Николай Пржевальский привлекал к себе внимание самых красивых женщин своего времени. Они просто млели, глядя на широкоплечего, высокого мужчину с прекрасной осанкой и глубоким взглядом. Однако для самого выдающегося путешественника единственной дамой сердца всегда была только родная мать. Остальных же представительниц слабого пола он называл не иначе, как сплетницами. И тем не менее, любовь в сердце Николая Михайловича жила всегда. Это была страстная, необузданная любовь к путешествиям.

Оседлая жизнь простого человека, со всеми ее устоями и обычаями, казалась Пржевальскому настоящей каторгой. Его стихией было странничество. Мысли о неизведанных землях, о невероятных приключениях и открытиях не покидали путешественника ни днем, ни ночью. Даже во снах он видел себя в окружении лесов, степей, пустынь и величественных непокоренных гор. Подобная страсть будоражила его сердце с самого детства. 

Своего отца Пржевальский не видел с семи лет, поэтому воспитанием юного «почемучки» занималась строгая мать и добродушный дядя. Он мог часами рассказывать племяннику о странствиях и часто брал его с собой на охоту.

«Рос я в деревне дикарем, воспитание было самое спартан?ское, – писал о своем детстве Николай Михайлович. – Я мог выходить из дома во всякую погоду и рано пристрастился к охоте. Сначала стрелял из игрушечного ружья желудями, потом из лука, а лет с 12 получил отцовское ружье».

В гимназии юноша считался одним из лучших учеников. Обучение давалось ему легко во многом благодаря блестящей памяти. Николай мог дословно цитировать целые страницы учебников даже через несколько лет после прочтения.

В 16 лет Пржевальский поступил на военную службу. Именно тогда молодой унтер-офицер столкнулся с непониманием со стороны ровесников. Постоянные пьянки и кутежи никоим образом его не интересовали. Карточная игра тоже не привлекала, хотя пару раз он использовал ее как способ самоутверждения. Пржевальский почти никогда не проигрывал. Брал с собой не более 500 рублей, выигрывал 1000 и уходил. Всего один раз дело дошло до крупного выигрыша в 12 тысяч рублей! После этого Николай выбросил карты в Амур и больше уже никогда не играл.

Все свободное время молодой человек посвящал охоте и пребыванию на природе в гордом одиночестве. Наблюдая за офицерами, он понимал, что постепенно разочаровывается в людях. Осознавая невозможность изменить мир вокруг себя, Николай впадал в депрессию. В это сложно поверить, но в дни особой тоски он убегал в лес и тихо плакал: «Я невольно задавал себе вопрос: где же нравственное совершенство человека, где бескорыстие и благородство его поступков, где те высокие идеалы, перед которыми я привык благоговеть с детства? И не мог найти ответа на эти вопросы».

Поступив в Академию Генерального штаба, Пржевальский все свои силы отдавал учебе. Трудоспособность его не знала границ, он мог заниматься сутки напролет. И это не прошло даром: Николай был принят в действительные члены Географического общества благодаря своим многочисленным статьям, среди которых была особо отмечена работа под названием «Военно-статистическое обозрение Приамурского края».

После окончания Академии будущий путешественник решил попробовать себя в качестве преподавателя Варшавского юнкерского училища. Лекции Пржевальского проходили «на ура» – ученики аплодировали! Николай Михайлович прекрасно владел ораторским искусством, умел заинтересовать слушателей и удержать их внимание. В то же время он был беспристрастным преподавателем – даже самым любимым юнкерам ставил единицы и даже нули, если, конечно, ученики этого заслуживали. На прось­бы не ставить столь низкие оценки, Пржевальский отвечал: «Не буду ли я вам, юноши, смешон и жалок после такой уступки? Где же справедливость?».

В 1867 году Пржевальский получил служебную командировку в Уссурийский край, а Сибирский отдел Географического общества предписал ему изучить флору и фауну местности. Первое путешествие продлилось два с половиной года. Пржевальский блестяще справился со своим заданием и вернулся уже с­ложившимся исследователем. Позади было три тысячи километров по тайге, по берегу Японского моря к озеру Ханка. Первые награды уже ждали путешественника – чин капитана и серебряная медаль от Географического общества. Впереди было долгожданное путешествие в Центральную Азию.

