­ло от­сут­ст­вие во­ен­ных ма­шин, а жес­то­кий по­сту­пок Ан­д­ро­ни­ка: он при­ка­зал штур­мо­вать сте­ны го­ро­да с по­мо­щью та­ра­на, к ко­то­ро­му бы­ла при­вя­за­на мать Исаа­ка, Еф­ро­си­нья, — так­же не дос­тиг це­ли. Ноч­ная вы­лаз­ка за­щит­ни­ков ос­во­бо­ди­ла плен­ную жен­щи­ну. Од­на­ко при этой оса­де на по­мощь Ан­д­ро­ни­ку при­шел слу­чай. Как од­на­ж­ды Ан­д­ро­ник дей­ст­во­вал про­тив То­ру­ца, так те­перь сде­лал и Фео­дор Кан­та­ку­зин. Он пред­при­нял не­ожи­дан­ную ата­ку на Ан­д­ро­ни­ка че­рез вос­точ­ные во­ро­та го­ро­да. Ан­д­ро­ник в это вре­мя в со­про­во­ж­де­нии сви­ты про­во­дил смотр войск. Смель­чак упал вме­сте с ло­ша­дью. Сол­да­ты Ан­д­ро­ни­ка на­па­ли на Фео­до­ра, от­ру­би­ли ему го­ло­ву и, что­бы по­нра­вить­ся Ан­д­ро­ни­ку, жес­то­ко из­ре­за­ли труп. Го­ло­ву Фео­до­ра позд­нее про­нес­ли по ули­цам Кон­стан­ти­но­по­ля. У оса­ж­ден­ных не бы­ло те­перь ко­ман­дую­ще­го. Дух за­щит­ни­ков на­чал па­дать. По­это­му епи­скоп Ни­ко­лай по­бу­дил го­род­ской со­вет сдать го­род. Ко­гда Ан­д­ро­ник уви­дел про­цес­сию умо­ляю­щих жи­те­лей го­ро­да, он не по­ве­рил сво­им гла­зам. Он да­ро­вал жизнь толь­ко Исаа­ку Ан­ге­лу, в то вре­мя как са­нов­ни­кам и ари­сто­кра­там жес­то­ко отом­стил[465]. Их сбра­сы­ва­ли со стен, при­го­ва­ри­ва­ли к из­гна­нию; ту­рок са­жа­ли на ко­лы во­круг го­ро­да. Ле­то 1184 го­да при­нес­ло Ан­д­ро­ни­ку даль­ней­шие ус­пе­хи. Он за­хва­тил сле­дую­щее гнез­до мя­теж­ни­ков, Пру­су. Ан­д­ро­ник на­пра­вил за­щит­ни­кам Пру­сы пись­мо, ко­то­рое он при­вя­зал к стре­ле и в ко­то­ром он обещал жи­те­лям дать свободный выход при ус­ло­вии, что они от­кро­ют во­ро­та го­ро­да и каз­нят Фео­до­ра Ан­ге­ла, Ма­нуи­ла Ла­ха­на и Льва Си­не­зия[466]. Ан­д­ро­ник по­лу­чил от­вет с со­гла­си­ем на свои тре­бо­ва­ния, од­на­ко сло­ва не сдер­жал. Го­род был опус­то­шен[467]. Ко­ман­дую­щий за­щи­той, Фео­дор Ан­гел, был ос­ле­п­лен и по­сле это­го вы­ки­нут за пре­де­лы го­ро­да и в оди­но­че­ст­ве бро­шен на про­из­вол судь­бы. Ма­ну­ил Ла­хан вме­сте с со­ро­ка ари­сто­кра­та­ми бы­ли по­ве­ше­ны на де­ревь­ях. Дру­гие бы­ли при­го­во­ре­ны Ан­д­ро­ни­ком к ам­пу­та­ции ко­неч­но­стей или ли­ше­нию зре­ния. Жи­те­лей Ло­па­дио­на жда­ли по­доб­ные же ка­ры[468]. Ле­том то­го же го­да Ан­д­ро­ник с три­ум­фом вер­нул­ся в сто­ли­цу. Тол­па при­вет­ст­во­ва­ла его ап­ло­дис­мен­та­ми.

В се­ре­ди­не 1184 го­да был ли­к­ви­ди­ро­ван опас­ней­ший очаг мя­теж­ни­ков. Од­но­вре­мен­но с кам­па­ни­ей ус­ми­ре­ния Ан­д­ро­ник пы­тал­ся ско­рей­шим об­ра­зом ле­га­ли­зо­вать свою им­пе­ра­тор­скую власть и уже в ок­тяб­ре на­чал дей­ст­во­вать. Пре­ж­де все­го он по­тре­бо­вал от по­слуш­ных ему пат­ри­ар­ха Ва­си­лия и Си­но­да ос­во­бо­дить его и дру­гих от при­ся­ги, ко­то­рую они да­ва­ли од­на­ж­ды Ма­нуи­лу I и Алек­сею II[469]. В ка­че­ст­ве воз­на­гра­ж­де­ния он обе­щал им вы­пол­нить их тре­бо­ва­ние: на ос­но­ва­нии осо­бо­го пред­пи­са­ния, про­стаг­мы, они долж­ны бы­ли иметь по­чет­ное пра­во при осо­бых об­стоя­тель­ст­вах си­деть на ска­мей­ках ря­дом с им­пе­ра­то­ром[470]. Та­ко­ва бы­ла суть этой про­стаг­мы, со­дер­жа­ние ко­то­рой нам не со­всем яс­но[471]. У Дёл­ге­ра[472] оно пе­ре­пу­та­но с со­дер­жа­ни­ем хро­но­ло­ги­че­ски не­сколь­ко бо­лее ран­не­го тре­бо­ва­ния им­пе­ра­то­ра, в ко­то­ром речь идет о со­гла­сии Си­но­да на всту­п­ле­ние в брак с юной вдо­вой Алек­сея II. По­сле то­го как Ан­д­ро­ник по­лу­чил со­гла­сие Си­но­да на при­зна­ние при­ся­ги не­дей­ст­ви­тель­ной, он, на по­те­ху дво­ра, ли­шил его чле­нов упо­мя­ну­той при­ви­ле­гии[473]. Брак Ан­д­ро­ни­ка, шес­ти­де­ся­ти­лет­не­го муж­чи­ны, с де­ся­ти­лет­ней Ан­ной-Аг­нес[474], ко­то­рый не толь­ко ею са­мой[475], но и жи­те­ля­ми сто­ли­цы[476] был вос­при­нят с от­вра­ще­ни­ем, дол­жен был слу­жить це­ли ста­би­ли­за­ции по­ло­же­ния узур­па­то­ра на пре­сто­ле.

Его по­ли­ти­че­ская про­грам­ма бы­ла поч­ти пол­но­стью под­чи­не­на соб­ст­вен­ным ди­на­сти­че­ским ре­зо­нам. Лич­ные ин­те­ре­сы им­пе­ра­то­ра-узур­па­то­ра дик­то­ва­ли ему вы­бор ра­ди­каль­ных ме­то­дов прав­ле­ния, ко­то­рые на­шли свое вы­ра­же­ние пре­ж­де все­го в про­ве­де­нии ра­ди­каль­ных же внут­рен­них ре­форм. Эти ре­фор­мы име­ли це­лью, с од­ной сто­ро­ны, бы­строе вос­ста­нов­ле­ние эко­но­ми­че­ско­го рав­но­ве­сия го­су­дар­ст­ва, до­ве­ден­но­го до ни­ще­ты по­сто­ян­ны­ми вой­на­ми, ко­то­рые во вре­мя прав­ле­ния Ма­нуи­ла ве­лись бес­пре­рыв­но, а с дру­гой сто­ро­ны, бы­ли на­прав­ле­ны на ос­лаб­ле­ние вла­сти за­жи­точ­ных фео­да­лов. Раз­ру­шая фео­даль­ную ие­рар­хию, Ан­д­ро­ник в си­лу об­стоя­тельств дол­жен был об­ра­тить вни­ма­ние на класс кре­сть­ян, ко­то­рых он ос­во­бо­дил от экс­плуа­та­ции со сто­ро­ны на­ме­ст­ни­ков про­вин­ций и дру­гих им­пе­ра­тор­ских чи­нов­ни­ков. Пре­ж­де все­го он по­кон­чил с тра­ди­ци­ей про­да­жи долж­но­ст­ных мест. Он на­пра­вил в про­вин­ции вы­бор­ных чи­нов­ни­ков, ко­то­рых щед­ро воз­на­гра­дил из го­су­дар­ст­вен­ной каз­ны, тем са­мым сде­лав их за­ви­си­мы­ми не­по­сред­ст­вен­но от им­пе­ра­то­ра. Эти ме­ро­прия­тия бы­ли тем бо­лее важ­ны­ми, что как гре­че­ские, так и ла­тин­ские чи­нов­ни­ки в бы­ст­ро раз­ви­ваю­щей­ся про­ни­ар­ной сис­те­ме иг­ра­ли боль­шую роль в сель­ско­хо­зяй­ст­вен­ной струк­ту­ре Ви­зан­тий­ской им­пе­рии[477].

На мес­та ру­ко­во­ди­те­лей епар­хий (на­ме­ст­ни­ков про­вин­ций) он са­жал пре­дан­ных ему лиц из ря­дов чле­нов Се­на­та. Он пла­тил им вы­со­кое жа­ло­ва­нье, «с тем что­бы они бы­ли ми­ро­лю­би­вы по от­но­ше­нию к бед­ня­кам»[478]. На­ло­го­вые ок­ру­га кон­тро­ли­ро­ва­лись судь­я­ми,  чей над­зор за ок­ру­гом ста­вил це­лью сис­те­ма­ти­че­ский сбор на­ло­гов. Од­на про­стаг­ма Ан­д­ро­ни­ка, из не очень хо­ро­шо из­вест­ной нам хро­но­ло­гии, на­зна­ча­ла судь­ям гро­мад­ное жалованье, до­хо­дя­щее до со­ро­ка или вось­ми­де­ся­ти фун­тов[479]. Бла­го­да­ря этим, не­слы­хан­ным для XII сто­ле­тия ре­фор­мам Ан­д­ро­ник бы­ст­ро обуз­дал коррупцию чи­нов­ни­ков[480] и по­кон­чил со все­ми на­ло­го­вы­ми зло­упот­реб­ле­ния­ми[481]. Вслед­ст­вие упо­ря­до­че­ния на­ло­го­вых во­про­сов, де­неж­ной рен­ты и по­сто­ян­но­го воз­рас­та­ния не­по­сред­ст­вен­ных пла­те­жей сель­ское хо­зяй­ст­во оп­рав­ля­лось от по­сте­пен­но­го раз­ру­ше­ния. От­ны­не кре­сть­я­не мог­ли спо­кой­но за­ни­мать­ся сво­им бла­го­сос­тоя­ни­ем. Их не бес­по­кои­ли сбор­щи­ки на­ло­гов, ес­ли они свое­вре­мен­но вы­пла­чи­ва­ли го­су­дар­ст­ву при­чи­таю­щие­ся по­да­ти. Уже в бла­го­дар­ность за ос­во­бо­ж­де­ние из рук мо­гу­ще­ст­вен­ных фео­да­лов или ка­кую-ли­бо дру­гую по­мощь они доб­ро­воль­но пла­ти­ли де­неж­ные сбо­ры на­ме­ст­ни­кам[482]. Та­кую аг­рар­ную по­ли­ти­ку Ан­д­ро­ник на­чал про­во­дить с са­мо­го на­ча­ла сво­его прав­ле­ния. С этой точ­ки зре­ния ха­рак­тер­но пись­мо, ко­то­рое он на­пра­вил вес­ной 1184 го­да Льву Си­не­зию и Ма­нуи­лу Ла­ха­ну. В свой­ст­вен­ной ему иро­ни­че­ской ма­не­ре он объ­яв­ля­ет в нем свою во­лю: «Ты, лю­бя­щий ис­ти­ну ге­рольд вра­нья, мой глу­пый Си­не­зий, и ты, ово­ще­вод­че­ский Ла­хан, до мо­их ушей дош­ло, что вы в мо­ей им­пе­рии тво­ри­те на­си­лие и про­яв­ляе­те не­по­кор­ность; или вы пре­кра­ти­те это, или вы пре­кра­ти­те жить. По­то­му что про­яв­лять не­по­кор­ность и од­но­вре­мен­но жить — та­кое не нра­вит­ся Бо­гу, и Его слу­га не мо­жет это­го до­пус­тить»[483]. Дру­гой ме­рой, на­прав­лен­ной про­тив дво­рян­ст­ва и стра­тио­тов был хри­со­вул[484], ко­то­рый был опуб­ли­ко­ван еще во вре­ме­на ре­гент­ст­ва Ан­д­ро­ни­ка, в де­каб­ре 1182 го­да. Он от­ме­нял за­прет (от 1155 и 1170 го­дов), со­глас­но ко­то­ро­му вы­де­лен­ные им­пе­ра­то­ром стра­тио­там и ли­цам не­дво­рян­ско­го про­ис­хо­ж­де­ния зе­мель­ные вла­де­ния нель­зя бы­ло про­дать[485]. Это из­ме­не­ние, как уже упо­ми­на­ли Г. Ост­ро­гор­ский и за ним М. Сю­зю­мов[486], ог­ра­ни­чи­ва­ло так­же со­сре­до­то­че­ние зе­мель­ной соб­ст­вен­но­сти в ру­ках пра­во­слав­но­го ду­хо­вен­ст­ва. По­доб­ный же ха­рак­тер имел и дру­гой до­ку­мент, 1183–1184 го­дов, но­ми­наль­но ка­саю­щий­ся Кон­стан­ти­на Ду­ки. Под­лин­ность до­ку­мен­та, впро­чем, яв­ля­ет­ся спор­ной. Он ог­ра­ни­чи­вал се­мью Кон­стан­ти­на Скор­ди­лия в зе­мель­ном вла­де­нии[487]. Ан­д­ро­ник яв­но из­бе­гал то­го, что­бы де­лать ка­кие-ли­бо да­ре­ния, бла­го­да­ря че­му он раз­ру­шил про­ни­ар­ную сис­те­му и ос­ла­бил по­ло­же­ние ла­ти­нян в го­су­дар­ст­ве.

Вслед­ст­вие та­ким об­ра­зом про­во­ди­мой по­ли­ти­ки ре­мес­лен­ни­кам ста­ло де­шев­ле об­хо­дить­ся из­го­тов­ле­ние из­де­лий, ко­то­рые в боль­шом ко­ли­че­ст­ве про­из­во­ди­лись в го­ро­дах, и го­ро­да мог­ли оп­ра­вить­ся от со­стоя­ния упад­ка, в ко­то­ром они на­хо­ди­лись[488]. Ан­д­ро­ник при­да­вал осо­бое зна­че­ние ка­ж­дой жа­ло­бе кре­сть­я­ни­на на акт на­си­лия со сто­ро­ны мо­гу­ще­ст­вен­но­го гос­по­ди­на, ес­ли ему ока­зы­вал­ся в со­стоя­нии кто-ни­будь эту жа­ло­бу пе­ре­дать. Так как он в су­де оди­на­ко­во об­хо­дил­ся с бед­ны­ми и бо­га­ты­ми, сель­ские жи­те­ли охот­но об­ра­ща­лись к не­му со свои­ми жа­ло­ба­ми. Хро­нист да­же при­во­дит такой ин­те­рес­ный при­мер. Ко­гда кре­сть­я­не об­ви­ни­ли Фео­до­ра Да­диб­рина в рас­тра­те, Ан­д­ро­ник, ко­то­рый был убе­ж­ден в его ви­нов­но­сти, при­го­во­рил его к две­на­дца­ти па­лоч­ным уда­рам в при­сут­ст­вии по­тер­пев­ших. За­то кре­сть­я­нам, на­про­тив, он вы­дал щед­рое воз­на­гра­ж­де­ние из го­су­дар­ст­вен­ной каз­ны. Оче­вид­ным зна­ком этой не­со­мнен­но про­кре­сть­ян­ской по­ли­ти­ки Ан­д­ро­ни­ка стал его порт­рет, ко­то­рый был на­ри­со­ван на на­руж­ной сто­ро­не сте­ны церк­ви Со­ро­ка Му­че­ни­ков. На тем­ном фо­не кар­ти­ны был изо­бра­жен Ан­д­ро­ник в об­ра­зе ус­тав­ше­го труженика в чер­ном пла­ще с сер­пом в ру­ке[489]. Нель­зя, од­на­ко, рас­це­ни­вать про­кре­сть­ян­скую ори­ен­та­цию Ан­д­ро­ни­ка как по­пыт­ку за­щи­тить на­род­ные мас­сы от экс­плуа­та­ции фео­да­ла­ми[490], а еще мень­ше — го­во­рить о стрем­ле­нии Ан­д­ро­ни­ка пре­об­ра­зо­вать Ви­зан­тий­скую им­пе­рию в де­мо­кра­ти­че­скую мо­нар­хию[491]. Глав­ная цель, как пред­став­лял ее се­бе «кре­сть­ян­ский им­пе­ра­тор»[492], со­стоя­ла в раз­ру­ше­нии мо­гу­ще­ст­ва фео­даль­ной ари­сто­кра­тии (ко­то­рая пре­пят­ст­во­ва­ла ему в осу­ще­ст­в­ле­нии его ди­на­сти­че­ских за­мы­слов) и вос­ста­нов­ле­нии цен­тра­ли­за­ции им­пе­ра­тор­ской вла­сти. Ведь по су­ще­ст­ву аг­рар­ная по­ли­ти­ка Ан­д­ро­ни­ка не вхо­ди­ла в про­ти­во­ре­чие с ин­те­ре­са­ми фео­да­лов, раз она не за­тра­ги­ва­ла их иму­ще­ст­вен­ных ин­те­ре­сов, а толь­ко ог­ра­ни­чи­ва­ла их в зло­упот­реб­ле­нии вла­стью про­тив им­пе­ра­тор­ско­го прав­ле­ния. По­это­му мы хо­тим ска­зать о сво­ем со­гла­сии с ут­вер­жде­ни­ем П. Тив­че­ва, ко­то­рый по­ка­зал, что Ан­д­ро­ник, так же как и его пред­ше­ст­вен­ник, сто­ял на стра­же ин­те­ре­сов круп­ных фео­да­лов[493]. Имен­но во вре­мя прав­ле­ния Ан­д­ро­ни­ка вы­рос­ли на­ло­ги, к ко­то­рым, как вы­те­ка­ет из не­ко­то­рых сви­де­тельств[494], но­вый на­ме­ст­ник обя­зал на­се­ле­ние Афин.

Вто­рое важ­ное ме­ро­прия­тие во внут­рен­ней по­ли­ти­ке Ан­д­ро­ни­ка ка­са­ет­ся ли­к­ви­да­ции пи­рат­ст­ва и гра­бе­жей по­тер­пев­ших ава­рию тор­го­вых су­дов пу­тем за­се­ле­ния мор­ско­го по­бе­ре­жья. Этот ве­ка­ми ус­то­яв­ший­ся обы­чай, ко­то­рый в Ви­зан­тий­ской им­пе­рии ни­ко­гда не был воз­ве­ден в ранг при­бреж­но­го пра­ва[495], пы­та­лись ис­ко­ре­нить мно­гие п­ре­дыдущие им­пе­ра­то­ры, од­на­ко без ка­ко­го-ли­бо ус­пе­ха. В кон­це кон­цов на та­кое по­ло­же­ние ве­щей ста­ли смот­реть как на не­что не­из­беж­ное.

Ан­д­ро­ник от­дал на­ме­ст­ни­ку и дру­гим чи­нов­ни­кам про­вин­ций при­каз,  что­бы они ве­ша­ли на мач­тах лю­би­те­лей по­гра­бить по­тер­пев­шие бед­ст­вие ко­раб­ли, а ес­ли мор­ские вол­ны вы­но­си­ли пи­ра­та на бе­рег, его в со­от­вет­ст­вии с этим при­ка­зом сле­до­ва­ло вздер­нуть на вы­со­ком де­ре­ве для ост­ра­ст­ки дру­гим[496]. Мы не зна­ем, ко­гда этот при­каз был опуб­ли­ко­ван. Мы зна­ем толь­ко, что как на­се­ле­ние по­бе­ре­жья, так и чи­нов­ни­ки об­хо­ди­лись те­перь с вы­бро­шен­ны­ми на бе­рег ко­раб­ля­ми как со свя­ты­ня­ми[497]. Это обуз­да­ние пи­рат­ст­ва спо­соб­ст­во­во­ва­ло бур­но­му раз­ви­тию тор­гов­ли и даль­ней­шей ста­би­ли­за­ции эко­но­ми­че­ской жиз­ни Им­пе­рии. Нор­ма­ли­за­ция тор­гов­ли име­ла для Ан­д­ро­ни­ка очень боль­шое зна­че­ние, так как не толь­ко боль­ше­груз­ные ко­раб­ли ино­стран­ных куп­цов, но и лег­кие су­да жи­те­лей по­бе­ре­жья мог­ли обес­пе­чить снаб­же­ние сто­ли­цы про­до­воль­ст­ви­ем и дру­гой не­об­хо­ди­мой про­дук­ци­ей. Это на­ла­жи­ва­ние тор­гов­ли во­все не бы­ло про­дик­то­ва­но не­об­хо­ди­мо­стью ус­ту­пок Ве­не­ции[498], ко­то­рая бы­ла чрез­вы­чай­но не­до­воль­на дей­ст­вия­ми Ан­д­ро­ни­ка. При­ня­тые Ан­д­ро­ни­ком ме­ры бла­го­при­ят­ным об­ра­зом влия­ли на по­ло­же­ние дел го­род­ских ари­сто­кра­тов и бо­га­тых ре­мес­лен­ни­ков, ко­то­рые боль­ше не име­ли воз­мож­но­сти жить по­куп­кой те­п­лых слу­жеб­ных мест и экс­плуа­та­ци­ей кре­сть­ян[499]. Аг­ра­ри­за­ция ни­чем не уг­ро­жа­ла так­же ни куп­цам, ни тор­гов­цам в сто­ли­це и дру­гих го­ро­дах.