Русских спас английский штуцер

«Глубокая зима с сильными морозами и бурями, полное лишение всего, даже самого необходимого, наконец, различные другие трудности – все это день в день изнуряло наши силы, – писал Николай Пржевальский в книге «Монголия и страна тунгутов». – Сидеть на лошади невозможно от холода, идти пешком также тяжело, тем более неся на себе ружье, сумку и патронташ, что все вместе составляет вьюк около 20 фунтов (8 кг). На высоком нагорье, в разреженном воздухе, каждый лишний фунт тяжести убавляет немало сил; малейший подъем кажется очень трудным... Наше теплое одеяние за два года странствий так износилось, что все было покрыто заплатами и не могло защищать от холода... сапог не стало вовсе, так что мы подшивали к старым голенищам куски шкуры с убитых яков и щеголяли в подобных ботинках в самые сильные морозы».

Холод горных перевалов сменялся изнуряющим зноем безводной пустыни Гоби, на пересечение которой путешественникам потребовалось полтора месяца. Редкие колодцы да небольшие мелкие озера на глинистых такырах, куда пригоняли монголы на водопой табуны лошадей и стада коров, были един­ственным источником воды. Она была совершенно непригодна для питья, но выбора у Пржевальского и его команды не было – этой нагретой солн­цем водой со вкусом копыт монгольских лошадей они заваривали чай. «У меня до сих пор мутит на сердце, когда я вспомню, как однажды, напившись чаю из колодца, мы стали поить верблюдов и, вычерпав всю воду, увидели на дне гнилой труп человека».

Бывало, что местные жители, служившие в качестве проводников экспедиции, водили отряд кругами, не пускали переночевать, не продавали еду, воровали верблюдов и все, чем можно было поживиться. Однажды банда в сто человек перекрыла единственную дорогу через перевал. Разбойники рассчитывали на победу в схватке против четырех путников. Но погорячились: «Мы, четверо русских, решились или пройти, или погибнуть. Но с оружием в руках, а не позорной смертью барана, которого разбойники потащили бы на виселицу...». И прошли. В этом путешест­венникам здорово помог заказанный Пржевальским в Лондоне штуцер 12 калибра с уникальной ручной овальной сверловкой. Бил он не хуже современной крупнокалиберной снайперской винтовки, чем и привел врагов в неописуемый ужас.

На пути в Ургу (прежнее название Улан-Батора) снова пересекали Гоби. Проводник обещал показать колодец, но его не было ни через 10, ни через 20 километров. «Положение наше было дей?ствительно страшно, – писал в своем дневнике Пржевальский, – воды оставалось в это время несколько стаканов. Мы брали в рот по одному глотку, чтобы хоть немного промочить почти засохший язык. Все тело наше горело, как в огне, голова кружилась...».

Силы путешественников были на исходе, терпение на пределе. Николай Михайлович чувствовал, что его отряд просто дурят. Проводник увиливал от вопросов, все время твердил, что до воды осталось буквально пару метров. Раздраженный Пржевальский решил не медлить и тут же приказал одному из членов экспедиции посадить на лошадь проводника и скакать с ним до тех пор, пока колодец не будет найден. Если же воды не обнаружится или проводник решит бежать – пристрелить. Колодец отыскали довольно быстро.

Измученных исследователей ждали зыбучие пески, бураны и миражи. Ни длительный отдых, ни сон не могли восполнить потерянных сил. По ночам экспедицию преследовали кошмары. Обессилившие, два года не мытые, в одежде, изодранной в клочья, они пришли в Ургу. Дальше путь лежал в Кяхту, Иркутск, Москву и Петербург. Это было самое длительное из всех путешествий выдающегося географа.

За время экспедиции Пржевальский и его команда прошли более 11800 километров, из которых 5700 были нанесены на карту. В течение всего пути Николай Михайлович постоянно проводил исследования и исчисления, результаты которых тщательно записывал и бережно хранил. Он собрал коллекции растений, насекомых, пресмыкающихся, рыб и млекопитающих. При этом были открыты новые виды, получившие его имя, – ящурка Пржевальского, расщепохвост Пржевальского, рододендрон Пржевальского.