Осо­бую за­бо­ту про­яв­лял Ан­д­ро­ник о Кон­стан­ти­но­по­ле. Он с во­оду­шев­ле­ни­ем за­ни­мал­ся об­нов­ле­ни­ем го­ро­да и строи­тель­ст­вом ка­на­лов. Дос­туп­ны­ми для об­ще­го поль­зо­ва­ния ста­ли ак­ве­­ду­ки, фон­та­ны и пор­ти­ки, ко­то­рые за­щи­ща­ли кон­стан­ти­но­поль­цев от жа­ры[500]. О ве­ли­ко­ле­пии этих строе­ний луч­ше все­го, по­жа­луй, сви­де­тель­ст­ву­ет тот факт, что сме­нив­ший Ан­д­ро­ни­ка на пре­сто­ле Иса­ак Ан­гел из за­вис­ти раз­ру­шил все то убранство, ко­то­рое ос­та­вил по­сле се­бя Ан­д­ро­ник[501].

Ре­фор­мы Ан­д­ро­ни­ка, ко­то­рые слиш­ком не­ожи­дан­но во­шли в жизнь, долж­ны бы­ли вы­звать силь­ную ре­ак­цию со сто­ро­ны фео­даль­ной ари­сто­кра­тии. Она пред­став­ля­ла в то вре­мя боль­шую си­лу, осо­бен­но на ев­ро­пей­ском кон­ти­нен­те и в Мо­рее. Глав­ным об­ра­зом это про­ис­хо­ди­ло бла­го­да­ря по­сто­ян­ным вой­нам, ко­то­рые поч­ти бес­пре­рыв­но вел Ма­ну­ил во вре­мя сво­его прав­ле­ния. Осо­бен­но боль­шую вы­го­ду из этой ми­ли­та­ри­ст­ской по­ли­ти­ки Ма­нуи­ла из­вле­ка­ли мо­гу­ще­ст­вен­ные фео­да­лы-ар­хон­ты, ко­то­рые в те­че­ние XII сто­ле­тия ста­но­ви­лись все бо­лее по­хо­жи­ми на за­пад­ных ба­ро­нов[502]. Вы­иг­ры­ва­ли от этой од­но­сто­рон­ней по­ли­ти­ки так­же боль­шие го­су­дар­ст­вен­ные зам­ки-кре­по­сти, ко­то­рые все­гда име­ли силь­ные цен­тро­беж­ные тен­ден­ции. Им­пе­ра­тор­ское цен­тра­ли­зо­ван­ное прав­ле­ние бы­ло сла­бым. Экс­пан­сионистская по­ли­ти­ка Ма­нуи­ла способ­ство­ва­ла все­об­ще­му рас­про­стра­не­нию ин­сти­ту­тов про­нии, или вы­де­ле­нию зе­мель­ных на­де­лов фео­да­лам при том ус­ло­вии, что они бу­дут со­сто­ять на во­ен­ной служ­бе у им­пе­ра­то­ра. Ма­ну­ил на­де­лил их, кро­ме то­го, пра­вом экс­кус­сии, то есть пра­вом быть ос­во­бо­ж­ден­ны­ми из-под вла­сти го­су­дар­ст­вен­ных чи­нов­ни­ков. За это они долж­ны бы­ли при­знать пол­ную власть Ма­нуи­ла над их кре­сть­я­на­ми. Лич­ная сво­бо­да кре­сть­ян ос­та­лась в про­шлом; они ста­но­ви­лись кре­по­ст­ны­ми круп­ных фео­да­лов. Кре­сть­ян­ст­ву на­вя­за­ли фео­даль­ную рен­ту в са­мых раз­лич­ных фор­мах, та­ких как де­неж­ные вы­пла­ты в поль­зу фео­да­ла, бар­щин­ный труд на его по­ле, вы­пла­ты на­ту­рой, а так­же вся­че­ские дру­гие ви­ды вы­плат — за поль­зо­ва­ние уп­ря­жью, па­ст­би­щем и т. п. Кро­ме то­го, фео­да­лы при­свои­ли се­бе пра­во взи­мать осо­бый сбор, аэри­кон. Ес­ли мы до­ба­вим к это­му обя­за­тель­ные от­чис­ле­ния в поль­зу го­су­дар­ст­ва и не­ред­кие слу­чаи по­вы­ше­ния на­ло­гов в свя­зи с час­ты­ми вой­на­ми, мы по­лу­чим в прин­ци­пе пол­ную кар­ти­ну тяжелейшего по­ло­же­ния кре­сть­ян­ст­ва в Ви­зан­тий­ской им­пе­рии, с од­ной сто­ро­ны, и аб­со­лют­ного бла­го­сос­тоя­ния фео­да­лов — с дру­гой. В 1180-х го­дах зна­чи­мость фео­да­лов в про­вин­ци­ях по­сто­ян­но воз­рас­та­ла. Фак­ти­че­ски они ста­ли пра­ви­те­ля­ми поч­ти са­мо­стоя­тель­ных ма­лень­ких го­су­дарств. Так что не­уди­ви­тель­но, что ре­фор­мы Ан­д­ро­ни­ка встре­ти­ли ре­ши­тель­ное со­про­тив­ле­ние ари­сто­кра­ти­че­ских се­мей фео­да­лов, ко­то­рые в сво­ем стрем­ле­нии к де­цен­тра­ли­за­ции мог­ли рас­счи­ты­вать на под­держ­ку круп­ных го­ро­дов про­вин­ций. Ша­ги Ан­д­ро­ни­ка на­встре­чу ин­те­ре­сам ши­ро­ких кре­сть­ян­ских масс, хо­тя они и бы­ли про­дик­то­ва­ны чис­то го­су­дар­ст­вен­ны­ми ре­зо­на­ми, объ­ек­тив­но спо­соб­ст­во­ва­ли оз­до­ров­ле­нию внут­рен­них от­но­ше­ний в Им­пе­рии. Об­лег­че­ние преж­ней на­ло­го­вой сис­те­мы, уп­ро­ще­ние и все боль­шая цен­тра­ли­за­ция бю­ро­кра­ти­че­ско­го ап­па­ра­та, пол­ная ли­к­ви­да­ция хи­ще­ний со сто­ро­ны сбор­щи­ков на­ло­гов — все это, слиш­ком бы­ст­ро про­ве­ден­ное в жизнь, вы­зва­ло ак­тив­ное про­ти­во­дей­ст­вие фео­даль­ной зна­ти. Она пы­та­лась избавиться от не­удоб­но­го для них им­пе­ра­то­ра пу­тем за­го­во­ров. Пер­вый за­го­вор был за­ду­ман еще во вре­ме­на его ре­гент­ст­ва. Ан­д­ро­ник уже то­гда жа­ло­вал­ся на боль­шую власть оли­гар­хов[503] и свой пер­вый уп­ре­ж­даю­щий удар на­пра­вил про­тив се­мей Ком­нинов, Ду­ков, Ан­ге­лов и дру­гих ме­нее зна­чи­мых пред­ста­ви­те­лей ви­зан­тий­ской ари­сто­кра­тии. Тер­рор Ан­д­ро­ни­ка дол­жен был не толь­ко за­ду­шить ма­лей­шую по­пыт­ку про­ти­во­дей­ст­вия, но и пре­сечь да­же са­мую мысль о мя­те­же. В сто­ли­це и во всей Ви­зан­тий­ской им­пе­рии ца­рил стро­гий по­ли­цей­ский ре­жим. Ари­сто­крат, хо­тев­ший из­бе­жать аре­ста, по­ки­дал Кон­стан­ти­но­поль. Ино­гда ве­ли­ких му­жей безо вся­кой ви­ны при­вле­ка­ли в ка­че­ст­ве об­ви­няе­мых и ос­ле­п­ля­ли их[504]. Ни­кто не смел ни в чем быть вы­ше Ан­д­ро­ни­ка[505]. По­сте­пен­но тер­рор в го­су­дар­ст­ве стал на­би­рать си­лу.

Ан­д­ро­ник, ко­то­рый до­би­вал­ся пол­но­го унич­то­же­ния ари­сто­кра­тов, да­же мни­мых сво­их со­пер­ни­ков, из­дал осо­бый до­ку­мент, τόμος, ко­то­рый раз­ре­шал их публичную казнь[506]. Рань­ше смерт­ная казнь при­во­ди­лась в ис­пол­не­ние втай­не от об­ще­ст­ва. Жен сво­их про­тив­ни­ков и дру­гих жен­щин Андроник из по­ли­ти­че­ских со­об­ра­же­ний при­го­ва­ри­вал к при­ну­ди­тель­но­му по­стри­гу в мо­на­стырь[507]. Он не до­ве­рял ни­ко­му при сво­ем дво­ре и ок­ру­жил се­бя силь­ной личной гвар­ди­ей, со­сто­яв­шей из вар­ва­ров, для ко­то­рых гре­че­ские куль­ту­ра и язык бы­ли со­вер­шен­но чу­ж­ды­ми. Кро­ме вер­ных тра­бант­цев, ко­то­рые все­гда ок­ру­жа­ли его двор­цо­вые по­кои, вход к Ан­д­ро­ни­ку ох­ра­ня­ла чу­до­вищ­ная со­ба­ка, ко­то­рая бы­ла в со­стоя­нии сва­лить с ног да­же воо­ру­жен­но­го вои­на. У Ан­д­ро­ни­ка не бы­ло ни од­но­го дня, ко­гда бы член ка­ко­го-ни­будь знат­но­го ро­да не был бы за­ду­шен или ли­шен зре­ния[508]. С жен­щи­на­ми и деть­ми по­сту­па­ли тем же об­ра­зом, что и с муж­чи­на­ми: их ос­ле­п­ля­ли или за­став­ля­ли го­ло­дать в тюрь­мах[509]. Да­же близ­ко стоя­щие к Ан­д­­ро­ни­ку лю­ди не бы­ли уве­ре­ны в сво­ей судь­бе. Ес­ли чей-ни­будь род­ст­вен­ник в чем-то про­ви­нил­ся, его се­мья так­же ста­но­ви­лась ви­нов­ной пе­ред Ан­д­ро­ни­ком. Та­кой фа­на­тич­ный при­вер­же­нец Ан­д­ро­ни­ка, как, на­при­мер, Кон­стан­тин Мак­ро­дук, был, как и Ан­д­ро­ник, род­ст­вен­ни­ком Исаа­ка Ком­ни­на. В 1184 го­ду его, буд­то бы в со­от­вет­ст­вии с во­лей Ма­нуи­ла[510], про­воз­гла­си­ли пра­ви­те­лем Кип­ра. Он был об­ви­нен в ос­корб­ле­нии Его Ве­ли­че­ст­ва и при­го­во­рен к изо­щрен­ным пыт­кам, пуб­лич­но при­ве­ден­ным в ис­пол­не­ние. Да­же Кон­стан­тин Трип­сих, пер­вый до­нос­чик и кле­вет­ник, был бро­шен в тюрь­му, по­те­рял все свое имущество и был ос­ле­п­лен. Брать­ев Се­ба­сть­я­нов по­ве­си­ли за то, что они яко­бы пы­та­лись по­са­дить на трон внебрач­но­го сы­на Ма­нуи­ла — Алек­сея Ком­ни­на, зя­тя Ан­д­ро­ни­ка. Алек­сея же ос­ле­пи­ли и удер­жи­ва­ли в тюрь­ме Хе­ле, ма­лень­ко­го ост­ро­ва на Черном море. От­ча­яв­шая­ся Ири­на впа­ла у от­ца в не­ми­лость и бы­ла из­гна­на из двор­ца. Са­мые из­вест­ные из слуг Алек­сея бы­ли аре­сто­ва­ны и ос­ле­п­ле­ны. Ма­мал, сек­ре­тарь Алек­сея, был со­жжен на ко­ст­ре в при­сут­ст­вии тол­пы лю­дей, ко­то­рые со­бра­лись на ип­по­дро­ме. С ним бы­ли пре­да­ны ог­ню ка­кие-то кни­ги с пред­ска­за­ни­ем о бу­ду­щем пра­ви­те­ле Им­пе­рии. Го­во­ри­ли, что Ге­ор­гию, чте­цу Боль­шой церк­ви, его же­на бы­ла дос­тав­ле­на в ви­де жар­ко­го. Жи­те­ли Кон­стан­ти­но­по­ля бы­ли не­мы­ми сви­де­те­ля­ми этих ужа­сов. К кон­цу прав­ле­ния Ан­д­ро­ни­ка эти звер­ст­ва дос­тиг­ли ужа­саю­щих раз­ме­ров[511]. Про­скрип­ци­он­ные спи­ски, дос­тав­ляе­мые ус­луж­ли­вы­ми до­нос­чи­ка­ми со Сте­фа­ном Аги­ах­ри­сто­фо­ри­том во гла­ве, око­ло ка­ж­до­го име­ни ука­зы­ва­ли спо­соб умер­щв­ле­ния. По­сле за­вер­ше­ния про­скрип­та Им­пе­ра­тор­ский со­вет сно­ва со­би­рал­ся для об­су­ж­де­ния ре­зуль­та­тов. Про­то­ко­лы за­се­да­ний с одоб­ре­ни­ем ре­зуль­та­тов Ан­д­ро­ник тща­тель­но хра­нил сам. Эти­ми каз­ня­ми он хо­тел ук­ре­пить свои ди­на­сти­че­ские ин­те­ре­сы, ли­к­ви­ди­руя це­лые се­мьи и ро­ды. Он унич­то­жал да­же сво­их ги­по­те­ти­че­ских вра­гов. Его не за­бо­ти­ло об­ще­ст­вен­ное мне­ние, и он не же­лал ни­че­го о нем слы­шать[512], хо­тя у не­го был слу­чай с этим мне­ни­ем по­зна­ко­мить­ся. Этот слу­чай пре­дос­та­вил ему его стар­ший сын се­ва­сто­кра­тор Ма­ну­ил. Он от­ка­зал­ся по­мо­гать от­цу в его дея­ни­ях, по­это­му Ан­д­ро­ник на­ме­ре­вал­ся сде­лать сво­им пре­ем­ни­ком вто­ро­го сы­на, Ио­ан­на[513]. Но ко­гда и этот не­удав­ший­ся им­пе­ра­тор со сле­за­ми на гла­зах стал уп­ре­кать от­ца в чу­до­вищ­ных не­спра­вед­ли­во­стях, Андроник на­звал сво­их сы­но­вей плак­са­ми и объ­яс­нил, что он бы ос­та­вил в жи­вых толь­ко мяс­ни­ков, пе­ка­рей, фар­ма­цев­тов и дру­гих лю­дей та­ко­го ро­да, пусть луч­ше они управ­ля­ют те­ми, ко­го они сей­час так не­обос­но­ван­но бо­ят­ся. Од­но­вре­мен­но он уте­шил их тем, что раз они долж­ны стать им­пе­ра­то­ра­ми, бу­ду­чи та­ки­ми мо­ло­ды­ми, он убе­рет с их пу­ти ги­ган­тов и ос­та­вит им од­них пиг­ме­ев[514]. Не хва­та­ло со­всем ма­ло­го, до­бав­ля­ет хро­нист, что­бы в сто­ли­це боль­ше не ос­та­лось ни­ко­го из вид­ных лю­дей[515].

Страш­ная бу­ря тер­ро­ра соз­да­ла у оп­по­зи­ции Кон­стан­ти­но­по­ля план, ко­то­рый тем бо­лее уг­ро­жал им­пе­ра­тор­ской вла­сти узур­па­то­ра, что он су­мел при­влечь на свою сто­ро­ну го­род­ской плебс. Ниж­ние слои ре­мес­лен­ни­ков и ра­бо­чих (по­ден­щи­ков), ко­то­рых экс­плуа­ти­ро­ва­ли в эр­га­сте­ри­ях[516] Им­пе­рии, сле­до­ва­ли при­ме­ру вра­ж­деб­но к Ан­д­ро­ни­ку на­стро­ен­ной ари­сто­кра­тии, по­то­му что его прав­ле­ние не при­нес­ло им ни­ка­ко­го об­лег­че­ния их уча­сти. Не улуч­ши­ло оно так­же по­ло­же­ния ну­ж­даю­щих­ся и люм­пен-про­ле­та­риа­та в са­мом Кон­стан­ти­но­по­ле. Ан­д­ро­ник все­гда опа­сал­ся на­род­ных масс сто­ли­цы и пред­по­чи­тал дер­жать­ся от них по­даль­ше. Ко­гда во вре­мя пред­став­ле­ния на ип­по­дро­ме ря­дом с ним об­ру­ши­лись три­бу­ны и по­греб­ли под свои­ми об­лом­ка­ми шесть че­ло­век, Ан­д­ро­ник при­ка­зал тот­час про­во­дить его во дво­рец, од­на­ко дол­жен был вы­сто­ять до кон­ца пред­став­ле­ния, так как его дру­зья пре­ду­пре­ди­ли его, что ес­ли он сей­час уй­дет, то ис­пы­та­ет гнев на­ро­да на соб­ст­вен­ной шку­ре[517]. При этом Ан­д­ро­ник при­да­вал боль­шое зна­че­ние на­строе­ни­ям, ца­ря­щим сре­ди го­род­ских жи­те­лей. Он пы­тал­ся ма­ни­пу­ли­ро­вать эти­ми на­строе­ния­ми, рас­став­ляя сво­их аген­тов на ули­цах и пло­ща­дях сто­ли­цы[518].

Оп­по­зи­ция, сло­жив­шая­ся в Кон­стан­ти­но­по­ле, бы­ла тем опас­нее для им­пе­ра­тор­ской вла­сти, что по­ло­же­ние Ви­зан­тий­ской им­пе­рии на ме­ж­ду­на­род­ной аре­не зна­чи­тель­но ухуд­ши­лось. Уже в 1181 го­ду Бе­ла III Вен­гер­ский за­хва­тил Дал­ма­цию, часть Хор­ва­тии и об­лас­ти Сир­мио­на, а позд­нее, в ав­гу­сте 1182 го­да, ко­гда Ан­д­ро­ник за­ни­мал долж­ность ре­ген­та при Алек­сее II, Бе­ла III, под­стре­кае­мый сво­ей не­вест­кой ва­си­лис­сой Ма­ри­ей, на­пал на Бра­ни­че­во, Бел­град и Ниш, что­бы под­чи­нить их сво­ей власти[519]. Впро­чем, это был един­ст­вен­ный слу­чай в вен­гер­ской ис­то­рии, ко­гда вен­гер­ский ко­роль мог вы­сту­пить про­тив узур­па­то­ра как за­кон­ный пре­тен­дент на ви­зан­тий­ский пре­стол[520] и мсти­тель, же­лаю­щий от­пла­тить за на­силь­ст­вен­ную смерть сво­ей не­вест­ки. Вой­на за­тя­ну­лась на весь 1182 год и про­дол­жа­лась в сле­дую­щем; вен­гер­ская ар­мия за­вое­ва­ла Се­вер­ную Дал­ма­цию вме­сте с рас­по­ло­жен­ны­ми под Сполето ост­ро­ва­ми и про­дви­ну­лась до Со­фии. По­сле смер­ти Алек­сея II про­изош­ло вен­гер­ско-серб­ское сбли­же­ние. Объ­е­ди­нен­ная ар­мия со­юз­ни­ков за­хва­ти­ла Бел­град, Бра­ни­че­во, Ниш и Со­фию[521]. Эти вар­вар­ски раз­гром­лен­ные го­ро­да в те­че­ние мно­гих лет не мог­ли вос­стать из ру­ин. В этом со­стоя­нии их за­ста­ли еще уча­ст­ни­ки Третье­го кре­сто­во­го по­хо­да[522]. Византийская ар­мия во гла­ве с Алек­се­ем Вра­ной и Ан­д­ро­ни­ком Ла­пар­дом под на­тис­ком вра­га от­сту­пи­ла на ду­най­ские ру­бе­жи[523]. Осе­нью 1184 го­да Бе­ла III пре­рвал во­ен­ные дей­ст­вия и от­ка­зал­ся от даль­ней­ше­го про­дол­же­ния вой­ны. Вен­гер­ская ин­тер­вен­ция ока­за­ла боль­шое влия­ние на со­бы­тия в Кон­стан­ти­но­по­ле и ус­ко­ри­ла кру­ше­ние вла­ды­че­ст­ва Ан­д­ро­ни­ка[524].

Ве­ли­кий жу­пан Сер­бии, Сте­фан Не­ма­ня (Νεεμᾰν), вы­даю­щий­ся по­ли­тик и стра­тег, объ­е­ди­нил под сво­им вла­ды­че­ст­вом серб­ские зем­ли и рас­ши­рил их за счет Ви­зан­тий­ской им­пе­рии на вос­ток и на юг[525]. Сер­бы атаковали рас­по­ло­жен­ные на мор­ском по­бе­ре­жье го­ро­да Дал­ма­ции и Дук­ли. В ию­ле 1184 го­да ар­мия Не­ма­ня оса­ди­ла с су­ши и с мо­ря Ра­гу­зу (Дуб­ров­ник), но 18 ию­ля она по­тер­пе­ла по­ра­же­ние в мор­ском сра­же­нии. Толь­ко в ию­ле сле­дую­ще­го го­да под Ра­гу­зой поя­вил­ся брат Не­ма­ня, Ми­ро­слав, и в ав­гу­сте с по­мо­щью ин­же­нер­ных войск при­сту­пил к оса­де го­ро­да. Ра­гу­за не мог­ла в то вре­мя рас­счи­ты­вать на по­мощь Ви­зан­тии. Им­пе­рия на­хо­ди­лась под уг­ро­зой си­ци­лий­ско­го втор­же­ния и стоя­ла пе­ред опас­но­стью мятежа про­тив Ан­д­ро­ни­ка. Серб­ская ар­мия про­дол­жа­ла свои за­вое­ва­ния. Пер­ник пал. Го­ро­да Стоб, Зе­мун, Вель­буж (на­хо­дя­щие­ся се­го­дня в За­пад­ной Бол­га­рии), а так­же кре­по­сти Ско­пье и Леш­ки, раз­де­ли­ли его судь­бу. Бы­ли унич­то­же­ны Гра­дач, При­црен, Ра­вин, по­сле че­го сер­бы пе­ре­не­сли во­ен­ные дей­ст­вия на тер­ри­то­рию Зе­ты (се­го­дня юго­слав­ский ок­руг Цец­ка) и се­го­дняш­ней Ал­ба­нии[526].

При­мер­но в кон­це 1184 го­да оп­по­зи­ция про­тив ре­прес­сий Ан­д­ро­ни­ка уси­ли­лась. Са­мым рев­но­ст­ным про­тив­ни­ком его прав­ле­ния бы­ла се­мья Ан­ге­лов в Ви­фи­нии, при­ме­ру ко­то­рой сле­до­ва­ла ос­таль­ная фео­даль­ная ари­сто­кра­тия. Внук им­пе­ра­то­ра Ма­нуи­ла по ма­те­рин­ской ли­нии, Иса­ак Ком­нин, про­воз­гла­сил се­бя правителем Кип­ра. Этим дей­ст­ви­ем он вы­во­дил этот, как мы уже упо­ми­на­ли, стра­те­ги­че­ски важ­ный для Ви­зан­тий­ской им­пе­рии ост­ров из-под вла­сти Ан­д­ро­ни­ка.

Од­на­ко са­мая боль­шая опас­ность уг­ро­жа­ла Ви­зан­тий­ской им­пе­рии со сто­ро­ны си­ци­ли­йских нор­ман­нов. Алек­сей Ком­нин, внук Ма­нуи­ла I, ко­то­рый до 1180 го­да ис­пол­нял обя­зан­но­сти крав­че­го при дво­ре[527], был со­слан к ски­фам (по­лов­цам)[528], от­ку­да он вме­сте с Ме­ла­ном бе­жал к Виль­гель­му II Доб­ро­му, ко­ро­лю Си­ци­лии. Во­круг них со­бра­лась боль­шая часть по­ли­ти­че­ских бе­жен­цев из Ви­зан­тий­ской им­пе­рии[529]. Они рас­ска­за­ли Виль­гель­му о все­об­щем не­до­воль­ст­ве прав­ле­ни­ем Ан­д­ро­ни­ка и при­об­ре­ли под­держ­ку од­ной из нор­манн­ских групп[530]. Алек­сей так­же под­стре­кал к дей­ст­ви­ям ко­ро­ля Си­ци­лии, обе­щая ему лег­кое за­вое­ва­ние Ви­зан­тий­ской им­пе­рии, тем бо­лее что фло­ти­лия италь­ян­ских го­ро­дов уже на­ча­ла пи­рат­ст­во­вать на Эгей­ском мо­ре. Виль­гельм ре­шил вос­поль­зо­вать­ся бла­го­при­ят­ным слу­ча­ем. Он дав­но пи­тал не­на­висть к Ви­зан­тий­ской им­пе­рии из-за вме­ша­тель­ст­ва Ма­нуи­ла в де­ла Юж­ной Ита­лии. Те­перь он мог вы­сту­пить в ка­че­ст­ве фор­маль­но­го за­щит­ни­ка ин­те­ре­сов Алек­сея как пре­тен­ден­та на пре­стол. В дей­ст­ви­тель­но­сти же он ду­мал о за­хва­те кон­стан­ти­но­поль­ско­го тро­на для се­бя[531]. Ужасная кро­ва­вая бой­ня, уст­ро­ен­ная ла­ти­ня­нам в сто­ли­це Ви­зан­тий­ской им­пе­рии, не яв­ля­лась не­по­сред­ст­вен­ной при­чи­ной по­хо­да Виль­гель­ма II. На За­пад со­бы­тия мая 1182 го­да не про­из­ве­ли та­ко­го боль­шо­го впе­чат­ле­ния, как на гре­ков. За­пад­ные ла­тин­ские хро­ни­ки об­хо­дят эти со­бы­тия поч­ти пол­ным мол­ча­ни­ем. Толь­ко на­род ви­зан­тий­ской сто­ли­цы ус­мот­рел в си­ци­лий­ской ин­тер­вен­ции акт воз­мез­дия[532]. Кро­ме то­го, при си­ци­лий­ском дво­ре в Па­лер­мо объ­я­вил­ся Лжеалек­сей. Мо­нах Си­ку­тин Фи­ла­дель­фий­ский про­вел его че­рез гре­че­ские тер­ри­то­рии, жи­те­ли ко­то­рых бы­ли на­стро­ены вра­ж­деб­но по от­но­ше­нию к Анд­­ро­ни­ку. Виль­гельм II при­нял Лжеалек­сея, про­зван­но­го впо­след­ст­вии «под­жи­га­те­лем зер­но­хра­ни­лищ», Καυσαλώνης[533], как Алек­сея II, про­тив че­го Алек­сей Ком­нин и его ок­ру­же­ние, са­мо со­бой ра­зу­ме­ет­ся, го­ря­чо воз­ра­жа­ли[534]. Но Виль­гель­му нуж­ны бы­ли оба Алек­сея, что­бы по­лу­чить под­держ­ку со сто­ро­ны гре­че­ско­го на­селения во вре­мя за­пла­ни­ро­ван­ной вой­ны про­тив Ви­зан­тий­ской им­пе­рии.

Об­ста­нов­ка на­ка­ля­лась и в дру­гих мес­тах. Чле­ны ари­сто­кра­ти­че­ских ро­дов ис­ка­ли за­щи­ты от смер­ти от ру­ки Ан­д­ро­ни­ка при дво­рах дру­гих го­су­дарств, как, на­при­мер, у сул­та­на Ки­лидж-Арс­ла­на II (1156–1192), ко­то­рый уже по­сле по­лу­че­ния из­вес­тия о смер­ти Ма­нуи­ла I за­хва­тил Со­зо­поль, ра­зо­рил ви­зан­тий­ские при­гра­нич­ные об­лас­ти и при­сое­ди­нил их к сво­ему го­су­дар­ст­ву. Бе­жен­цы яви­лись так­же к кня­зю Ан­ти­охии, к ко­ро­лю Фран­ции Фи­лип­пу II Ав­гу­сту (1180–1223), к пра­ви­те­лю Гер­ма­нии Фрид­ри­ху I Бар­ба­рос­се (1152–1190), к ко­ро­лю Венг­рии, вы­ше­упо­мя­ну­то­му Бе­ле III (1172–1185), под­тал­ки­вая их к воо­ру­жен­ной ин­тер­вен­ции про­тив узур­па­то­ра[535].

Ан­д­ро­ник очень хо­ро­шо знал о дей­ст­ви­ях сво­их вра­гов при ино­стран­ных дво­рах[536], и тем силь­нее раз­ду­вал он тер­рор про­тив сво­их ро­ди­чей, на том ос­но­ва­нии, что у гид­ры долж­ны быть от­се­че­ны все го­ло­вы. По­это­му власть иму­щих дос­тав­ля­ли из про­вин­ций в Кон­стан­тин­ополь, за­пол­ня­ли ими тюрь­мы и при­го­ва­ри­ва­ли их к то­му или ино­му ви­ду каз­ни[537]. Од­но­вре­мен­но Ан­д­ро­ник пред­при­нял ряд ди­пло­ма­ти­че­ских ша­гов с на­ме­ре­ни­ем раз­ру­шить воз­мож­ный ве­не­ци­ан­ско-си­ци­ли­й­ский, а сле­до­ва­тель­но и анти­визан­тий­ский, со­юз[538]. С этой це­лью он уже в ок­тяб­ре 1183 го­да при­бли­зил к се­бе Ве­не­цию, по­обе­щав ей ос­во­бо­дить за­хва­чен­ных Ма­нуи­лом в 1171 го­ду в плен куп­цов и рос­тов­щи­ков[539]. Кро­ме то­го, он обя­зал­ся вы­пол­нить тре­бо­ва­ние до­жа о еже­год­ной вы­пла­те ком­пен­са­ции в воз­ме­ще­ние убыт­ков, ко­то­рые по­нес­ли ве­не­ци­ан­цы в ре­зуль­та­те ла­тин­ско­го по­гро­ма в Кон­стан­ти­но­по­ле. Он уп­ла­тил им два с по­ло­ви­ной про­цен­та об­щей ком­пен­са­ции. Пол­ной ком­пен­са­ции ве­не­ци­ан­цы не по­лу­чи­ли ни­ко­гда: «Hic (Andronikus) pro firmatione imperii ut Venetos sibi faborabiles exhiberet, mercatores per Emmanuelem captos, re­quirente duce liberavit, et de resarciendis damnis annuatim promissionen fecit»[540]. Сви­де­тель­ст­ва это­го ве­не­ци­ан­ско­го хро­ни­ста дос­то­вер­нее, чем вы­ска­зы­ва­ния Хо­ниа­та. По­след­ний ут­вер­жда­ет, что еще Ма­ну­ил вер­нул ве­не­ци­ан­цам их преж­ние при­ви­ле­гии[541]. Не­дав­но Н. Со­ко­лов до­ка­за­тель­но под­твер­дил пра­виль­ность све­де­ний, по­ме­щен­ных в ве­не­ци­ан­ских хро­ни­ках, ко­то­рые хо­тя и бо­лее от­да­ле­ны от опи­сан­ных со­бы­тий, од­на­ко ос­но­ва­ны на ча­ст­ных пись­мах и до­ку­мен­тах куп­цов, в то вре­мя как Ни­ки­та Хо­ни­ат, ко­то­рый все­гда был на­стро­ен вра­ж­деб­но к ла­ти­ня­нам, хо­тел здесь толь­ко про­сла­вить вре­ме­на прав­ле­ния и по­ли­ти­ку Ма­нуи­ла[542]. Ве­не­ци­ан­цы не очень силь­но по­стра­да­ли в кро­ва­вые май­ские дни 1182 го­да, по­то­му что то­гда их чис­лен­ность в Кон­стан­ти­но­по­ле бы­ла не­ве­ли­ка[543]. Ве­не­ци­ан­ская знать не жа­ло­ва­лась на ан­ти­ари­сто­кра­ти­че­скую по­ли­ти­ку Ан­д­ро­ни­ка, и, ко­гда на­чал­ся по­ход си­ци­лий­ской ар­мии на Кон­стан­ти­но­поль во вре­мя прав­ле­ния Исаа­ка Ан­ге­ла, ве­не­ци­ан­цы при­сое­ди­ни­лись к за­щит­ни­кам византийской сто­ли­цы. При этом они пре­сле­до­ва­ли це­лью за­щи­ту сво­их соб­ст­вен­ных тор­го­вых ин­те­ре­сов. Тре­бо­ва­ние до­жа о воз­ме­ще­нии убыт­ков, в ка­че­ст­ве пла­ты за свою под­держ­ку, Ан­д­ро­ник, пе­ред ли­цом уг­ро­зы втор­же­ния си­ци­ли­йцев, на­шел впол­не приемлемым. При­зрак ве­не­ци­ан­ско-си­ци­ли­йско­го сою­за был слиш­ком бли­зок, что­бы Ан­д­ро­ник мог ко­ле­бать­ся. С дру­гой сто­ро­ны, тор­го­вые свя­зи с Ве­не­ци­ей мог­ли со­от­вет­ст­во­вать ин­те­ре­сам Ви­зан­тий­ской им­пе­рии, а так­же ин­те­ре­сам гре­че­ско­го ку­пе­че­ст­ва[544]. Ан­д­ро­ник так­же про­вел пе­ре­го­во­ры с Па­пой Рим­ским Луци­ем III, ко­то­ро­го он пы­тал­ся при­влечь на свою сторону тем, что, не­смот­ря на про­ти­во­дей­ст­вие пат­ри­ар­ха, он воз­ве­дет цер­ковь в сто­ли­це Ви­зан­тий­ской им­пе­рии: «Сonstruxerat ecclesiam quandam nobilem in civitate Constan­ti­nopolis, et eam honore et redditibus multis ditaverat, et clericos Latinos in ea instituit secundum consuetudinem Latinorum, quae usque hodie dicitur Latina»[545]. Этот мол­ние­нос­ный шах­мат­ный ход и по­пыт­ка пе­ре­тя­нуть на свою сто­ро­ну ве­не­ци­ан­цев и Па­пу ни в ко­ей ме­ре, ра­зу­ме­ет­ся, не го­во­ри­ли о кар­ди­наль­ных из­ме­не­ни­ях в ан­ти­ла­тин­ской по­ли­ти­ке Ан­д­ро­ни­ка, а так­же о его про­за­пад­ной ори­ен­та­ции, как это вос­при­ня­ли не­ко­то­рые уче­ные[546]. Глав­ной це­лью Ан­д­ро­ни­ка бы­ло толь­ко раз­ру­ше­ние ца­ря­ще­го в ла­тин­ском ми­ре еди­но­ду­шия, ко­то­рое бы­ло для Ви­зан­тий­ской им­пе­рии тем бо­лее опас­но, что про­ис­хо­ди­ло это накануне нор­манн­ско­го втор­же­ния[547].

Виль­гельм II пред­при­нял чет­вер­тый по сче­ту и по­след­ний во­ен­ный по­ход на Ви­зан­тий­скую им­пе­рию, со­стоя­ние обо­ро­ны ко­то­рой ос­тав­ля­ло же­лать мно­го луч­ше­го. В пер­вые дни ав­гу­ста 1185 го­да си­ци­ли­йская ар­мия об­щей чис­лен­но­стью в во­семь­де­сят ты­сяч че­ло­век су­хо­пут­ных войск и при­мер­но в две­сти ко­раб­лей предприняла марш-бро­сок на Драч (Диррахий)[548]. В ре­зуль­та­те сра­же­ния, на­чав­ше­го­ся с су­ши 5 ав­гу­ста 1185 го­да, го­род был взят, так как византийские воо­ру­жен­ные си­лы при­шли слиш­ком позд­но для сня­тия оса­ды, хо­тя Ан­д­ро­ник при­да­вал боль­шое зна­че­ние то­му, что­бы обо­ро­на го­ро­да бы­ла на­деж­но обес­пе­че­на. Глав­но­ко­ман­дую­щий Ио­анн Вра­на из стра­ха пе­ред от­вет­ст­вен­но­стью сдал­ся в плен. Ан­д­ро­ник при­пи­сал по­ра­же­ние из­ме­не. Од­на­ко при­чи­ной бы­ло без­дар­ное ко­ман­до­ва­ние Вра­ны, ко­то­ро­го хро­нист мет­ко на­зы­ва­ет Эпи­ме­те­ем («креп­кий зад­ним умом»)[549]. Ста­рин­ная Виа Иг­на­тиа, ко­то­рая ве­ла от га­ва­ни пря­мо на Фес­са­ло­ни­ки и Кон­стан­ти­но­поль, стоя­ла от­кры­той пе­ред нор­ман­на­ми. Си­ци­лий­ский флот, обо­гнув Пе­ло­пон­нес, шел на Фес­са­ло­ни­ки; час­ти су­хо­пут­ной ар­мии шли на тот же го­род мар­шем.

6 ав­гу­ста 1185 го­да на­ча­лась оса­да с су­ши. Обо­ро­ной ко­ман­до­вал Да­вид Ком­нин, род­ст­вен­ник Ан­д­ро­ни­ка. Этот бездарный полководец утаи­вал свою не­спо­соб­ность ор­га­ни­зо­вать за­щи­ту го­ро­да тем, что по­сы­лал в сто­ли­цу лож­ные со­об­ще­ния о яко­бы хо­ро­шем стра­те­ги­че­ском по­ло­же­нии. Ан­д­ро­ник на­пра­вил ему осо­бое по­сла­ние, grЈmmata, с при­ка­зом за­щи­тить го­род лю­бой це­ной[550]. Оса­да Фес­са­ло­ник, ко­то­рая бы­ла под­роб­но опи­са­на Ев­ста­фи­ем, про­дол­жа­лась ров­но де­вять дней[551]. 15 ав­гу­ста 1185 го­да го­род ока­зал­ся во вра­же­ских ру­ках. Ре­шаю­щую роль в по­ра­же­нии сыг­ра­ло от­но­ше­ние защитников города  к Ан­д­ро­ни­ку[552]. В тот же день к Фес­са­ло­ни­кам подошел нор­манн­ский флот. По­бе­до­нос­ная ар­мия бы­ла раз­де­ле­на на три час­ти. Од­на часть ос­та­лась в Фес­са­ло­ни­ках, дру­гая ма­ро­дер­ст­во­ва­ла в ок­ре­ст­но­стях Сер­рая и Мо­зи­но­по­ля. На­прав­лен­ные Ан­д­ро­ни­ком в Фес­са­ло­ни­ки вой­ска бы­ли не в со­стоя­нии по­мочь за­щит­ни­кам города, и они ис­ка­ли убе­жи­ща в близ­ле­жа­щих го­рах. Толь­ко Феодор Хумн при­бли­зил­ся к го­род­ским сте­нам, од­на­ко вы­ну­ж­ден был тут же отой­ти, так как «его сол­да­ты не мог­ли вы­не­сти ви­да вра­же­ских шле­мов».

Ко­гда Ан­д­ро­ник уз­нал о па­дении Фес­са­ло­ник, он бро­сил род­ст­вен­ни­ков Да­ви­да Ком­ни­на в тюрь­му. В раз­го­во­рах со сво­ей сви­той он пы­тал­ся при­умень­шить раз­мер по­не­сен­но­го по­ра­же­ния.

Од­на­ко за это время Кон­стан­ти­но­поль под­го­то­вил­ся к обо­ро­не. Сте­ны бы­ли ук­ре­п­ле­ны, ок­ру­жаю­щие до­ма сне­се­ны. Со­стоя­щая из сот­ни ко­раб­лей фло­ти­лия стоя­ла в пол­ной го­тов­но­сти от­ра­зить ата­ку вра­га. Об­ста­нов­ка ста­но­ви­лась все бо­лее на­пря­жен­ной.

Учи­ты­вая не­по­сред­ст­вен­ную уг­ро­зу со сто­ро­ны си­ци­лий­цев и но­вые во­ен­ные дей­ст­вия Бе­лы III, Ан­д­ро­ник ре­шил за­клю­чить со­юз с сул­та­ном Са­ла­ди­ном (Са­лах-ад-Дин). В на­ча­ле сен­тяб­ря 1185 го­да византийская ди­пло­ма­ти­че­ская мис­сия за­клю­чи­ла дву­сто­рон­нее со­гла­ше­ние, со­дер­жа­ние ко­то­ро­го со­хра­ни­лось в прав­до­по­доб­ном ис­точ­ни­ке, хро­ни­ке Magni Presbyteri[553]:

«Sed in predicta tempestate cum Andronicus in suos proditores desaeviret, et cum rex Siciliae er rex Ungarie in ipsum surrexissent, et totus populus in eum scilicet Andronicum conspirasset, dolore et angustia coactus ad consilium et auxilium Saladini confugit. Et ut veteres amicitias et concordiam et beneficia quae sibi contulerat, ad memoriam revo­caret, et ut similiter confederarentur diligenter ammonuit, ita scilicet quod sibi, quia inperator erat, hominium faceret, et ipse sibi in maximis necessi­tatibus, si opus esset et sibi mandasset subvenire paratus esset. Preterea tali confederatione iuncti sunt et iuramenta hinc inde data sunt, ut si Sala­dinus consilio ex auxilio istius terram Ierosolimita­norum occupare posset, ipse Saladinus aliam terram sibi retineret, sed Ierusalem et totam maritimam excepta Ascalone dimitteret liberam, tali tamen conditione quod eam a predicto inperatore teneret et quod Soldani et Iconium acquirerent et predicti inperatoris propria essent usque ad Antiochiam et terram Armeniorum, si eam acquirere possent»[554].

Этот со­юз с Са­ла­ди­ном дал Ан­д­ро­ни­ку пре­ж­де все­го га­ран­тию не­мед­лен­ной по­мо­щи in maxi­mus necessitatibus. Мо­жет быть, имен­но по­это­му он со­хра­нял спо­кой­ст­вие пе­ред ли­цом по­не­сен­но­го от нор­ман­нов по­ра­же­ния. Про­ту­рец­кая по­ли­ти­ка Ан­д­ро­ни­ка объ­яс­ня­лась имен­но ин­те­ре­са­ми Ви­зан­тий­ской им­пе­рии, и мы не ви­дим ни­ка­ко­го по­во­да пред­по­ла­гать, как это дал по­нять Й. Дан­ст­руп, что хро­ни­ка пе­ре­да­ет толь­ко про­ект за­пла­ни­ро­ван­но­го ту­рец­ко-византийско­го сою­за[555]. Од­на­ко ни­ка­кой вы­го­ды от это­го сою­за, как это при­знал так­же и Иса­ак Ан­гел, Ан­д­ро­ник не по­лу­чил[556]. Бы­ло слиш­ком позд­но.

В сен­тяб­ре 1185 го­да Кон­стан­ти­но­поль уз­нал о по­те­ре Ам­фи­по­ля и о на­сту­п­ле­нии нор­ман­нов на Мо­зи­но­поль. Из­вес­тия о по­ра­же­нии визан­тий­ской ар­мии, впро­чем силь­но пре­уве­ли­чен­ные, вы­зва­ли бур­ные вол­не­ния у жи­те­лей сто­ли­цы. По­яв­ле­ния вра­га под го­род­ски­ми сте­на­ми ожи­да­ли ка­ж­дый день. Ан­д­ро­ник про­дол­жал хра­нить олим­пий­ское спо­кой­ст­вие, обе­щая дать за­хват­чи­кам ге­не­раль­ное сра­же­ние. Он пре­да­вал­ся сво­им обыч­ным за­го­род­ным про­гул­кам в со­про­во­ж­де­нии ге­тер. Он при­ни­мал толь­ко са­мых до­ве­рен­ных лиц и объ­яс­нял вол­не­ния в на­ро­де под­стре­ка­тель­ст­вом со сто­ро­ны се­мей за­клю­чен­ных и уг­ро­жал уст­ро­ить кро­ва­вую рас­пра­ву с аре­сто­ван­ны­ми за яко­бы их свя­зи с нор­ман­на­ми.

Ан­д­ро­ник, по­-ви­ди­мо­му, не осоз­на­вал всей опас­но­сти по­ло­же­ния, сло­жив­ше­го­ся в сто­ли­це[557]. Он за­ни­мал­ся толь­ко ас­т­ро­ло­ги­ей и ле­ка­но­ман­ти­ей, что­бы уз­нать из пред­ска­за­ний, кто бу­дет им­пе­ра­то­ром по­сле не­го. Сам он не при­ни­мал уча­стия в се­ан­сах, а уз­на­вал о них от Стефана Аги­ах­ри­сто­фо­ри­та.

Го­во­рят, что ора­кул Сеф, ко­то­ро­го ко­гда-то ос­ле­пил Ма­ну­ил[558], пред­ска­зал, что глав­ным про­­тив­ни­ком им­пе­ра­то­ра ста­нет че­ло­век, имя ко­то­ро­го на­чи­на­ет­ся бу­к­вой «и». Этот че­ло­век в сен­тяб­ре 1185 го­да сверг­нет Ан­д­ро­ни­ка с пре­сто­ла[559]. Так как пред­ска­за­ние бы­ло да­но в ав­гу­сте, Ан­д­ро­ник ему не по­ве­рил. Иса­ак Ком­нин — так объ­яс­нял се­бе это Ан­д­ро­ник — не мог бы в те­че­ние не­сколь­ких дней до­б­рать­ся с да­ле­ко­го Кип­ра до сто­ли­цы[560]. Ко­гда су­дья Ио­анн Тир­ский по­де­лил­ся с ним мыс­лью, что, воз­мож­но, речь идет об Исаа­ке Ан­ге­ле, ко­то­рый на­хо­дит­ся в сто­ли­це, Ан­д­ро­ник толь­ко по­сме­ял­ся над этим предположением.

Ре­во­лю­ция про­тив Ан­д­ро­ни­ка раз­ра­зи­лась, соб­ст­вен­но го­во­ря, преж­де­вре­мен­но, бла­го­да­ря слу­чай­но­сти. Аги­ах­ри­сто­фо­рит ре­шил по­са­дить на вся­кий слу­чай Исаа­ка Ан­ге­ла в тюрь­му, и сделал это без ве­до­ма Ан­д­ро­ни­ка, на­хо­дившегося то­гда во двор­це Ме­лу­ди­он, рас­по­ло­жен­ном в вос­точ­ной час­ти по­бе­ре­жья Про­пон­тиды[561].

11 сен­тяб­ря во вто­рой по­ло­ви­не дня все­мо­гу­щий ми­нистр Ан­д­ро­ни­ка в со­про­во­ж­де­нии тра­бан­тцев во­шел во дво­рец Исаа­ка Ангела и при­ка­зал ему сле­до­вать за ним. Иса­ак умыш­лен­но по­мед­лил, по­том ре­ши­тель­но вспрыг­нул на ко­ня, на­нес смер­тель­ный удар ме­чом Аги­ах­ри­сто­фо­ри­ту, про­бил­ся че­рез ря­ды гвар­дей­цев и пом­чал­ся по на­прав­ле­нию к церк­ви св. Софии, вы­кри­ки­вая по пу­ти, что он убил са­мо­го опасно­го вра­га. Это из­вес­тие рас­про­стра­ни­лась по го­ро­ду с мол­ние­нос­ной бы­ст­ро­той. Все боль­ше на­ро­да тол­пи­лось во­круг церк­ви, в ко­то­рой на­хо­ди­лись так­же пе­ре­пу­ган­ные Ио­анн Ду­ка, Иса­ак Охим и сын Ио­ан­на Ду­ки, Иса­ак, ко­то­рые как чле­ны ро­да пись­мен­но га­ран­ти­ро­ва­ли свою ло­яль­ность по от­но­ше­нию к им­пе­ра­то­ру. Иса­ак Ан­гел всю ночь про­вел в раз­мыш­ле­ни­ях о том, ка­кой смер­тью дол­жен уме­реть Ан­д­ро­ник.

На сле­дую­щий день, 12 сен­тяб­ря, толпа народа ок­ру­жила ме­сто убе­жи­ща Исаа­ка. Его умо­ля­ли стать им­пе­ра­то­ром и на­ка­зать Ан­д­ро­ни­ка. Сто­ли­це уже на­до­ел тер­рор. Пе­ред ли­цом опас­но­сти со сто­ро­ны нор­ман­нов спа­се­ния жда­ли от Исаа­ка Ан­ге­ла.

Из­вес­тия о бес­по­ряд­ках в сто­ли­це по­ра­зи­ли Ан­д­ро­ни­ка, на­хо­дя­ще­го­ся в Ме­лу­дио­не. Он тут же на­пра­вил на­ро­ду сто­ли­цы по­сла­ние с при­зывом со­хра­нять спо­кой­ст­вие[562]. Те­ло­хра­ни­те­ли Ан­д­ро­ни­ка пы­та­лись сно­ва ус­та­но­вить по­ря­док, в то вре­мя как сам Ан­д­ро­ник воз­вра­щал­ся на им­пе­ра­тор­ской трие­ре в Боль­шой дво­рец. Его сто­рон­ни­ки, ко­то­рые уве­ще­ва­ли на­род, чуть не по­пла­ти­лись за это жиз­нью. Тол­пы ре­мес­лен­ни­ков и по­ден­щи­ков, воо­ру­жен­ные ме­ча­ми, щи­та­ми, пан­ци­ря­ми, но в боль­шин­ст­ве сво­ем — про­сты­ми пал­ка­ми, дви­га­лись по на­прав­ле­нию к церк­ви св. Софии[563]. Иса­ак Ангел был про­воз­гла­шен им­пе­ра­то­ром. Служители церк­ви воз­ло­жи­ли ему на го­ло­ву им­пе­ра­тор­скую ко­ро­ну. Из га­ва­ни Кио­ни­он при­ве­ли им­пе­ра­тор­ско­го ко­ня. Иса­ак по­ки­нул цер­ковь в со­про­во­ж­де­нии Ва­си­лия Ка­ма­ти­ра.

Ан­д­ро­ник к это­му вре­ме­ни до­б­рал­ся до двор­ца и пы­тал­ся ор­га­ни­зо­вать обо­ро­ну. Од­на­ко ни­ка­кие пе­ре­го­во­ры с на­ро­дом че­рез по­сред­ни­ка не по­мог­ли. Ан­д­ро­ник сказал, что отречется от пре­сто­ла в поль­зу сво­его сы­на Ма­нуи­ла. Воз­му­щен­ный этим на­род взло­мал двор­цо­вые во­ро­та. Ан­д­ро­ни­ку ос­та­вал­ся толь­ко один путь к спа­се­нию — по­бег. Пе­ре­оде­тый в пла­тье вар­ва­ра, он до­б­рал­ся до сво­ей трие­ры в со­про­во­ж­де­нии жены Ан­ны-Аг­нес, лю­бов­ни­цы по име­ни Ма­рап­ти­ке и лют­ни­ст­ки Ла­мии. Не­сколь­ко вер­ных слуг вызвались со­про­во­ж­да­ть его в Га­лич, ку­да он на­ме­рен был отправить­ся, по­скольку все про­вин­ции Им­пе­рии он рас­смат­ри­вал как вра­ж­деб­ные. Вла­ды­че­ст­во Ан­д­ро­ни­ка за­кон­чи­лось. На­род во вто­рой раз при­звал Исаа­ка Ангела на цар­ст­во.

Ме­ж­ду тем трие­ра с Ан­д­ро­ни­ком на бор­ту при­ча­ли­ла в Хе­ле[564]. Жи­те­ли сна­ря­ди­ли ко­рабль в даль­ней­шее пла­ва­ние и, дро­жа от стра­ха, смот­ре­ли, как он вы­шел в от­кры­тое мо­ре в на­прав­ле­нии на Тав­ро­ски­фию. Од­на­ко из-за шти­ля пла­ва­ние по мо­рю бы­ло не­воз­мож­ным. Пре­сле­до­ва­те­ли на­стиг­ли Ан­д­ро­ни­ка в Хе­ле. Он был за­ко­ван в це­пи. Ан­д­ро­ник пы­тал­ся вы­мо­лить се­бе сво­бо­ду крас­но­ре­чи­ем. Он го­во­рил о сво­ем знат­ном про­ис­хо­ж­де­нии, о по­те­рян­ном сча­стье, о не­рас­по­ло­же­нии к не­му жиз­ни, ко­то­рая все­гда да­ри­ла его судь­бой из­гнан­ни­ка. Ему вто­ри­ли схва­чен­ные жен­щи­ны.

Все же его на лод­ке при­вез­ли в сто­ли­цу и втолк­ну­ли в тюрь­му двор­цовой баш­ни Анем[565], в тя­же­лых двой­ных це­пях и нож­ных кан­да­лах. Че­рез не­сколь­ко дней его поставили пе­ред тро­ном Исаа­ка Ан­ге­ла. Но­во­из­бран­ный им­пе­ра­тор вы­смеи­вал Ан­д­ро­ни­ка как пер­во­го из тя­же­ло­ве­сов. Ка­ж­дый мог вдоволь поиз­де­вать­ся над ним, по­ка его не от­да­ли тол­пе.

На го­ло­ву Ан­д­ро­ни­ка об­ру­ши­лись па­лоч­ные уда­ры, ему вы­рва­ли бо­ро­ду и вы­би­ли зу­бы. Жен­щи­ны, чьи му­жья па­ли жерт­ва­ми тер­ро­ра, би­ли его ку­ла­ка­ми по ли­цу. Ему от­пи­ли­ли пи­лой пра­вую ру­ку, по­сле че­го он был сно­ва бро­шен в тем­ни­цу, где не­сколь­ко дней про­вел без пи­щи и во­ды, после чего его сно­ва вы­та­щи­ли на­ру­жу. Ему вы­ко­ло­ли один глаз и уст­рои­ли ему «три­ум­фаль­ное ше­ст­вие», при этом он ехал вер­хом на ше­лу­ди­вом ос­ле. Те же са­мые кол­бас­ни­ки, пи­шет с пре­зре­ни­ем Хо­ни­ат, ко­то­рые три го­да то­му на­зад при­вет­ст­во­ва­ли его как спа­си­те­ля и кля­лись ему в вер­но­сти, из­де­ва­лись те­перь над ним са­мым ужа­саю­щим об­ра­зом. Его осы­па­ли па­лоч­ны­ми уда­ра­ми, со­ва­ли ему в нос по­мет, из гу­бок по­ли­ва­ли его ли­цо на­воз­ной жи­жей. Ху­ли­ли его и его пред­ков, ко­ло­ли его но­жа­ми, бро­са­ли в не­го кам­ни. Од­на дев­ка по­ли­ва­ла его ли­цо ки­пят­ком. На ип­по­дро­ме ста­ри­ка при­вя­за­ли за но­ги к по­пе­реч­ной бал­ке, ко­то­рая опи­ра­лась на две ма­лень­кие ко­лон­ны. Пыт­ки Ан­д­ро­ник пе­ре­но­сил как муж­чи­на, он толь­ко шеп­тал: «Гос­по­ди, по­ми­луй ме­ня!», «За­чем ло­мае­те вы сломанный тростник?». Кто-то вонзил ему меч в глот­ку, ка­кой-то ла­ти­ня­нин во­ткнул ему меч в зад­ний про­ход, при этом оба они хва­ста­лись свои­ми ис­кус­ны­ми уда­ра­ми. Ан­д­ро­ник под­нял куль­тю ко рту и ис­пус­тил по­след­ний вздох. Че­рез не­сколь­ко дней труп са­мым вар­вар­ским об­ра­зом раз­ру­би­ли на кус­ки и бро­си­ли в ка­кую-то яму на ип­по­дро­ме[566], из ко­то­рой части его те­ла сно­ва из­влек­ли, что­бы бро­сить в глу­бо­кий ров у мо­на­сты­ря Эфор не­да­ле­ко от Зик­сипп­ско­го мо­на­сты­ря[567].

Так окон­чил свои дни Ан­д­ро­ник, по­лу­чив то, о чем все­гда так стра­ст­но меч­тал, — ко­ро­ну Ви­зан­тий­ской им­пе­рии. Об­ра­зец эле­гант­но­сти для при­двор­ных, ку­мир жен­щин, позд­нее срав­ни­вае­мый с Кам­би­зом, Ал­ки­виа­дом, Ри­чар­дом III, Па­пой Алек­сан­дром IV, Це­зарем Борд­жиа, Ива­ном Гроз­ным, яко­бин­ца­ми и дру­ги­ми мя­теж­ны­ми ду­ша­ми Ев­ро­пы, не­на­ви­ди­мый со временем сто­лич­ным плеб­сом за тер­рор про­тив ари­сто­кра­тии, Ан­д­ро­ник про­дол­жал жить в па­мя­ти гре­че­ско­го на­ро­да[568]. На­род­ная пес­ня, τραγούδιον, вос­пе­ва­ла ге­рои­че­скую судь­бу Ан­д­ро­ни­ка, ок­ру­жая ее оре­о­лом сво­ей не­ис­чер­пае­мой фан­та­зии[569]. Она не со­хра­ни­лась до на­ших дней, как и дру­гие на­род­ные пес­ни XII ве­ка, но в том, что та­кая пес­ня бы­ла, мож­но, по­жа­луй, не со­мне­вать­ся[570].

В Кон­стан­ти­но­по­ле бы­ли в хо­ду ям­би­че­ские сти­хи, най­ден­ные в «ста­рин­ных» кни­гах. Они «дав­но уже» пред­ска­зы­ва­ли, ко­неч­но как vati­ci­nium ex eventu, страш­ную смерть, ко­то­рая жда­ла это­го не­обык­но­вен­но­го правителя Ви­зан­тий­ской им­пе­рии, чьи дра­ко­нов­ские ме­то­ды прав­ле­ния дис­кре­ди­ти­ро­ва­ли все без ис­клю­че­ния, да­же са­мые не­об­хо­ди­мые, по­ли­ти­че­ские и эко­но­ми­че­ские ре­фор­мы.

Не со­хра­ни­лось ни па­мят­ни­ков Ан­д­ро­ни­ку, ни его мо­за­ич­ных порт­ре­тов. Все они па­ли жерт­вой по­гро­мов вос­став­ше­го на­ро­да. Но­вый им­пе­ра­тор, Иса­ак Ан­гел, ан­ну­ли­ро­вал аб­со­лют­но все пра­во­вые ак­ты Ан­д­ро­ни­ка. По­ли­ти­че­ские из­гнан­ни­ки бы­ли при­зва­ны об­рат­но и вос­ста­нов­ле­ны в пра­вах соб­ст­вен­но­сти.

Сы­но­вья Ан­д­ро­ни­ка по­пла­ти­лись жиз­нью за ошиб­ки от­ца. Не­удав­ший­ся на­след­ник пре­сто­ла Ио­анн был аре­сто­ван в во­ен­ном ла­ге­ре в фи­лип­пей­ской про­вин­ции. По­сле то­го как его ос­ле­пи­ли, он умер му­чи­тель­ной смер­тью. Се­ва­сто­кра­тор Ма­ну­ил, хоть он не одобрял дея­ни­й сво­его от­ца, так­же был ос­ле­п­лен по при­ка­зу ва­си­лев­са[571]. Месть Исаа­ка Ан­ге­ла не кос­ну­лась толь­ко вну­ков Ан­д­ро­ни­ка. Сы­но­вья се­ва­стократора Ма­нуи­ла, не­сколь­ких лет от ро­ду, спас­лись не­из­вест­ным нам об­ра­зом. В те па­мят­ные сен­тябрь­ские дни 1185 го­да их от­вез­ли в име­ние род­ст­вен­ни­цы, гру­зин­ской ца­ри­цы Та­ма­ры (1184–1212); там они про­бы­ли до зре­лых лет[572]. Поз­же Да­ви­ду вы­па­ло на до­лю стать пра­ви­те­лем Ирак­лии на Пон­те и Паф­ла­го­нии; его стар­ший брат, Алек­сей, пра­вил Инеоном и Си­но­пом; позд­нее он стал пер­вым им­пе­ра­то­ром Тра­пе­зунд­ской им­пе­рии[573].

Ан­д­ро­ник был, не­со­мнен­но, ис­клю­чи­тель­ной фи­гу­рой сре­ди ви­зан­тий­ских им­пе­ра­то­ров. О его слож­ной лич­но­сти раз­мыш­ля­ли уже хро­ни­сты XII ве­ка. Ев­ста­фий Фес­са­ло­никийский мет­ко го­во­рит о на­ту­ре Ан­д­ро­ни­ка как о ха­рак­те­ре, пол­ном про­ти­во­ре­чий и кон­тра­стов, за­ме­чая при этом, что его мож­но бы­ло и чрез­вы­чай­но хва­лить и стро­го по­ри­цать, в за­ви­си­мо­сти от то­го, на ка­кую сто­ро­ну его ха­рак­те­ра об­ра­щать вни­ма­ние[574]. Это оп­ре­де­ле­ние, быть мо­жет не­сколь­ко на­ив­ное, на­шло от­ра­же­ние в «Ис­то­рии» Ни­ки­ты Хо­ниа­та[575], ко­то­рый свои бес­цен­ные, поч­ти един­ст­вен­ные сви­де­тель­ст­ва об Ан­д­ро­ни­ке из­ла­га­ет, рас­смат­ри­вая его лич­ность с обе­их сто­рон. Бла­го­да­ря им мож­но со­ста­вить довольно объ­ек­тив­ное су­ж­де­ние о не­обык­но­вен­ном ва­си­лев­се, ес­ли не впа­дать в од­но­сто­рон­нюю оцен­ку, пред­став­ляю­щую его нам толь­ко как ти­ра­на или толь­ко как пра­ви­те­ля-ре­фор­ма­то­ра. Этой од­но­сто­рон­но­стью гре­ши­ли, впро­чем, мно­гие уче­ные XIX ве­ка (Цел­лер, Пер­ва­ног­лу)[576].

Итак, взгля­нем еще раз на лич­ность Ан­д­ро­ни­ка. От от­ца он унас­ле­до­вал не­срав­нен­ную кра­со­ту, вы­со­кий рост, клас­си­че­ское те­ло­сло­же­ние, энер­гию и не­по­мер­ное чес­то­лю­бие. Це­ли­ком и пол­но­стью ин­ди­ви­дуа­лист, он от­ли­чал­ся ве­се­лым рас­по­ло­же­ни­ем ду­ха в сво­ей сре­де и утон­чен­ной жес­то­ко­стью по от­но­ше­нию к вра­гам. Пре­вос­ход­ная па­мять по­зво­ли­ла ему ов­ла­деть фун­да­мен­таль­ны­ми зна­ния­ми в свет­ских и ду­хов­ных нау­ках. Хо­тя он и был зна­то­ком тео­ло­гии, он ее не лю­бил, что, впро­чем, не ме­ша­ло ему поль­зо­вать­ся ци­та­та­ми из Вет­хо­го и Но­во­го За­ве­тов. Эле­гант­ность, ост­ро­умие, ма­не­ра вы­ра­жать­ся с иро­ни­ей, дар крас­но­ре­чия Ан­д­ро­ни­ка шли ру­ка об ру­ку с его спо­соб­но­стью при­вле­кать к се­бе лю­дей. Фан­та­сти­че­ские лю­бов­ные при­клю­че­ния, не­обык­но­вен­ные дея­ния на по­ле боя бы­ст­ро сде­ла­ли его лю­бим­цем кон­стан­ти­но­поль­ско­го плеб­са. Про­сто уди­ви­тель­но, как лег­ко он мог вы­ска­зы­вать не­за­ви­си­мые су­ж­де­ния, да­же в при­сут­ст­вии им­пе­ра­то­ра, мас­ки­руя это с по­ис­ти­не вос­точ­ным мас­тер­ст­вом; как ост­ро­умие или фиг­ляр­ст­во, ино­гда про­сто из при­хо­ти, со­че­та­лись в нем с не­за­ви­си­мым по­ве­де­ни­ем; как, на­ко­нец, его не­уем­ная энер­гия мог­ла пе­рей­ти в лень и не­рас­то­роп­ность. Его бес­при­мер­ное му­же­ст­во на по­ле бра­ни вос­пол­ня­ло не­хват­ку стра­те­ги­че­ских та­лан­тов пол­ко­вод­ца. Его мол­ние­нос­ная на­ход­чи­вость за­ме­ня­ла ему рас­су­ди­тель­ность, ко­то­рой ему все­гда не хва­та­ло. Ан­д­ро­ник был пре­ж­де все­го ак­те­ром, ко­то­ро­му толь­ко по­то­му нра­ви­лось бро­сить­ся к но­гам вла­сти­те­ля, что­бы по­том, при из­ме­нив­ших­ся об­стоя­тель­ст­вах, ему жес­то­ко отом­стить[577]. Ко­гда он уже был им­пе­ра­то­ром, он на­прав­лял свои прось­бы в Си­нод, обе­щая ему в ка­че­ст­ве воз­на­гра­ж­де­ния боль­шие при­ви­ле­гии. По­сле то­го как он по­лу­чал за­про­шен­ное раз­ре­ше­ние, он, на по­те­ху все­го дво­ра, брал свое обе­ща­ние на­зад. Цер­ков­ных ие­рар­хов он рас­смат­ри­вал в ка­че­ст­ве ин­ст­ру­мен­та, ко­то­рый мог бы об­лег­чить ему им­пе­ра­тор­ское прав­ле­ние. Ан­д­ро­ни­ку не бы­ло рав­ных в жес­то­ко­сти во всей ви­зан­тий­ской ис­то­рии. Лю­бой акт про­ти­во­дей­ст­вия он бес­по­щад­но по­дав­лял. В этом смыс­ле он был без­жа­ло­стен да­же к сво­им де­тям, ес­ли толь­ко вспом­нить его от­но­ше­ние к сво­ему сы­ну Ма­нуи­лу или до­че­ри Ири­не. По­сле то­го как Ан­д­ро­ник дос­тиг со­вер­шен­но­ле­тия, он жил толь­ко од­ной мыс­лью — по­лу­чить им­пе­ра­тор­скую ко­ро­ну. Этой мыс­ли бы­ла под­чи­не­на вся его жизнь. Для не­го бы­ли хо­ро­ши лю­бые сред­ст­ва, ко­то­рые хоть в ма­лей­шей сте­пе­ни при­бли­жа­ли его к це­ли. В его по­ве­де­нии нас по­ра­жа­ет пре­ж­де все­го его ли­це­дей­ст­во. Как на­ме­ст­ник при­гра­нич­ной про­вин­ции он вел с пра­ви­те­ля­ми со­сед­них го­су­дарств пе­ре­го­во­ры, на­прав­лен­ные про­тив Ма­нуи­ла I, пы­та­ясь при этом соз­дать ви­ди­мость то­го, что это идет яко­бы на поль­зу Им­пе­рии. Во вре­мя марш-бро­ска на Кон­стан­ти­но­поль во гла­ве паф­ла­гон­ской ар­мии он лов­ко вос­поль­зо­вал­ся со­дер­жа­ни­ем при­не­сен­ной им при­ся­ги, со­вер­шен­но из­вра­тив ее смысл в соб­ст­вен­ных це­лях. Он все­гда со­хра­нял или пы­тал­ся со­хра­нять ви­ди­мость то­го, что он вы­сту­па­ет как опе­кун ма­ло­лет­не­го им­пе­ра­то­ра Алек­сея II. Не­смот­ря на пре­клон­ный воз­раст, он не ко­ле­бал­ся, что­бы в при­сут­ст­вии сви­ты при­двор­ных вне­сти юно­го им­пе­ра­то­ра в Св. Со­фию на ру­ках. Он яко­бы не ре­шал­ся при­нять пред­ло­жен­ную ему должность со­пра­ви­те­ля, что­бы че­рез не­сколь­ко дней мол­ча­ни­ем под­твер­дить свое со­гла­сие на уду­ше­ние маль­чи­ка и за­тем вы­мес­тить свою злость на его тру­пе. Един­ст­вен­ным че­ло­ве­ком, ко­то­рый мгно­вен­но рас­ку­сил иг­ру Ан­д­ро­ни­ка, был пат­ри­арх Фео­до­сий; дру­гие ду­хов­ные са­нов­ни­ки или не ви­де­ли ее, или про­сто пред­по­чи­та­ли ее не за­ме­чать.

Ан­д­ро­ник взо­шел на пре­стол на со­вер­шен­но не­ожи­дан­ной вол­не на­цио­наль­но­го пра­во­слав­но­го дви­же­ния, ко­то­рое вра­ж­деб­но вос­при­ни­ма­ло все чу­ж­дое гре­че­ско­му на­цио­наль­но­му са­мо­соз­на­нию. Для пар­тии гре­че­ских на­цио­на­ли­стов он был сим­во­лом бу­ду­ще­го им­пе­ра­то­ра, ко­то­рый, как они на­дея­лись, стал бы за­щит­ни­ком ис­клю­чи­тель­но гре­че­ских эко­но­ми­че­ских и по­ли­ти­че­ских ин­те­ре­сов и из им­пе­рии — конг­ло­ме­ра­та раз­ных на­цио­наль­но­стей и на­род­но­стей — соз­дал бы го­су­дар­ст­во чис­то на­цио­наль­но­го ха­рак­те­ра. Вна­ча­ле эти тен­ден­ции дей­ст­ви­тель­но ощу­ща­лись как во внут­рен­ней, так и во внеш­ней по­ли­ти­ке Ан­д­ро­ни­ка, од­на­ко в те вре­ме­на о на­цио­наль­ном ви­зан­тий­ском го­су­дар­ст­ве не мог­ло быть и ре­чи[578].

Не­ус­той­чи­вость византийско­го пра­ва пре­сто­ло­нас­ле­до­ва­ния об­лег­чи­ла Ан­д­ро­ни­ку путь к узур­па­ции. Ко­гда он уже был им­пе­ра­то­ром, его един­ст­вен­ная цель со­стоя­ла в том, что­бы ле­га­ли­зо­вать свое по­ло­же­ние на пре­сто­ле и га­ран­ти­ро­вать ди­на­сти­че­ские пра­ва сво­им по­том­кам. Это­му стрем­ле­нию он под­чи­нил всю свою по­ли­ти­че­скую про­грам­му. Од­на­ко го­раз­до бо­лее важ­ны­ми, чем субъ­ек­тив­ные пред­по­сыл­ки его дей­ст­вий, яв­ля­ют­ся след­ст­вия его прав­ле­ния в Ви­зан­тий­ской им­пе­рии. Ан­д­ро­ник взо­шел на пре­стол в очень не­бла­го­при­ят­ной об­ста­нов­ке. В Ви­зан­тий­ской им­пе­рии уже пол­но­стью за­кре­пил­ся фео­даль­ный строй. Цен­тро­беж­ные тен­ден­ции мо­гу­ще­ст­вен­ных гре­че­ских ди­на­стий в по­след­ние го­ды прав­ле­ния Ма­нуи­ла I по­сто­ян­но на­рас­та­ли. Им­пе­ра­тор­ская власть, так же как и цен­тра­ли­зо­ван­ное го­су­дар­ст­вен­ное управ­ле­ние, пре­тер­пе­ла по­сле смер­ти Ма­нуи­ла даль­ней­шее ос­лаб­ле­ние. Ви­зан­тий­ская им­пе­рия на­хо­ди­лась на пре­де­ле сво­их эко­но­ми­че­ских воз­мож­но­стей. Внеш­няя тор­гов­ля хи­ре­ла. Ви­зан­тия бы­ла в чрез­вы­чай­но тя­же­лом по­ло­же­нии. Со всех сто­рон она бы­ла ок­ру­же­на аг­рес­со­ра­ми, ко­то­рых толь­ко лич­ная по­ли­ти­ка Ма­нуи­ла удер­жи­ва­ла от на­па­де­ния. Им­пе­рии уг­ро­жа­ли Венг­рия, Сер­бия, нор­ман­ны и тур­ки-сель­джу­ки. В этой слож­ной об­ста­нов­ке Ан­д­ро­ник дол­жен был про­во­дить свою по­ли­ти­че­скую про­грам­му. Мож­но со­гла­сить­ся с тем, что он на­чал про­во­дить ме­ро­прия­тия по оз­до­ров­ле­нию аг­рар­ных от­но­ше­ний в тех про­вин­ци­ях, в ко­то­рые он по­сы­лал на­ме­ст­ни­ков и дру­гих слу­жа­щих ад­ми­ни­ст­ра­тив­но­го ап­па­ра­та по соб­ст­вен­но­му вы­бо­ру из чис­ла тех, ко­му он мог до­ве­рять. Он ли­к­ви­ди­ро­вал су­ще­ст­во­вав­ший пре­ж­де обы­чай под­ку­па слу­жа­щих. Он сде­лал про­вин­ци­аль­ных чи­нов­ни­ков не­за­ви­си­мы­ми от цен­траль­но­го ап­па­ра­та и щед­ро воз­на­гра­ж­дал их из го­су­дар­ст­вен­ной каз­ны, тре­буя от них вза­мен без­уко­риз­нен­ной че­ст­но­сти. Осо­бые су­дьи кон­тро­ли­ро­ва­ли ус­та­нов­лен­ный по­ря­док сбо­ра на­ло­гов с кре­сть­ян. Вся­че­ские рас­тра­ты бы­ст­ро и стро­го ис­ко­ре­ня­лись. Бла­го­да­ря та­кой по­ли­ти­ке сель­ское хо­зяй­ст­во смог­ло бы­ст­ро под­нять­ся по­сле упад­ка. Про­дук­ты ста­но­ви­лись де­шев­ле, и кре­сть­я­не хва­ли­ли но­во­го им­пе­ра­то­ра. Ан­д­ро­ник ос­ла­бил воз­мож­ность кон­цен­тра­ции круп­ных вла­де­ний в ру­ках ду­хо­вен­ст­ва. Он был про­тив­ни­ком про­ни­ар­ной сис­те­мы и обуз­ды­вал власть фео­да­лов. Нор­ма­ли­за­ция внут­рен­них и внеш­них тор­го­вых от­но­ше­ний долж­на бы­ла спо­соб­ст­во­вать даль­ней­шей ста­би­ли­за­ции эко­но­ми­че­ской жиз­ни стра­ны. По­это­му ви­зан­тий­ские фео­да­лы встре­ти­ли ре­фор­мы Ан­д­ро­ни­ка ре­ши­тель­ным про­ти­во­дей­ст­ви­ем, хо­тя Ан­д­ро­ник, по су­ще­ст­ву, был за­щит­ни­ком их ин­те­ре­сов. Они ор­га­ни­зо­вы­ва­ли бес­пре­стан­ные за­го­во­ры и мя­те­жи, на ко­то­рые Ан­д­ро­ник от­ве­чал кро­ва­вым тер­ро­ром, дей­ст­вуя по прин­ци­пу кол­лек­тив­ной от­вет­ст­вен­но­сти. Ко­гда мы чи­та­ем у Хо­ниа­та о боль­шом количестве жертв тер­ро­ра, ко­то­рый раз­вер­нул Ан­д­ро­ник, соз­да­ет­ся та­кое впе­чат­ле­ние, что глав­ным ито­гом этих ре­прес­сий бы­ла поч­ти пол­ная ли­к­ви­да­ция со­про­тив­ле­ния фео­да­лов как об­ще­ст­вен­но­го клас­са. В XII ве­ке уже бы­ло слиш­ком позд­но по­во­ра­чи­вать об­рат­но ко­ле­со ис­то­рии. Дву­мя сто­ле­тия­ми рань­ше, ко­гда фео­даль­ные от­но­ше­ния на­хо­ди­лись еще в зачаточном со­стоя­нии, Ан­д­ро­ник бы не­пре­мен­но одер­жал над ни­ми по­бе­ду[579]. В 1180-х же го­дах фео­да­лы уже пред­став­ля­ли со­бой боль­шую об­ще­ст­вен­ную си­лу, ко­то­рая, не­смот­ря на мно­го­лет­нюю борь­бу Ан­д­ро­ни­ка, долж­на бы­ла его по­бе­дить. Ми­тро­по­лит Ми­ха­ил Ако­ми­нат и хро­нист Ни­ки­та Хо­ни­ат, ко­то­рые уп­ре­ка­ли Ан­д­ро­ни­ка за раз­вя­зы­ва­ние тер­ро­ра, с одоб­ре­ни­ем го­во­рят о том, что Ан­д­ро­ник обуз­дал не­по­мер­ную власть фео­да­лов[580]. Ошиб­ка Ан­д­ро­ни­ка в этой не­рав­ной борь­бе за­клю­ча­ет­ся в том, что он не ис­кал под­держ­ки ни у кре­сть­ян­ст­ва, ни у сто­лич­но­го плеб­са. Ма­те­ри­аль­ное по­ло­же­ние бед­ней­ших сло­ев сто­ли­цы не улуч­ши­лось, так что на­род Кон­стан­ти­но­по­ля не ви­дел ни­ка­ких ос­но­ва­ний для то­го, что­бы под­дер­жать его тер­ро­ри­сти­че­ские ме­то­ды прав­ле­ния. На­род, раз­оча­ро­ван­ный тем, что он так и не смог вый­ти из ни­ще­ты, бы­ст­ро ли­шил Ан­д­ро­ни­ка сво­ей под­держ­ки, ко­то­рую так охот­но ока­зал ему в мае 1182 го­да.

Ан­д­ро­ник оз­до­ро­вил от­но­ше­ния в про­вин­ци­ях, пы­та­ясь дос­тичь цен­тра­ли­за­ции им­пе­ра­тор­ской вла­сти. Он ли­к­ви­ди­ро­вал пи­рат­ст­во, что со­дей­ст­во­ва­ло раз­ви­тию пор­то­вых го­ро­дов. Раз­ви­тие сто­ли­цы и ее ук­ра­ше­ние про­дви­га­лись бы­ст­ры­ми тем­па­ми. Во внеш­ней по­ли­ти­ке Ан­д­ро­ник ду­мал над тем, что­бы со­хра­нить ста­тус-кво, за­ни­мая обо­ро­ни­тель­ную по­зи­цию. Ан­д­ро­ник ни­ко­гда не был хо­ро­шим стра­те­гом, но был не­пло­хим по­ли­ти­ком. Он по­ме­шал соз­да­нию ве­не­ци­ан­ско-си­ци­лий­ско­го сою­за тем, что за­клю­чил с Ве­не­ци­ей бла­го­при­ят­ный для не­го до­го­вор. Со­дей­ст­вуя византийским ин­те­ре­сам, он ис­кал со­гла­сия с Па­пой Лу­ци­ем III, вел даль­но­вид­ную по­ли­ти­ку в от­но­ше­нии сул­та­на Са­ла­ди­на, ко­то­ро­го он хо­тел сде­лать со­юз­ни­ком на слу­чай вой­ны про­тив За­па­да. При этом он ду­мал о при­сое­ди­не­нии к Ви­зан­тий­ской им­пе­рии ла­тин­ских кня­жеств Ма­лой Азии. На­силь­ст­вен­ная смерть Ан­д­ро­ни­ка унич­то­жи­ла все его ста­ра­ния. Пер­вый же акт прав­ле­ния но­во­го ва­си­лев­са, Исаа­ка Ан­ге­ла, от­ме­нил все ре­фор­мы, ко­то­рые про­во­дил его пред­ше­ст­вен­ник. Од­на­ко Ви­зан­тий­ская им­пе­рия уже не вер­ну­ла се­бе бы­ло­го зна­че­ния на ме­ж­ду­на­род­ной аре­не и че­рез два­дцать лет па­ла, став лег­кой до­бы­чей ла­ти­нян.

ЭКС­КУРС

1165 год был от­ме­чен даль­ней­ши­ми ди­пло­ма­ти­че­ски­ми ша­га­ми им­пе­ра­то­ра Ма­нуи­ла I по от­но­ше­нию к рус­ским кня­же­ст­вам, известным под об­щим на­зва­ни­ем Тав­ро­ски­фия. Во­ен­ные ак­ции Сте­фа­на III про­тив Ви­зан­тии при­ну­дили Ма­нуи­ла соз­дать ан­ти­вен­гер­ский фронт. Он за­ру­чил­ся под­держ­кой Ве­не­ции[581] и по­пы­тал­ся при по­сред­ни­че­ст­ве спе­ци­аль­но­го по­слан­ни­ка за­вое­вать рас­по­ло­же­ние рус­ских кня­зей. К со­жа­ле­нию, ос­нов­ные ис­точ­ни­ки, ко­то­рые мог­ли бы слу­жить ос­но­ва­ни­ем для по­ни­ма­ния этой ди­пло­ма­ти­че­ской мис­сии, крайне за­пу­та­нны, что, на мой взгляд, сле­ду­ет при­пи­сы­вать не столь­ко ошиб­ке в точ­но­сти дан­ных у Кин­на­ма[582], сколь­ко то­му об­стоя­тель­ст­ву, что мы вы­ну­ж­де­ны иметь де­ло с эпи­то­мой. Кин­нам был сви­де­те­лем опи­сан­ных со­бы­тий. Как сек­ре­тарь Ма­нуи­ла он имел лег­кий дос­туп к ди­пло­ма­ти­че­ским до­ку­мен­там, в то вре­мя как для бо­лее позд­не­го ав­то­ра эпи­то­мы со­бы­тий на Ру­си и име­на кня­зей бы­ли пол­но­стью не­по­нят­ны.

Вско­ре по­сле воз­вра­ще­ния Ан­д­ро­ни­ка от Яро­сла­ва Осмомысла Ма­ну­ил на­пра­вил по­сла в Ки­ев­ское кня­же­ст­во и к дру­гим князь­ям: «И Ма­­ну­ил, из ро­да Ком­ни­нов, на­пра­вил­ся к тав­ро­ски­ф­скому на­ро­ду, что­бы на­пом­нить его пра­ви­те­лю о до­го­во­ре, ко­то­рый уже был за­клю­чен с им­пе­ра­то­ром и скре­п­лен клят­вой, и уп­рек­нуть его за то, что он под­дер­жи­ва­ет друж­бу с Яро­сла­вом, кня­зем Га­ли­цким»[583]. Упо­мя­ну­тым здесь пра­ви­те­лем был Рос­ти­слав, ко­то­ро­му Яро­слав по­мог в ов­ла­де­нии ки­ев­ским пре­сто­лом. Рос­ти­слав вел са­мо­стоя­тель­ную по­ли­ти­ку во­пре­ки ин­те­ре­сам Ви­зан­тий­ской им­пе­рии[584].

За­то чрез­вы­чай­но за­га­доч­ной яв­ля­ет­ся фи­гу­ра по­сла. На­вер­ное, это был или им­пе­ра­тор[585], как считал К. Грот[586], или ка­кой-ни­будь нигде не упо­мя­ну­тый двою­род­ный брат им­пе­ра­то­ра[587], ко­то­ро­го мы во­об­ще не зна­ем. Ско­рее все­го, речь здесь идет о стар­шем сы­не Ан­д­ро­ни­ка Ма­нуи­ле, един­ст­вен­ном чле­не им­пе­ра­тор­ско­го до­ма из бо­лее младшего по­ко­ле­ния, носившем то же имя, что и император. В 1165 го­ду ему бы­ло 20 лет, и он ис­клю­чи­тель­но хо­ро­шо под­хо­дил для вы­пол­не­ния до­ве­рен­ной ему на Се­ве­ре мис­сии[588]. Им­пе­ра­тор, по­ми­рив­ший­ся со сво­им двою­род­ным бра­том, мог с ус­пе­хом ис­поль­зо­вать в ка­че­ст­ве ди­пло­ма­та его сы­на. Од­но, ме­ж­ду тем, не­яс­но: как мог им­пе­ра­тор по­ру­чить сво­ему по­слу Ма­нуи­лу уп­ре­кать Рос­ти­сла­ва за его друж­бу с Яро­сла­вом, ес­ли Яро­слав кро­ме сер­деч­но­го прие­ма, ока­зан­но­го им сво­ему двою­род­но­му бра­ту Ан­д­ро­ни­ку, «со­вер­шил мно­го дру­гих дел на поль­зу гре­кам»[589]? Воз­мож­но толь­ко од­но за­клю­че­ние: мис­сия Ма­нуи­ла не долж­на бы­ла ка­сать­ся пре­бы­ва­ния Ан­д­ро­ни­ка в Га­ли­ции и не долж­на бы­ла пы­тать­ся ней­тра­ли­зо­вать его влия­ние на Яро­сла­ва. За­то абсолютно точным сле­ду­ет счи­тать то, что в ка­че­ст­ве по­сла был на­прав­лен пред­ста­ви­тель им­пе­ра­тор­ско­го до­ма. Вы­со­кий ранг по­сла, с од­ной сто­ро­ны, яв­ля­ет­ся убе­ди­тель­ным сви­де­тель­ст­вом то­го, ка­кое ис­клю­чи­тель­ное зна­че­ние при­да­вал Ма­ну­ил этой мис­сии. С дру­гой же сто­ро­ны, этот жест го­во­рит о си­ле рус­ских кня­жеств и их са­мо­стоя­тель­но­сти по от­но­ше­нию к Ви­зан­тии.

Не­мно­го даль­ше эта эпи­то­ма вы­зы­ва­ет еще боль­шее сму­ще­ние. Во вто­рой раз Кин­нам го­во­рит: «По этой при­чи­не Ма­ну­ил на­пра­вил­ся к При­ми­сла­ву, но так­же за­тем, что­бы ему по­лу­чить для гре­ков со­юз­ные вой­ска»[590]. По­том этот по­сол на­пра­вил­ся к Рос­ти­сла­ву, пра­ви­те­лю Тав­ро­ски­фии, что­бы за­клю­чить во­ен­ный со­юз[591]. Го­во­рят, что мис­сия про­шла бла­го­по­луч­но (kat¦ skТpon). Оба рус­ских кня­зя, поль­щен­ные столь вы­со­ким по­соль­ст­вом, по­обе­ща­ли все, че­го же­лал им­пе­ра­тор. По­том Кин­нам пе­ре­хо­дит к га­ли­ций­ско­му ви­зи­ту. Ма­ну­ил не за­был и Яро­сла­ва. Со­глас­но эпи­то­ме Кин­на­ма, Ма­ну­ил буд­то бы рас­по­ло­жил к се­бе Яро­сла­ва пись­мом сле­дую­ще­го со­дер­жа­ния: «Мы не бу­дем мстить Те­бе за Твою не­бла­го­дар­ность, ко­то­рую Ты вы­ка­зал, за­быв безо вся­ко­го по­во­да свои обе­ща­ния и дав­но за­клю­чен­ные со­гла­ше­ния[592]. Хо­тя Ты вы­на­ши­ва­ешь про­тив нас край­не злые пла­ны, мы об­ра­ща­ем Твое вни­ма­ние на сле­дую­щее: по­ду­май, что, вы­да­вая свою дочь за­муж за Сте­фа­на, Ты от­да­ешь ее зло­му, не­на­сыт­но­му и раз­нуз­дан­но­му че­ло­ве­ку. Не от­да­вай ему свою дочь, по­то­му что он бу­дет об­ра­щать­ся с ней как с улич­ной дев­кой. Он ос­кор­бил на­ше Ве­ли­че­ст­во и на­ру­шил при­не­сен­ную при­ся­гу. Бе­ре­гись, что­бы он и с То­бой не обо­шел­ся жес­то­ко»[593]. Яро­слав по­ве­рил этим сло­вам «с вар­вар­ской на­ив­но­стью». Вы­ше­при­ве­ден­ное пись­мо яв­ля­ет­ся убе­ди­тель­ным сви­де­тель­ст­вом хит­ро­сти ви­зан­тий­ской ди­пло­ма­тии по от­но­ше­нию к рус­ским князь­ям. Не­смот­ря на пло­хо скры­вае­мую над­мен­ность Кин­на­ма, ко­гда он го­во­рит о «вар­вар­ской на­ив­но­сти» рус­ско­го кня­зя, мы, од­на­ко, кон­ста­ти­ру­ем, что за­клю­че­ние бра­ка до­че­ри Яро­сла­ва со Сте­фа­ном III бы­ло от­ло­же­но на бо­лее позд­ние вре­ме­на[594]. По­ли­ти­ка Ма­нуи­ла на сей раз увен­ча­лась ус­пе­хом. Тон пись­ма под­твер­жда­ет тот факт, что Ма­ну­ил очень ува­жал Яро­сла­ва, при­ни­мая во вни­ма­ние его «же­лез­ную власть»[595].

Все све­де­ния о по­соль­ст­ве Ма­нуи­ла к рус­ским князь­ям Кин­нам сум­ми­ру­ет сле­дую­щи­ми пя­тью за­пи­ся­ми: в пер­вой за­пи­си речь об име­ни не идет во­об­ще[596]; во вто­рой за­пи­си[597] хро­нист упо­ми­на­ет не­кое­го При­ми­сла­ва (?); в треть­ей за­пи­си[598] фи­гу­ри­ру­ет Рос­ти­слав, на­зван­ный правителем Тав­ро­ски­фии; в чет­вер­той[599] им­пе­ра­тор Ма­ну­ил пре­дос­те­ре­га­ет Яро­сла­ва от Сте­фа­на; в пя­той за­пи­си хро­нист упо­ми­на­ет При­ми­сла­ва вто­рич­но[600], на этот раз аб­со­лют­но оши­боч­но, по­то­му что из смыс­ла ска­зан­но­го вы­те­ка­ет, что речь идет о Яро­сла­ве Ос­мо­мыс­ле, то есть имен­но о том князе, ко­то­рый смог пре­дос­та­вить Ма­нуи­лу по­мощь в вой­не с Венг­ри­ей.

В пер­вой за­пи­си Кин­нам, ве­ро­ят­но, име­ет в ви­ду Рос­ти­сла­ва Мсти­сла­ви­ча[601], по­то­му что он уп­ре­ка­ет его в друж­бе с ве­ли­ким кня­зем Га­ли­ции. Рос­ти­слав взо­шел на ки­ев­ский пре­стол в 1159 го­ду при не­ма­лой под­держ­ке Яро­сла­ва Ос­мо­мыс­ла и кня­зя Во­лы­ни Мсти­сла­ва Изя­сла­ви­ча, что сви­де­тель­ст­ву­ет, кро­ме то­го, о бо­лее тес­ных свя­зях Яро­сла­ва с дру­ги­ми рус­ски­ми князь­я­ми, чем это бы­ло при жиз­ни его от­ца Вла­ди­мир­ко[602]. В этой эпи­то­ме по­сле ко­рот­ко­го опи­са­ния бег­ст­ва Ан­д­ро­ни­ка в Га­лич со­об­ща­ет­ся: «По­это­му Ма­ну­ил при­был к При­ми­сла­ву (?), что­бы по­лу­чить вспо­мо­га­тель­ные вой­ска для вой­ны про­тив Венг­рии». Из это­го мо­жет вы­те­кать, что Кин­нам, воз­мож­но, име­ет здесь в ви­ду то­го же са­мо­го Рос­ти­сла­ва, но это пред­по­ло­же­ние про­ти­во­ре­чит смыс­лу сле­дую­щей фра­зы: «По­сол при­шел так­же к Рос­ти­сла­ву, что­бы за­клю­чить с ним во­ен­ный со­юз». Оба кня­зя по­чи­та­ли за честь при­нять столь са­нов­но­го гос­тя. Сле­до­ва­тель­но, речь здесь идет яв­но о двух раз­ных пер­со­нах, по­это­му объ­яс­не­ние С. Шес­та­ко­ва, что боль­шая часть от­но­сит­ся ко всем тав­ро­ски­фам (рус­ским) в це­лом, оши­боч­но — так же, как и его за­клю­че­ние, что эпи­то­ма об­го­ня­ет со­бы­тия и го­во­рит о бо­лее позд­них фак­тах[603]. Вы­ра­же­ние ήσθέντες (большая часть) ука­зы­ва­ет на то, что в тек­сте речь идет уже о Рос­ти­сла­ве и да­же, как я упо­ми­нал, уже в пер­вой за­пи­си го­во­рит­ся имен­но о нем, хо­тя бы да­же и без ука­за­ния име­ни[604]. Со­дер­жа­ние пя­той за­пи­си для нас яс­но. При об­су­ж­де­нии ко­вар­но­го пись­ма Ма­нуи­ла эпи­то­ма[605] пу­та­ет[606] Яро­сла­ва с упо­мя­ну­тым При­ми­сла­вом[607]. Итак, ос­та­ет­ся еще объ­яс­нить вто­рую за­пись, упоминающую о При­ми­сла­ве[608], ко­то­ро­го им­пе­ра­тор хо­тел при­влечь на свою сто­ро­ну для сво­их ми­ли­та­ри­ст­ских це­лей. При­ми­слав аб­со­лют­но не­из­вес­тен сре­ди рус­ских кня­зей XII ве­ка, его упо­ми­на­ние в гре­че­ских ис­точ­ни­ках со­вер­шен­но не­по­нят­но. По­ка в ка­кой-ни­будь из мо­на­стыр­ских биб­лио­тек не бу­дет най­де­на ру­ко­пись пол­ной «Ис­то­рии» Кин­на­ма, мы вы­ну­ж­де­ны до­воль­ст­во­вать­ся лишь пред­по­ло­же­ния­ми. Итак, ос­та­но­вим­ся на ги­по­те­зе, вы­ска­зан­ной К. Гро­том, что за име­нем При­ми­слав[609] в дей­ст­ви­тель­но­сти пря­чет­ся лич­ность Мсти­сла­ва Изя­сла­ви­ча, пра­ви­те­ля Вла­ди­ми­ро-Во­лын­ско­го кня­же­ст­ва[610], ко­то­рое сре­ди про­чих гра­ни­чи­ло с Ве­ли­ки­ми Ки­евским и Га­лицким кня­же­ст­ва­ми. Дея­тель­ный Мсти­слав в 1167–1169 го­дах да­же за­ни­мал ки­ев­ский пре­стол. Он со­вер­шил по­бе­до­нос­ный во­ен­ный по­ход про­тив по­лов­цев, в ко­то­ром при­ни­ма­ла уча­стие коа­ли­ция, со­став­лен­ная из не­скольких рус­ских кня­зей. Сле­до­ва­тель­но, та­ким об­ра­зом мог­ли бы сфор­ми­ро­вать­ся не­кие об­щие по­ли­ти­че­ские си­лы гра­ни­ча­щих друг с дру­гом кня­жеств. Это под­твер­жда­ет мне­ние, вы­ска­зан­ное К. Гро­том. Имя Мстислав, Μσίσθλαβος, мог­ло быть лег­ко спу­та­но с именем Примислав, Πριμίσθλαβος[611]. Не очень-то по­мог­ло разъ­яс­не­нию это­го де­фект­но­го от­рыв­ка тек­ста и пред­по­ло­же­ние Йи­ре­че­ка[612], со­глас­но ко­то­ро­му в име­ни Primisthlavos, так же как в фор­ме Κίαμα[613], на­ли­цо пу­та­ни­ца букв μ и β, ко­то­рые в строч­ных бу­к­вах ру­ко­пи­сей вы­гля­дят очень по­хо­же[614]. Г. Вер­над­ский, срав­ни­вая на­пи­са­ние на­чаль­ных букв имени Jaro (slaw) с гре­че­ским Πρι (μίσθλαβος), иден­ти­фи­ци­ру­ет При­ми­сла­ва (Pri­misth­lavos) с Яро­сла­вом Изя­сла­ви­чем из Лу­к, ко­то­рый вме­сте с ки­ев­ским Рос­ти­сла­вом сдер­жи­вал по­лов­цев на до­ро­ге, ве­ду­щей вдоль Днеп­ра на Ви­зан­тию[615].

По­сол Ма­нуи­ла на­чал свою мис­сию у Рос­ти­сла­ва, ве­ли­ко­го кня­зя го­ро­да Кие­ва, ко­то­рый иг­рал весь­ма важ­ную роль в по­ли­ти­че­ских рас­че­тах кон­стан­ти­но­поль­ско­го дво­ра. Ки­ев был цен­тром всей Ру­си. В Кие­ве же на­хо­ди­лась ре­зи­ден­ция ми­тро­по­ли­та, ко­то­ро­го на­прав­лял ту­да и ут­вер­ждал пат­ри­арх Кон­стан­ти­но­по­ля[616].

Им­пе­ра­то­ра бес­по­ко­ил по­ли­ти­че­ский со­юз Рос­ти­сла­ва Мсти­сла­ви­ча Ки­ев­ско­го с Яро­сла­вом Га­лиц­ким и Мсти­сла­вом Изя­сла­ви­чем. С Рос­ти­сла­вом не­об­хо­ди­мо бы­ло счи­тать­ся, так как Кон­стан­ти­но­по­лю не все­гда бы­ло лег­ко с ним спра­вить­ся, как это мож­но ви­деть на при­ме­ре цер­ков­но­го кон­флик­та (в 1165 го­ду). В 6672 году от сотворения мира, или в 1164(65) го­ду, в Ки­ев при­был на­прав­лен­ный пат­ри­ар­хом ми­тро­по­лит Ио­анн. Рос­ти­слав не по­же­лал при­нять его, так как ждал, по­ка не вер­нет­ся от пат­ри­ар­ха его лич­ный по­сол, ко­то­ро­го он на­пра­вил к пат­ри­ар­ху с прось­бой по­лу­чить бла­го­сло­ве­ние для Кли­мен­та Смолятича. Он сам не­за­дол­го до это­го от­стра­нил его по той при­чи­не, что Кли­мент от­прав­лял бо­го­слу­же­ние без бла­го­сло­ве­ния пат­ри­ар­ха. Пат­ри­арх ни в ко­ем слу­чае не хо­тел да­вать на это свое со­гла­сие, но все же по­слал к Рос­ти­сла­ву сво­его пред­ста­ви­те­ля. Он явил­ся в со­про­во­ж­де­нии до­ве­рен­но­го ли­ца им­пе­ра­то­ра, при­вез с со­бой мно­же­ст­во да­ров и про­сил Рос­ти­сла­ва при­нять ми­тро­по­ли­та Ио­ан­на, а Кли­мен­та, на­про­тив, от­стра­нить как не по­лу­чив­ше­го бла­го­сло­ве­ния, что Рос­ти­слав и так уже сде­лал[617]. По­слом Рос­ти­сла­ва был Гю­ра­та (Го­рю­та) Сем­ко­вич из Оле­ши. Он вер­нул­ся с ми­тро­по­ли­том и им­пе­ра­тор­ским по­слом на­зад — так до­пол­ня­ет вы­ше­при­ве­ден­ные све­де­ния Ипать­ев­ская ле­то­пись[618] — и при­вез киев­ско­му кня­зю мно­го по­дар­ков: бар­хат, шел­ка и раз­но­об­раз­ней­шие пред­ме­ты рос­ко­ши. Византийский по­сол об­ра­тил­ся к Рос­ти­сла­ву с таки­ми сло­ва­ми: «Это го­во­рит те­бе им­пе­ра­тор, с лю­бо­вью при­ни­маю­щий бла­го­сло­ве­ние святой Софии». Да­лее во всех из­вест­ных нам рус­ских ле­то­пи­сях сле­ду­ет про­бел. Толь­ко Та­ти­щев в сво­ей из­дан­ной в XVIII ве­ке «Рус­ской Ис­то­рии», ко­то­рая ос­но­вы­ва­ет­ся на ле­то­пи­сях, се­го­дня уже уте­рян­ных, со­хра­нил от­вет Рос­ти­сла­ва: «Ес­ли пат­ри­арх на­зна­чит ми­тро­по­ли­та на Русь без на­ше­го ве­до­ма, то я его не толь­ко не при­му, но сде­лаю так, что мы бу­дем впредь вы­би­рать и на­зна­чать ми­тро­по­ли­та из рус­ских епи­ско­пов по рас­по­ря­же­нию ве­ли­ко­го кня­зя»[619]. Рос­ти­слав не го­во­рил о пол­ной не­за­ви­си­мо­сти от Ви­зан­тии, но он ре­шил, что пат­ри­арх дол­жен уве­дом­лять его о сво­их на­ме­ре­ни­ях. Это го­во­рит о том, что кня­зья пре­крас­но ори­ен­ти­ро­ва­лись в ре­ли­ги­оз­ной по­ли­ти­ке Ви­зан­тии по от­но­ше­нию к Ру­си.

Из Кие­ва по­сол Ма­нуи­ла от­пра­вил­ся, ве­ро­ят­но, во Вла­ди­мир, сто­ли­цу Вла­ди­ми­ро-Во­лын­ско­го кня­же­ст­ва, при­чем гео­гра­фи­че­ские со­об­ра­же­ния по­зво­ля­ют го­во­рить, что он направился в Га­лич. Ве­ро­ят­но, он дол­жен был по­пы­тать­ся при­влечь на свою сто­ро­ну так­же Мсти­сла­ва Изя­сла­ви­ча в ка­че­ст­ве про­ти­во­ве­са про­вен­гер­ской по­ли­ти­ке Яро­сла­ва[620]. По­ли­ти­ка Ма­нуи­ла бы­ла на­прав­ле­на на то, что­бы вос­ста­но­вить дру­гих рус­ских кня­зей про­тив князя Га­ли­цкого. Вско­ре по­сле это­го, ко­гда Вла­ди­слав, те­перь уже не из­вест­ный нам рус­ский Phylarch (вла­сто­лю­бец)[621], с деть­ми, же­ной и от­ря­дом сво­их вои­нов пе­ре­шел к ви­зан­тий­цам, Ма­ну­ил сде­лал его пра­ви­те­лем при­ду­най­ских зе­мель, где до это­го он по­се­лил Ва­силь­ко, сы­на Юрия Дол­го­ру­ко­го[622].

При­ме­ча­ния

Спи­сок сокращений

BZ                Byzantinische Zeitschrift, München.

F. Dölger       Regesten der Kaiserkunden des Oströ­mischen Reiches, 2. Teil

Regesten       — Regesten von 1025–1204: Corpus der griechis­chen Ur­kun­­­den des Mittelalters und der neueren Zeit, Reihe A, Abt. I, München-Berlin 1925.

Ephraim         Ephraemii monachi imperatorum et pa­triar­charum recensus, interpr. A. Maio, ex re­cogn. I. Bekkeri, Bonnae 1840.

Eust.             Leonis Grammatici Chronographia ex re­cogn. I. Bekkeri, accedit Eustathii de capta Thes­sa­lonica liber, Bonnae 1836.

Kinn.             Ioannis Cinnami Epitome rerum ab Ioanne et Alexio Comnenis gestarum, recens. A. Mei­neke, Bonnae 1836.

MGHS          Monumenta Germaniae Historica, Scri­p­to­res.

Mich. Akom. Michael Akominatou tou Choniatou ta so­­zo­mena, S. P. Lampros en Athenais, T. I, 1879–1880.

Migne PG (PL) Patrologiae cursus completus etc. Se­ries Grae­ca. Series Latina, curante J-P. Migne.

Muratori        Muratorii Rerum Italicarum Scriptores, Mediolani 1723–1751

RIS              

 

Nik.               Nicetae Choniatae Historia ex recens. I. Bek­keri, Bonnae 1835.

ПСРЛ           Пол­ное со­б­ра­ние рус­ских ле­то­пи­сей, Санкт-Пе­тер­бург 1843–1862.

Wiz. Wrem.   Ви­зан­тий­ский Вре­мен­ник, Пе­тер­бург—Мо­ск­ва.

ЖМНП         Жур­нал ми­ни­стер­ст­ва на­род­но­го про­све­ще­ния, Санкт-Пе­тер­бург.

БИБ­ЛИО­ГРА­ФИЯ

I. Ис­точ­ни­ки

Гре­че­ские

Anna Komnene

Annae Comnenae Alexiadis I. XV recc. L. Scho­penus — A. Reifferscheid, тт. I–II, Bonnae 1839–1878.

Ephraim

Ephraemii monachi imperarorum et patriarcharum re­census interpr. A. Maio, rec. I. Bekker, Bonnae 1840.

Eustathios

Eustathii metropolitae Thessalonicensis Opuscula ред. Th. L. Fr. Tafel, Francofurti ad Moenum 1832.

Leonis Grammatici Chronographia ex recogn. I. Bek­ker, accedit Eustathii decapta Thessalonica liber, Bonnae 1842.

Eustathii Thessalonicensis, Manuelis Comneni Lauda­tio funebris: Migne PG CXXXV, cтoлб. 973–1032.

Georgios Kodinos

Codini Curopalatae de officialibus palatii Consta­nti­no­politani et de officiis magnae ecclesiae liber ex recogn. I. Bekkeri, Bonnae 1839.

Georgios Sphrantzes

Georgius Phrantzes, Ioannes Cananus, Ioannes Anag­nostes ex rec. I. Bekkeri, Bonnae 1838, lib. I. Bekkeri, Bonae 1838, lib. I., с. 1–122.

Georgios Tornikes

Logos tou maistros ton rhetoron kyr Georgiou tou Tornike eis ton autokratora kyr Isaakion ton Angelon…: Fontes Rerum Byzantinarum accuravit W. Regel, Petropoli 1917, вып. 2: с. 25401­50280, XV.

Johannes Batatzes

Kaiser Johannes Batatzes der Barmherzige ред. A. Hei­senberg: BZ 14 (1905), с. 160–233.

Ioannes Kamateros

Logos anagnostheis synethos en te heorte ton pho­ton...: Fontes Rerum Byzantinarum accur. W. Regel, Petropoli 1917, вып. 2, с. 244–254, XIV.

Ioannes Kinnamos

Ioannis Cinnami Epitome rerum et Allexio Comnenis gestarum, rec. A. Meineke, Bonnae 1836.

Iohannes Syropulos

Die Rede des Iohannes Syropulos an den Kaiser Isaak II. Angelos/Text und Kommentar... von M. Bach­mann, München, 1935.

Joannes Zonaras

Ioannis Zonarae Epitome historiarum libri XIII–XVIII, том III ред. Th. Büttner-Wobst, Bonnae 1897.

La Chronique de Cavala

La Chronique lapidaire de Cavala ред. H. Grйgoire: Hellenika et Byzantina: Zbornik Radova Srpske Akademije Nauka XXI (1952), I, с. 1–15.

Laonikos Chalkokondyles

Laonici Chacocondylae Atheniensis Historiarum libri X, recogn. I. Bekker, Bonnae 1843.

Michael Akominatos

Michael Akominatou tou Choniatou ta sozomena, S. P. Lam­p­ros en Athenais 1879–1880, тт. I–II.

T. I. Logos enkomiasticos eis ton basilea Isaakion ton Angelon, с. 208–258; Monodia eis ton adelphon autou kyr Niketan ton Choniaten, с. 345-366; Prosphonema eis ton gynaikadelphon tou basileos…, с. 312–323; Pros­phonema eis ton praitora kyr Demetrion ton Drimyn…, с. 157–179; Prosphonema eis ton praitora kyr Nikep­horon ton Pro­souchon…, с. 142–149.

Не­из­дан­ные ре­чи и пись­ма Ми­ха­ила Ако­ми­на­та: ЖМНП (1879) 101, I, с. 112–130; II, с. 367–396; Ф. И. Ус­пен­ский.

Michael Glykas

Michaelis Glycae Annales recogn. I. Bekker, Bonnae 1836.

Nikephoros Gregoras

Nicephori Gregorae Byzantina historia cura L. Scho­peni, т. I, Bonnae 1829.

Niketas Choniates

Niketae Choniatae Historia ex recens. I. Bekkeri, Bon­nae 1835;

Niketae Choniatae liber de rebus post captam urbem ggestis, там же 771–853 с.

Orationes: Mesaionike Bibliotheke K. N. Sathas en Wenetia 1872, т. I.

Prosphonema eis tou basilea kyr Isaakion…, с. 73–76; Logos eis ton autokratora kyr Alexion ton Komnenon, с. 84–89; Logos eis ton basilea kyr Alexion ton Kom­nenon, с. 90–97.

Two unpublished Fragments of Niketas Choniates, Historical Work, ред. J. A. J. van Dieten: BZ 49 (1956), с. 311–317.

Theodoros Balsamon

Theodoros Balsamon Kanones tes Ankyra Synodou, Canones Synodi Ancyranae Kanon III: Migne с. 137, столб. 35–1498.

Theodoros Prodromos

Theodoros Prodromos: Migne с. 133, столб. 1003–1424.

Spicilegium Prodromeum ред. L. Sternbach, Cracoviae 1904.

Cod. Neapol. II D 4, fol. 91–92; Cod. Graec. Vat. 306, fol. 47v–50r; fol. 92–93.

Rhetores

Rhetorum saeculi XII orationes politicae acc. W. Re­gel — N. Novossadsky: Fontes Rerum Byzantirarum W. Re­­gel, том I, fasc. 1, Petropoli 1892.

Typikon

Gé­dé­on M., To typikon tes mones Theotokou Kosmo­soteiras: Ekklesiastiké­ Alétheia XVIII (1836), Nr. 13, с. 112–115; Nr. 17, с. 144–148; Nr. 23, с. 188–191.

L. Petit, Typikon du monasté­re de la Kosmosotira près d’Aenos, 1152;

E. Kurtz, Unedierte Texte aus der Zeit des Kaisers Johannes Komnenos: BZ XVI (1907), с. 69–119.

Из­вес­тия Рус­ского Ар­хео­ло­ги­че­ского Ин­сти­ту­та в Кон­стан­ти­но­по­ле XIII (1908), с. 17–77.

Ф. Ус­пен­ский, Кон­стан­ти­но­поль­ский се­раль­ский ко­декс вось­ми­кни­жия // Из­вес­тия Русск. Арх. Инст. XII (1907).

 

Рус­ские

Пол­ное со­б­ра­ние рус­ских ле­то­пи­сей — из­дан­ное… Ар­хео­ло­ги­че­скою Ко­мис­си­ею, Санкт-Пе­тер­бург:

Гус­тин­ская ле­то­пись, т. II (1843); Лав­рен­ть­ев­ская ле­то­пись. Не­стор. т. I (1846); и PSRL Ле­нин­град 19262. Ни­ко­нов­ская ле­то­пись, т. IX (1862); Вос­кре­сен­ская ле­то­пись, т. VII (1856).

Прав­да Рус­ская, т. II. ред. Б. Д. Гре­ков, Мо­ск­ва— Ле­нин­град 1947.

Сло­во о пол­ку Иго­ре­ве, Ле­нин­град 1952.

В. Н. Та­ти­щев, Ис­то­рия Рос­сий­ская с са­мых древ­нейших вре­мен, I — III, Мо­ск­ва 1768–1773; IV, Санкт-Пе­тер­бург 1784.

Ла­тин­ские

Alberti Milioli, Notarii Regini Cronica Imperatorum: MGHS XXXI, с. 580–668.

Andreae Danduli Chronicon Venetum: Muratori RIS XII, столб. 13–524.

Annales Ceccanenses: MGHS XIX, с. 275–302.

Annales Colonienses Maximi: MGHS XVII, с. 729–847.

Ansbertus, Ystoria de expeditione Friderici impe­ratoris: Fontes Rerum Austriacarum, Scriptores V, с. 1–90.

Arnoldi abbatis Lubecensis Chronica Slavorum: MGHS XXI, lib. III, с. 142–162.

Bernardus Thesauraris, Liber de asquisitione Terrae Sanctae… Muratori RIS VII, столб. 663–848.

Brevis Regni Ierosolymitani Historia: MGHS XVIII, с. 49–56.

Chronica Albrici monachi trium fontium…: MGHS XXIII, с. 631–950.

Chronica fratris Salimbenae de Adam ordinis mino­rum: MGHS XXXII.

Chronicon Fossae Novae… /Ceccanense/: Muratori RIS VII, столб. 855–898.

Chronicon fratris Francisci Pipini: Muratori RIS IX, столб. 587–752.

Chronicon Justiniani: MGHS XIV, с. 89–94.

Chronicon Magni Presbytori Reicherspergensis: MGHS XVII, с. 439–523.

Chronicon Montis Sereni: MGHS XXIII, с. 130–226.

Chronicon Venetum /Vulgo Attinae/: MGHS XIV, с. 1–69.

Continuatio Admuntenis: MGHS IX, с. 579–593.

Continuatio Cremifanensis: MGHS IX, с. 544–549.

Continuatio Garstensis: MGHS IX, 593–600.

Continuatio Zwetlensis Altera: MGHS IX, с. 541–544.

Ex Chronico Universali Anonymi Laudensis: MGHS XXVI, с. 442–457.

Ex Gaufredi de Bruil Prioris Vosiensis Chronica: MGHS XXVI, с. 198–203.

Ex Historiis ducum Normaniae et regum Angliae: MGHS XXVI, с. 699–717.

Ex Odonis de Deogilo libro de via Sancti a Ludovico VII, Francorum rege suscepta; MGHS XXVI, с. 59–73.

Gesta regis Henrici Secundi Benedicti Abbaris // Chro­nica magistri Rogeri de Honedene II: Rerum Bri­tan­nicarum medii aevi scriptores, W. Stubbs, т. I–II (1867).

Codefridi Viterbiensis Pantheon seu memoria saeculo­rum: Muratori RIS VII, столб. 357–467.

Guillelmus Tyrensis Archiepiscopus, Historia rerum in partibus transmarinis gestarum: Migne PL 201, столб. 209–892.

Guillelmus Tyrensis Archiepiscopus, Continuata Belli Sacri Historia: Migne PL 201, столб. 893–1063.

Historia Ducum Veneticorum: MGHS XIV, с. 72–89.

Odo de Diogilio, De Ludovici VII Francorum regis, cognomento iunioris profectione in orientem: Migne PL 185 bis, cтолб. 1205–1246.

Otoboni scribae annales: MGHS XVIII, с. 96–114.

Otto Frisingensis Gesta Friderici I imperatoris libri II 1156/Cum Continuatione Rahewini — 1160. Libri II et anonymi — 1170: Muratori RIS VI, столб. 639–738.

Roberti Canonici Mariani Antissiodorensis Chronicon: MGHS XXVI, 219–287.

Roberti de Monte Chronica: MGHS V, с. 475–535.

Sicardi episcopi Gremonensis Chronicon: Muratori RIS VII.

Sigiberti Continuatio Aquicinctina: MGHS V, с. 405–438.

Solisburgenses: Annales Sancti Rudberti Solisbur­genses: MGHS IX, с. 758–810.

Серб­ские

Źitie Simeona Nemanje od Stevana Pr­v­oven­ča­noga, ред. V. Borović: Svetosavski Zbornik Knjiga 2 Izvori, Beograd 1939, с. 30–32.

Źivot Stefana Nemanje od kralja Stefana Pr­v­oven­ča­nog: Stare Srbske Biografije preveo I objasnio M. Ba­s­chić, Beograd 1924, с. 27–75.

 

Вен­гер­ские

Scriptores rerum Hungaricarum, t. I–II, Budapestini 1937–1938.

 

Вос­точ­ные

Al-Idr­isi

T. Lewicki, Polska I kraje sąsiednie w świetle “Ksiкgi Rogera”, geografa arabskiego z XII w. al.-Idrisii, часть I, Krakow 1945; часть II, Warszawa 1954.

A. Jaubert, Géographie d’Édrisi, traduite par…, Paris 1836.

Benjamin Tudelensis

Benjamin Tudelensis, rabbi, Itinerarium aus einer deuts­chen übers. Ausgabe A. Martinet Prgr., Bamberg 1858.

Abou Chamah

Chronique d’Abou Chamah: Recueil des Historiens des Cronisades; Historiens Orientaux часть IV (т. I–V, Paris 1876–1906).

Grégoire le Prétre

Grégoire le Prétre: Recueli des Historiens des Croisa­des; Historiens Orienteau.

Histoire de la Géorgie

M. Brosset, Histoire de la Géorgie depuis l’antiquité jusqu’ au XIXe siècle traduite du géorgien par…, I, St. Pétersburg 1849–1850.

M. Brosset, Additions et éclaircissements a l’histoire de la Géorgie depuis l’antiqueté jusqu au 1459 de j. Ch. par…, St. Pétersburg 1851.

Ibn el Athir

Histoire de Atabeks de Mossoul: Recueil des Histo­riens des Croisades, Hist. Occident, t. I.

Ibr­ahim ibn Jakuz

В книге T. Ko­walski: Monumenta Poloniae Historica S. II, t. I, Krakow 1946.

Michel Syrien

Michel le Syrien, la Chronique ред. V. Langlois, Venise 1868

Vardan der Grosse.

M. Brosset, Analyse critique de la Wseobszczaja Historia de Vardan, St. Petersburg 1862.

Все­об­щая ис­то­рия Вар­да­на Ве­ли­ко­го, Н. Емин, Мо­ск­­ва 1861;

II. Ис­точ­ни­ко­вед­че­ские
и хро­но­гра­фи­че­ские ра­бо­ты

Baumgarten N. de Chronologie ecclésia­st­ique de terres russes do Xe au XIIIe siècles // Orientalia Christiana, Ana­lecta, XVII, Nr. 58, Jan.-Febr. Roma 1930.

— Généalog­ies et mariages occidentaux des Rurikides russes du Xe au XIIIe siècles: Orientalia Christiana, Ana­lecta, IX, Nr. 35, Rome 1927.

Browning R., Unpublished Correspondance between Michael Italicus, Arcbishop of Phillippolis and Theodore Prodromos: Byzantinobulgarica I 1962.

Colonna M. Gli storici bizantini dal IV al XV secolo, I, Storici profani, Napoli 1956.

Dieterich K. Byzantinische Quellen zur Ländern und Völkerku­nde, Leipzig 1912, t. I—II.

Dölger F. Regesten der Kaiserurkunden des Oströmi­schen Reiches, часть 2 — Regesten von 1025—1204. Corpus der griechischen Urkunden des Mittelalters und der neueren Zeit, се­рия А, гла­ва I, München-Berlin 1925.

Feyer G. Codex diplomaticus Hungariae ecclesiasticus et civilis, t. VII, vol. I, Budae 1831.

Grumel V. La Chronologie // Traite d’Études Byzantines I, Paris 1958.

Kukujevic Sakcinski I. Codex diplomaticus Regni Croa­tiae, Slavoniae et Dalmatiae, t. II (1102–1200), Zagreb 1875.

Miklosich Fr. — Müller J. Acta et Diplomata Graeca res Graecas Italasque illustrantiaö Acta et Diplomata Graeca medii aevi sacra et profana, t. III, Vindobonae 1865.

Minorsky V., Khaq­ani and Andronicus Comnenus // Bul­le­tin of the School of Oriental and African Studies XI, 3, 1945.

Muralt Ed. De Essai de chronographie byzantine, II (1057–1453), St. Pétersburg, 1871.

Pray G. Annales regni Hungariae, Vindobonae, pars I, lib. III, 1763.

Stritter I. G. Memoriae populorum, olim ad Danu­bium, Pontum Euxinum, Paludem Moerotidem, Caucasum, Mare Caspium et inde magis ad septemtriones incolen­tium e scriptoribus historiae byzantinae erutae et digestae, t. II, Petropoli 1774.

Tafel G. L. Thomas G. M. Urkunden zur älteren Handels- und Staatsgeschichte der Republik Venedig mit besonderer Beziehung auf Byzanz und die Levante..., Th. I–III, Wien 1856–1857 // Fontes Rerum Austriacarum XII–XIV.

Theiner A. — Miklosich Fr. Monumenta spectantia ad unionem ecclesiarum Graecae et Romanae, Vindobonae 1872.

Zachariae a Lingenthal C. E. Jus graeco-romanum, pars III, Leipzig 1857.

Виль­чев­ский О. Хро­но­грам­мы Ха­ка­ни // Эпи­гра­фи­ка Вос­то­кА. Т. XIII, 1960.

III. Ли­те­ра­ту­ра на иностранных языках

Allen W. A History of the Georgian People, London 1932.

Amman A. Abriss der ostslawischen Kir­chenges­chichte, Wien 1950.

Armingaud J. Venise et le Bas-Empire, Histoire des relations de Venise avec l’Empire d’Orient depuis la fon­dation de la Répu­bl­ique jusqu’ á la prise de C-ple au XIIIe siècle... Paris 1867.

Banescu N. Les duchés byzantins de Paristrion (Pa­ra­dounavon) et de Bulgarie, Bucarest 1946.

Barnea I. Byzance, Kiev et l’Orient sur le Bas-Danube, du Xe au XIIe siècles // Nouelles études d’histoire, présentés au Xe Cong­rès Historique. Rome 1955, t. I.

Baumgarten N. de Aux origines de la Russie: Orien­talia Christiana Analecta 119. Roma 1939.

Beck H. Kirche und theologische Literatur in byzan­tischem Reich: Byzantinische Handbuch, Bd. I, S. 2, Mün­chen 1959.

Belin M. Histoire de la Latinité de Constantinople, Paris 1894².

Bréhier L. Andronic Comn­ène // Dictionnaire d’histoire et de géographie ecclésiastiques publié sous la direct. De A. Baudrillart t. II, Paris 1914 — столб. 1776–1782.

— La civilisation byzantine (Le monde byzantin III), Paris 1950.

— Les institutions de l’Empire byzantin (Le monde byzantin II), Paris 1949.

— L’Origine des titres impériaux a Byzance // BZ 15 (1906), с. 161–178.

 Bréhier L. Vie et mort de Byzance (Le monde byzan­tin I), Paris 1948.

Brown H. F. The Venetians and the Venetian Quartet in Costantinopole to the Close of the Twelfth Century // Journal of Hellenistic Studies XL (1920).

Büdinger M. Mittelgriechisches Volksepos. Leipzig 1866.

Chalandon F. Les Comn­ène, Études sur l’Empire Byzyan­tin au XIe au XII-siécles: том I Essai sur le regne d’Aléxis Ier Comn­ène (1081–1118); t. II Jean Comn­ène (1118–1143) et Manuel Comn­ène (1143–1180), Paris 1900–1912.

— The Earlier Comneni, Cambridge Medieval Histo­ri IV (1923), p. 318–350.

— The Later Comneni, там же, с. 351–384.

— Histoire de la domination Normande en Italie et en Sicile. Т. II, Paris 1907.

Cognasso F. Partiti politici e lotte dinastiche in Bi­za­ntino alla morte di Manuele Comneno // Memorie della Reale Accademia delle Scienze di Torino. Се­рия 2, t. LXII, Torino 1911–1912, с. 213–317.

— Un imperatore della decadenza // Isacco II Angelo Bessa­rione XIX (1915), с. 29-60.

Cumont F. Note sur une inscription d’Iconium // BZ IV (1895), с. 99–105.

Danstrup J. Recherches cririques sur Andronicos Ier; Vetenskapssocieteten I Lund, Еrsbok 1944, с. 71–101. Separatum: Särtr­zck, Lund 1945, с. 33.

Darko E. Byzantinisch-ungarische Beziehungen, Wei­mar 1943.

Dauviller J. — de Clercq C. Le mariage en droit canoni­que oriental, Paris 1936.

Diehl Ch. Byzance, grandeur et déca­de­nce, Paris 1920.

— L’Europe Orientale de 1081 а 1453: Histoire du moyen-âge, t. IX, Paris 1945, с. 46–91.

— Histoire de l’empire byzantin, Paris 1934¹².

— Les romanesques aventures d’Andronic Comn­ène: Figures Byzantines, Paris 19278. Де­вя­тая се­рия, с. 86–133.

— La société byzantine à l’époque des Comnè­nes, Paris 1929.

Dieterich K. Byzantinische Chara­kte­rk­öpfe, Leipzig 1909.

Dinić M. Brani­čevo u Srednjem veku, Požarevac 1958.

Dölger F. Byzanz und die europäische Staatenwelt, Ettal 1953.

Du Cange Carole du Fresne Historia bzyantina duplici commentario illustrata: Familiae Augustae Byzantinae; II Descriptio urbis C-tanae, Venetiis 1729.

— In Ioannis Cinnami Historiarum libros VII notae historicae et philologicae: Ioannes Cinnamus, Bonnae 1836, с. 311–398.

Fallmerayer J. Geschichte des Kaisertums von Trape­zunt, München 1827.

Finley G. The Histori of the Byzantine and Greek Empires from 1057–1453, Edinburgh-London 1854.

Dela Force M. Les conceillers latins du basileus Aléxis Comn­ène: Byzantion XI (1936), с. 153–165.

Frances E. Les relations russo-byzantines au XIIe siècle et la domination de Galicie au Bas-Danube: Byzan­tinosla­vica XX (1959), I, с. 50–62.

Galahad S. Byzance, Paris 1937.

Gelzer H. Abriss der byzantinischen Kaisergeschichte: K. Krumbacher, Geschichte der byzantinischen Literatur, München 18972, S. 911–1067.

 — Byzantinische Kulturgrschichte, Tübingen 1909.

Gabler F. Abenteurer auf dem Kaiserthron. Die Regie­run­gszeit des Kaisers Alexios II, Andronikos und Isaak Angel /1180–1195/ aus dem Geschichtswerk des Niketas Choniates übersetzt... von..., Graz — Wien — Köln 1958.

— Die Krone der Komnenen, Die Regierungszeit der Kaiser Johannes und Manuel Komnenos /1118–1180/ aus dem Geschichtswerk des Niketas Choniates übersetzt von..., Graz — Wien — Köln 1958.

Grekov V. Geschichte der UdSSR, Chefredakteur..., Bd. I, Berlin 1957.

— Ruś Kijowska, Warszawa 1955.

— Walka Rusi o stworzenie własnego państwa, Wars­za­wa 1951.

Grecu V. Nicétas Choniates a-t-il connu l’histoire de Jean Cinnamos? // Revue des Études Byzantines VII, fasc. 1, Paris 1949, p. 194–204.

Gruhn A. Die byzantinische Politik zur Zeit der Kreuz­züge wissenschaftliche Beilage zum Jahresberichte der XIII. Realschule zu Berlin, Berlin 1909.

Gruschewskij M. Geschichte der Ukraine, Lenberg 1916.

Guilland R. Études sur lа histoire administrative de l’impere bzyantin, Les termes désignants le commendant en chef des ar­mées bzyantines: Epeteris Hetaireias Byzan­tion Spoudon 16 (1959), p. 35–76.

— Études sur la topographie de Constantinopole By­zan­tin: Jahrbuch der österreichischen bzyantinischen Ge­sells­chaft VIII (1959), p. 53–67.

Guillard R. Études de titulature et de prosopograp­hie byzantines: Revue des Études byzantines 7 (1949), p. 156–179.

— Sur les dignitaires du Palais et sur le dignités de la Grande Église: Byzantinoslavica XV (1954), 2, с. 214–229.

Halphen L. Le rôle des “Latins” dans l’histoire intérie­ure de Constantinopole a la fin du XIIe siècle // Mélanges Ch. Diehl, Paris 1930, t. I, с. 141–145.

Hasking Ch. The Renaissance of the Twelfth Century, Cambrige 1927.

Hesseling D. Essai sur la civilisation byzantine, Paris 1907.

Heyd W. Histoire du commerce du Levant au moyen-âge, Leipzig 1885, том I.

Hunger H. Die Normannen in Thessalоnike, Die Ero­be­rung von Thessalonike durch die Normannen in der Augen­zeu­genschilderung des Bischofs Eustatios über­setzt..., Graz — Wien — Köln 1955.

Irmscher J. Das Abendland und Byzanz: Wissen­schaftli­che Zeitschrift der Humboldt Universität zu Berlin, Ge­sellschafts- und Sprachwissenschaftliche Reihe, IX (1956), 60, вып. 1/2, S. 105–110.

Iwanow J. Bylgarski stariny iz Makedonija, Sofia 1931².

Janin R. Constantinopole byzantin. Paris 1950.

Jireček C. Geschichte der Bulgaren, Prag 1876.

— Geschichte der Serben, I, Gotha 1911.

Jireček K. Istorija Srba, preveo J. Radonić, Beograd 1952.

Jorga N. Études byzantines, I, Bucarest 1939.

— Histoire de la vie byzantine, Bucarest 1934, t. III.

Kapp-Herr von H. Die abendländische Politik Kaiser Manuels mit besonderer Rücksicht auf Deutschland, Strass­burg 1881.

Karamsin N. Geschichte des russischen Reiches, Riga 1820² — том I—II, том III 1823².

Kornemann E. Doppelprinzipat und Reichstellung in Imperium Romanum, Leipzig—Berlin 1930.

Kosminskij E. — Skazkin S. Historia Wiekуw Cered­nich pod red... t. I, Warschawa 1956.

Kova­è­vić L. Nekoliko pitanja o Stefanu Nemani: Glas 58 (1900), с. 1–108.

Krause I. Die Byzantiner des Mittelalters in ihrem Staats-Hof und Privatleben, insbesondere vom Ende des 10. bis gegen Ende des 14. Jahrhunderts, Halle 1869.

Kretschmayer H. Geschichte von Veneedig, t. I, Gota 1905.

Кри­пя­ке­вич И. Ве­ли­ка ис­то­рия Ук­раи­ны, Львив 1948.

Krumbacher K. Geschichte der byzantinischen Litera­tur, München 1897².

Lamma P. Comneni e Staufer, Ricerche sui rapporti fra Bizanzio e l’occidento nel secolo XII, t. I, Roma 1955, t. II, Roma 1957.

Laurent V. La Serbie entre Byzance et la Hongrie à la veille de la qyatrieme croisade: Revue Historique du Sud-Est Européen XVIII (1941) Bucarest, p. 109–130.

Lemerle P. Recherches sur le régime agraire а Byzance, La terre militaire а l’époque des Comnè­nes Médievale 2 (1959), p. 265–281.

Lindsay J. Byzantium intj Europe, London 1952.

Macri-Christo M. Des Byzantins et des étrangers dans Constantinopole au Moye-Âge, Paris 1928.

Moravcsik Gy. Bizánc és magyarság: Tudományos imse­rette­rjeszto sorozat kijada: a Magyar Tudományos Akadé­mia 3, Budapest 1953.

— Byzantinoturcica, том I, Berlin 19582.

— Pour une alliance byzantino-hongroise (seconde moitié du XIIe siècle): Byzantion VIII (1933), p. 555–568.

— Les relations entre la Hongrie et Byzance а l’épo­que des croisades: Bibliothèque de la Congrès

— Revue des Études Hongroises IX/1936.

Murni G. L’Origine des Comnè­nes: Bulletin de la sec­tion historique de l’Académie Roumaine XI (1924), p. 212–216.

Neumann G. Griechische Geschichtsschreiber und Ge­s­chichtsquellen im zwölfen Jahrhundert, Leipzig 1888.

— Die Weltstellung des byzantinischen Reiches vor den Kreuzzügen, Leipzig 1894.

Neumann K. Die byzantische Marine: Historische Zeitschrift, Leipzig, 45 (1898).

Norden W. Das Papstum und Byzanz, Berlin 1903.

Novak­ović R. Kad se rodió i kad je poceo da vlada Stevan Nemanja: Istoriki Glasnik 3–4 (1958), с. 165–192.

Oeconomos L. La vie religieuse dans l’empire byzantin en temps des Comnè­nes et des Anges, Paris 1918.

Ohnsorge W. Abendland und Byzanz, Weimar 1958.

Ostrogorsky G. Bemerkungen zum byzantinischen Sta­ats­recht der Komnenenzeit: Südost Forschungen VIII (1943), S. 261–270.

— Das byzantische Kaiserreich in seiner inneren Struk­tur // Historia Mundi, Bd. V: Hohes und späters Mitte­lalter, Bern 1958, S. 445–473.

— Die byzantische Staatenhierarchie // Seminarium Kon­da­kovianum VIII (1936), S. 41–61.

— Geschichte des byzantischen Staates, München 1952².

— Pour l’histoire de la fé­odalité byzantune, trad. Fra­nзaise par H. Grégoire, Bruxelles 1954.

Paulova M. Účast Srbů při Třeti Výpravé Křižové: Byzantinoslavica V (1933–4), с. 235–303.

Pervanoglu J. Historische Bilder aus dem byzantischen Reich, I: Andronik Comnenos, Leipzig 1879.

Pichler A. Geschichte der kirchlichen Trennung zwi­schen dem Orient und Occident, Bd. II Byzantische Kirche, München 1864.

Rado­jčić N. Dva poslednia Komnena na carigradskom prijestolju, Zagreb 1907.

 — Promena u srpsko-madzarskim odnosima krajem XII weka: Glas 214 (1954), с. 1–21.

Radowskij D. Polowcy // Seminarium Kondakovia­num VII (1935), с. 245–262; VIII (1936), с. 161–182; IX (1937), с. 71–85.

Rouillard G. La vie rurale dans l’empire byzantin. Paris 1953.

Seidler G. Soziale Ideen in Byzanz: Berliner By­zan­tinische Arbeiten 24, Berlin 1960.

Şesan M. La flotte byzantine a l’époque des Com­nè­­nes et des Anges: Byzantinoslavica XXI (1960), 1, p. 48–61.

Soloviev A. Histoire du monastère russe au Mont Athos: Byzantion VIII (1933).

Sommerad L. Agnés de France; Deux princesses d’Orient au XII siècle, Paris 1907.

Stadtmül­ler G. Michael Choniates Metropolit von Athen: Orientalia Christiana, t. XXXIII, 2, Nr. 91, Febr.-Mart. Roma 1934.

Svoronos N. Le seаment de fidelité а l’empereur byzan­tin et sa signification constitutionelle: Acte du VIe Cong­rès Intern. d’Études Byzantines, Paris 1950. t. I, p. 191–197.

Tafel G. L. Komnenen und Normannen // Beiträge zur Erforschung ihrer Geschichte in verdeutschten und erläute­r­ten Urkunden des XII. und XIII. Jahrhunderts, Stuttgart 1870².

Tafrali O. Thessalonique, les origines au XIVe siècle, Paris 1919.

Tiwtschew P. Narastwaneto na edroto yemewladenije wyw Wisantija prez XII w.: Izwestija za istorija na Naukite IX (1960), с. 215–244.

— Le régne de l’impereur de Byzance Andronic Ier Comn­ène (1183–1185): Byzantinoslavica 23, 1962.

Uspenski F. La politique orientale de Manuel Comn­ène: Comptes-rendus de la Societé Palistinienne Russe XXIV (1926), Leningrad.

Uspensky Th. Outlines of the History of the Empire of Trebizond, Leningrag 1929.

Wasilewski T. Studia nad składem społecznym wczes­nośredniowiecznych sił zbrojnych na Rusi: Studia Wczes­noś­redniowieczne IV (1958), с. 301–387.

Vasiliev A. Histoire de l’empire byzantin, том II, Paris 1932. Лек­ции по ис­то­рии Ви­зан­тии, эпо­ха Ком­ни­нов (1081–1185), Пе­тер­бург-Ле­нин­град 1923–25.

— The Foundation of the Empire of Trebizond (1204–1222): Speculum XI (1936), Nr. 1, с. 1–37.

Vernadskij G. Relations byzantino-russes au XIIe siècle: Byzantion IV (1927–8), с. 269–276.

Wilken F. Andronikus Komnenus: Raumers Histo­risches Taschenbuch 2, Leipzig 1831, с. 431–545.

— Rerum ab Alexio I, Ioanne, Manuele et Alexio II Comnenis gestraum libri IV, Heidelberge 1811.

— über die Verh­ältnisse der Russen zum Byzany-Reiche in der Zeit vom IX–XII. Jahrhunderts: Abhandlungen der Preussischen Akademie d. Wissenschaft Phil.-Hist. Klasse 1829, S. 75–135.

Wirth P. Wann wurde Kaiser Alexios II. Komnenos geboren? // BZ 49 (1956), S. 65–67.

Włodarski Br. Rezension: Przegląd Historyczny XLIV (1953), с. 426–38.

Zacharie von Lingenthal E. Geschichte des griechisch-römischen Rechts, Berlin 1892³.

Zeller F. Ch. Andronikus der Komnene Römischer Kai­ser. Ein historisches Ge­mälde aus dem oströmischen Kaisert­hum im zwölften Jahrhundert, Bd. II, Stuttgart 1804.

Zlatarski W. Bylgarija pod Wisantijsko Wladiczestwo (1018–1187), Sofia 1934.

IV. Литература на русском языке

Ва­силь­ев­ский В. Из ис­то­рии Ви­зан­тии в XII ве­ке, Со­юз двух им­пе­рий (1148–1155) // Сла­вян­ский Сбор­ник, II (1877), с. 210–290; Пе­ре­пе­чат­ка: Tруды, т. IV, Ле­нин­град 1930, с. 18–105.

 — Ма­те­риа­лы для внут­рен­ней ис­то­рии ви­зан­тий­ского го­су­дар­ст­ва; Вла­сти­те­ли, мо­на­сты­ри и сбор­щи­ки по­да­тей в XI и XII ве­ках // ЖМНП. IV (1879), т. 202, с. 386–438.

 — О бра­ке сы­на Ко­ло­ма­на Ла­ди­сла­ва // Сла­вян­ский Сбор­ник, т. II, Санкт-Пе­тер­бург 1877.

 — Тру­ды, то­ма I–IV, Санк­т­-Пе­тер­бург 1908–1909–1915, Ле­нин­град 1930.

Го­ря­нов Б.: Византийский Временник. I (1947), с. 375.

Гре­ков В. Ки­ев­ская Русь. Мо­ск­ва 1953.

Грот К. Из ис­то­рии Уг­рии и сла­вян­ст­ва в XII ве­ке (1141–1173), Вар­ша­ва 1889.

— Кар­па­то-ду­най­ские зем­ли в судь­бах сла­вян­ст­ва и в рус­ских ис­то­ри­че­ских изу­че­ни­ях // Но­вый сбор­ник ста­тей по сла­вя­но­ве­де­нию, со­став­лен­ный и из­дан­ный уче­ни­ка­ми В. И. Ла­ман­ского, Санкт-Пе­тер­бург 1905, с. 69–140.

Ди­мит­риу А. К во­про­су о до­го­во­рах рус­ских с гре­ка­ми // Византийский Временник. II (1895), с. 531–550.

Икон­ни­ков В. Опыт рус­ской ис­то­рио­гра­фи­и, т. II, 1, Ки­ев 1908.

Кон­да­ков П. Ма­ке­до­ния, Санкт-Пе­тер­бург 1909.

Ку­ник А. Ос­но­ва­ние Тра­пе­зунд­ской им­пе­рии в 1204 го­­ду // Уче­ные За­пис­ки Им­пе­ра­тор­ской Ака­де­мии На­ук по пер­во­му и треть­ему от­де­ле­нию, Санкт-Пе­тер­бург, том II (1854), с. 705–733.

 — До­пол­не­ния к стать­ям о тра­пе­зунд­ских… де­лах, там же, с. 733–846.

Лев­чен­ко М. Ис­то­рия Ви­зан­тии, Мо­ск­ва—Ле­нин­град 1940.

— Очер­ки по ис­то­рии ви­зан­тий­ской об­ра­зо­ван­но­сти, Санк­т­-Пе­тер­бург 1891.

Ли­тав­рин Г. Бол­га­рия и Ви­зан­тия в XI–XII вв., Мо­ск­ва 1960.

Ли­ха­чев Д. На­цио­наль­ное са­мо­зна­ние Ру­си, Мо­ск­ва-Ле­нин­град 1945.

Ло­па­рев Х., Алек­сей Ком­нин на Ру­си и в Си­ци­лии // ЖМНП 311, 1897.

— Брак Мсти­слав­ны (1122 г.): Византийский Временник. IX (1902), с. 418–445.

— Русь и гре­ки. Summa Rerum Rhomaeorhossi­ca­rum, Санкт-Пе­тер­бург 1898.

Мей­чик Д. Рус­ско-ви­зан­тий­ские до­го­во­ры: ЖМНП (1915), VI, с. 349–372; X, с. 292–317; XI, с. 132–163.

Мель­гу­нов Т. Очер­ки по ис­то­рии рус­ской тор­гов­ли XI–XV вв., Мо­ск­ва 1905.

Мо­шин В. Рус­ские на Афо­не и рус­ско-ви­зан­тий­ские от­но­ше­ния в XI–XII вв. // Ви­зан­ти­но­сла­ви­ка IX (1947–8), с. 55–85; XI (1950), с. 32–60.

Ост­ро­гор­ский Г. От­но­ше­ние Церк­ви и го­су­дар­ст­ва в Ви­зан­тии // Се­ми­нар Кон­да­ко­ва IV (1931), с. 121–132.

— Ви­зан­тий­ские пис­цо­вые кни­ги: Ви­зан­ти­но­сла­ви­ка IX (1948), с. 203–306.

— Воз­вы­ше­ние ро­да Ан­ге­лов // Юби­лей­ный сбор­ник Руcс­кого Ар­хео­ло­ги­че­ского Об­ще­ст­ва в Ко­ро­лев­ст­ве Юго­­сла­вии, Бел­град 1936, с. 111–128.

Па­па­ди­мит­риу С. Брак Мсти­слав­ны с Алек­се­ем Ком­­ни­ном // Византийский Временник. XI (1904) с. 73–98.

 — Фео­дор Про­дро­мос, При­ло­же­ния, Одес­са 1905, с. 405–412.

Па­шу­то В. Очер­ки по ис­то­рии Га­лиц­ко-Во­лын­ской Ру­си, Мо­ск­ва 1950.

При­сел­ков М. Очер­ки по цер­ков­но-по­ли­ти­че­ской ис­то­рии Ки­ев­ской Ру­си X—XV вв. // За­пис­ки ис­тор.-фил. фа­куль­те­та Им­пе­р.  Пе­тер­бург­ска­го Уни­вер­си­те­та, т. 116, Санкт-Пе­тер­бург 1913.

Рус­ско-ви­зан­тий­ские от­но­ше­ния IX—XII вв. // Вест­ник древ­ней ис­то­рии 3(8), 1939, с. 98–109.

Со­ко­лов Н. К во­про­су о взаи­мо­от­но­ше­ни­ях Ви­зан­тии и Ве­не­ции в по­след­ние го­ды прав­ле­ния Ком­ни­нов (1171–1185) // Византийский Временник. V (1952), с. 139–151.

Соловьев А. Вос­точ­ная по­ли­ти­ка ве­не­ци­ан­ской плу­то­кра­тии в XII в. // Уче­ные за­пис­ки Го­су­дар­ст­вен­но­го уни­вер­си­те­та XVII (1950).

Сю­зю­мов М. Внут­рен­няя по­ли­ти­ка Ан­д­ро­ни­ка Ком­ни­на и раз­гром при­го­ро­дов Кон­стан­ти­но­по­ля в 1187 го­­ду // Византийский Временник. XII (1957), с. 58–74.

Ус­пен­ский Ф. Бо­го­слов­ское и фи­ло­соф­ское дви­же­ние в Ви­зан­тии XI и XII ве­ков // Византийский Временник. IX (1891), т. 277, с. 102–159; X (1891), т. 277.

Ус­пен­ский Ф. Об­ра­зо­ва­ние вто­ра­го Бол­гар­ска­го Цар­ст­­ва // За­пис­ки Им­пе­ра­тор­ска­го­ Но­во­рос­сий­ска­го Уни­вер­си­те­та, Одес­са 1879, т. 27, с. 97–448.

— Очер­ки по ис­то­рии рус­ско-ви­зан­тий­ских от­но­ше­ние, Мо­ск­ва 1956.

Ус­пен­ский Ф. По­след­ние Ком­ни­ны, На­ча­ло ре­ак­ции // Византийский Временник. XXV (1927), с. 1–23.

— Ца­ри Алек­сей II и Ан­д­ро­ник Ком­ни­ны (1180–1185 гг.) // Византийский Временник. XI (1880), т. 212, с. 95–130; III (1881), т. 214, с. 52–85.

— Ис­то­рия Ви­зан­тий­ской Им­пе­рии, том III, Мо­ск­ва-Ле­нин­град 1948.

Фи­ле­вич И. Борь­ба Поль­ши и Лит­вы-Ру­си за Га­лиц­ко-Вла­ди­мир­ское на­сле­дие // ЖМНП.  1889, XI, с. 135–187; 280–304; 1890, I, с. 95-135; II, с. 253–302; III, с. 119–168.

Фло­ров­ский А. К изу­че­нию ис­то­рии рус­ско-ви­зан­тий­ских от­но­ше­ний // Ви­зан­ти­но­сла­ви­ка XIII (1952), с. 301–311.

Фрей­ден­берг М. К ис­то­рии клас­со­вой борь­бы в Ви­зан­тии в XII в. // Уче­ные За­пис­ки Ве­ли­ко­луц­ко­го Го­суд. пе­да­гог. ин­сти­ту­та, 1954.

— Труд Ио­ан­на Кин­на­ма как ис­то­ри­че­ский ис­точ­ник // Византийский Временник. 16 (1959), с. 29–51.

Шес­та­ков С. Ви­зан­тий­ский по­сол на Русь Ма­ну­ил Ком­нин // Сбор­ник ста­тей в честь Д. А. Кор­са­ко­ва, Ка­зань 1913, с. 366–381.

Шмитт Т. Ках­ри-Джа­ми // Из­вес­тия Рус­ско­го Ар­хео­ло­ги­че­ска­го ин­сти­ту­та в Кон­стан­ти­но­по­ле XI (1906).

 

 

 

ХРО­НО­ЛО­ГИЯ СО­БЫ­ТИЙ

1092     Год ро­ж­де­ния Исаа­ка, от­ца Ан­д­ро­ни­ка.

1104     Об­ру­че­ние рус­ской прин­цес­сы Во­ло­да­рев­ны с Исаа­ком.

1122     Смерть cе­ва­сто­кра­то­ра Ан­д­ро­ни­ка, бра­та Исаа­ка.

1123     19 фев­ра­ля. Бег­ст­во Исаа­ка с сы­ном к тур­кам.

1123/4   Год ро­ж­де­ния Ан­д­ро­ни­ка.

1132     При­бы­тие Исаа­ка в Па­ле­сти­ну.

1136     Воз­вра­ще­ние Исаа­ка в Кон­стан­ти­но­поль.

1143     Бег­ст­во Ио­ан­на, бра­та Ан­д­ро­ни­ка, к тур­кам. Иса­ак со­дер­жит­ся под стра­жей в Ирак­лии на Пон­те. Ан­д­ро­ник в ту­рец­ком пле­ну.

1145     При­бли­зи­тель­но. Год ро­ж­де­ния Ма­нуи­ла, пер­во­го сы­на Ан­д­ро­ни­ка.

1151     Фев­раль. На­зна­че­ние Ан­д­ро­ни­ка дук­ой Ки­ли­кии и Исаврии. За­го­вор с Бал­дуи­ном III и Ма­су­дом про­тив Ма­нуи­ла.

1152     Иса­ак, отец Ан­д­ро­ни­ка, ос­но­вы­ва­ет мо­на­стырь в Ве­ре.

            Смерть Исаа­ка, от­ца Ан­д­ро­ни­ка.

1153     Пер­вая по­ло­ви­на го­да. Ан­д­ро­ник ста­но­вит­ся на­ме­ст­ни­ком фем Ниш и Бра­ни­че­во. За­го­вор Ан­д­ро­ни­ка с вен­гер­ским ко­ро­лем Гезой II и Фрид­ри­хом I Бар­­барос­сой. Де­кабрь. Ан­д­ро­ник со­про­во­ж­да­ет Ма­нуи­ла в во­ен­ном по­хо­де на Пе­ла­го­нию.

1154     На­ча­ло го­да. Ан­д­ро­ник за­клю­чен в двор­цо­вую тюрь­му.

1155     Ан­д­ро­ник со­че­та­ет­ся бра­ком с гру­зин­ской прин­цес­сой.

1158     Позд­няя осень. Пер­вый, не­удав­ший­ся по­бег Ан­д­ро­ни­ка из тюрь­мы.

1159     Год ро­ж­де­ния вто­ро­го сы­на Ан­д­ро­ни­ка, Ио­ан­на.

1164     Ко­нец го­да. Вто­рой по­бег Ан­д­ро­ни­ка из тюрь­мы. При­бы­тие Ан­д­ро­ни­ка в Га­лич.

1165     На­ча­ло го­да. Воз­вра­ще­ние Ан­д­ро­ни­ка в Кон­стан­ти­но­поль.

            Ап­рель-май. Уча­стие Ан­д­ро­ни­ка в вой­не про­тив Венг­рии. Ан­д­ро­ник по­втор­но на­зна­чен дук­ой Ки­ли­кии и Ма­лой Ар­ме­нии.

1166     Ко­нец го­да. Бегст­во Ан­д­ро­ни­ка в Ан­ти­охию. Лю­бов­ная связь с Фи­лип­пой Ан­ти­охий­ской.

1167     Ян­варь. При­ход Ан­д­ро­ни­ка в Па­ле­сти­ну. Лю­бов­ная связь Ан­д­ро­ни­ка с Фео­до­рой.

1168     Ко­нец го­да. Бег­ст­во Ан­д­ро­ни­ка из Па­ле­сти­ны.

1168–   Пу­те­ше­ст­вие Ан­д­ро­ни­ка с Фео­до­рой в

1169     Да­маск, Ба­гдад, Хар­ран, Мар­дин, Эр­зе­рум.

1170     При­бли­зи­тель­но. Пре­бы­ва­ние Ан­д­ро­ни­ка в Гру­зии. Ро­ж­де­ние Алек­сея, сы­на Фео­до­ры и Ан­д­ро­ни­ка.

1174–   Пу­те­ше­ст­вие Ан­д­ро­ни­ка вме­сте с семь­ей

1176/7   в Ха­рин и ту­рец­кую Ибе­рию.

            Дли­тель­ное пре­бы­ва­ние у Сал­ту­ха.

1178–   Воз­вра­ще­ние Ан­д­ро­ни­ка в Кон­стан­ти­но­-

1179     поль. Ан­д­ро­ник на­зна­чен на­ме­ст­ни­ком Пон­та в Паф­ла­го­нии (Инеон, Си­ноп).

1181     Бе­ла III ата­ку­ет се­вер­ные гра­ни­цы Ви­зан­тий­ской им­пе­рии. Ки­лидж-Арс­лан на­­па­да­ет на при­гра­нич­ные об­лас­ти Ви­зан­тий­ской им­пе­рии.

1182     Ко­нец ап­ре­ля. При­ход Ан­д­ро­ни­ка с ар­ми­ей под Кон­стан­ти­но­поль.

            2 мая. Ла­тин­ский по­гром в Кон­стан­ти­­но­по­ле.

            Пер­вая по­ло­ви­на мая. Марш-бро­сок Ан­д­ро­ни­ка в Кон­стан­ти­но­поль.

            Се­ре­ди­на мая. Вто­рая ко­ро­на­ция Алек­сея II. Ан­д­ро­ник ста­но­вит­ся ре­ген­том Византийской им­пе­рии.

            Июль. От­рав­ле­ние ке­са­рис­сы Ма­рии. Ам­ни­стия участников за­го­вор­а про­тив про­то­се­ва­ста. Пер­вый за­го­вор про­тив Ан­д­ро­ни­ка.

            Ав­густ. Зло­дей­ское убий­ст­во Ре­нье, суп­ру­га ке­са­рис­сы.

            Де­кабрь. Из­да­ние хри­зо­бул­а о сня­тии за­пре­та на про­да­жу лен­ных по­мес­тий.

1183     Ав­густ. Ва­си­лис­са Ма­рия за­ду­ше­на в тюрь­ме.

            На­ча­ло сен­тяб­ря. Ан­д­ро­ник ста­но­вит­ся со­правителем. Ко­ро­на­ция в Св. Со­фии.

            Вто­рая по­ло­ви­на сен­тяб­ря. На­силь­ст­вен­ная смерть Алек­сея II. Ан­д­ро­ник в ка­че­ст­ве са­мо­держ­ца Им­пе­рии.

            Со­гла­сие Си­но­да на брак Ан­д­ро­ни­ка с Ан­ной-Аг­нес.

            Сен­тябрь. Вос­ста­ние Пру­са и Ло­па­дио­на про­тив Ан­д­ро­ни­ка.

            При­бли­зи­тель­но ок­тябрь. Ос­во­бо­ж­де­ние Ан­д­ро­ни­ка Си­но­дом от при­ся­ги, ко­то­рую он при­нес Ма­нуи­лу. Брак Ири­ны, до­че­ри Ан­д­ро­ни­ка, с Алек­се­ем, сы­ном Ма­нуи­ла и Фео­до­ры.

            Ок­тябрь. До­го­вор Ан­д­ро­ни­ка с Ве­не­ци­ей и Па­пой Луци­ем III.

1184     Вес­на-ле­то. Ус­ми­ре­ние Ни­кеи и Пру­са.

            Ко­нец го­да. Указ о каз­нях. Оп­по­зи­ция про­тив Ан­д­ро­ни­ка на­рас­та­ет.

1185     5 ав­гу­ста. Нор­ман­ны за­хва­ты­ва­ют Драч (Диррахий).

            6–15 ав­гу­ста. Оса­да и за­хват Фес­са­ло­ник.

            На­ча­ло сен­тяб­ря. До­го­вор с Са­ла­ди­ном.

            11 сен­тяб­ря. Не­удав­шая­ся по­пыт­ка аре­ста Исаа­ка Ан­ге­ла. Ан­д­ро­ник на­прав­ля­ет из Ме­лу­дио­на воз­зва­ние к на­се­ле­нию Кон­стан­ти­но­по­ля.

            12 сен­тяб­ря. Ан­д­ро­ник сверг­нут с пре­сто­ла, схва­чен в Хе­ле и бро­шен в кон­стан­ти­но­поль­скую тюрь­му.

            При­бли­зи­тель­но 20 сен­тяб­ря. Му­чи­тель­ная смерть Ан­д­ро­ни­ка.