В столице его встречали с овациями, поздравлениями и наградами, а книга «Монголия и страна тангутов» была переведена на английский, французский и немецкий языки. Но Николай Михайлович вовсе не собирался почивать на честно заработанных лаврах: «Грустное, тоскливое чувство овладевает мною всякий раз, как пройдут первые порывы радости по возвращении на родину.

Истинному путешественнику невозможно забыть о своих стран?с?твованиях даже при самых лучших условиях дальнейшего существования. День и ночь неминуемо будут ему грезиться картины счаст?ливого прошлого и манить вновь променять удобства и покой цивилизованной обстановки на трудовую, по временам неприветливую, но зато свободную и славную странническую жизнь».

Верблюд, медведь и «именная» лошадь

В трех своих последующих путешествиях в Центральную Азию Пржевальский нанес на карту загадочное озеро Лоб-Нор, открыл на западе Китая горы Алтын-Таг, но самое главное – проник в глубь Тибетского нагорья. Покорять его было крайне сложно. Покрытое непроходимыми лесными дебрями, оно таило в себе множество опасностей. Члены экспедиции почти ничего не видели, продвигались наугад, более того – даже шагать в полный рост не представлялось возможным. Они шли на высоте трех тысяч метров по глубокому снегу и крепкому льду.

Где-то внизу виднелись облака, над головами – горные вершины. Воздуха не хватало, верблюды один за другим дохли. Проводник, шедший вместе с путешественниками, пророчил всем гибель. Его упадническое настроение сбивало с победного настроя всю экспедицию. Пржевальский был вне себя. Он прогнал бестолкового проводника и решил искать дорогу сам. Вскоре отряд выбрался из гор в долину. 

А в это время прошел слух о гибели экспедиции. Петербургская газета «Голос» сообщила о том, что Пржевальский в плену, австрийские газеты писали, что он ограблен и убит. Между тем Николай Михайлович продолжал успешные исследования горной системы Куэн-Луня, хребтов Северного Тибета, бассейнов Лоб-Нора, Куку-Нора и истоков Желтой реки, попутно открыв для человечества дикого верблюда, тибетского медведя и свою «именную» лошадь. Без малого десять лет с небольшими перерывами, связанными с формированием новых экспедиций, странствовал Пржевальский по Тибету и его обширным окрестностям.

Долгожданное возвращение в российскую столицу в 1886 году было триумфальным. Академия наук вручила Пржевальскому медаль с его изображением и надписью: «Первому исследователю природы Центральной Азии».

Интерес к путешественнику возрастал с каждым днем. Только и внимание, и слава были для него лишь в тягость.

Близких друзей у Пржевальского не было. Он, как кот, гулял сам по себе. От веселых и шумных компаний держался в стороне, не выносил суеты и шуток в свой адрес. Причиной такого добровольного затворничества могла быть и любовь к одиночеству, и... довольно сложный характер Николая Михайловича – он любил во всем быть лидером, общался с людьми в повелительном тоне, был вспыльчив и нетерпим. О нем говорили, как о великолепном товарище, гостеприимном хозяине, уважаемом преподавателе, но окружал он себя только теми людьми, которых мог себе подчинить.

Женщин Пржевальский откровенно недолюбливал. Однажды он получил приглашение давать уроки приемной дочери одного генерала, но отказался и лишь выслал ей свой курс географии с надписью «Долби, пока не выдолбишь». Свое нежелание искать даму сердца путешественник объяснял так: «Моя профессия не позволяет мне жениться. Я уйду в экспедицию, а жена будет плакать, брать же с собой бабье я не могу. Когда кончу последнюю экспедицию, буду жить в деревне. Со мной будут жить мои старые солдаты, которые мне преданы не менее чем была бы предана законная жена».

Очередное, пятое, путешествие 1888 года оказалось роковым для Николая Михайловича. Еще в самом начале экспедиции, изнывая от жары, он напился воды из придорожного колодца и – брюшной тиф. Богатырское здоровье Пржевальского не смогло побороть болезнь, он умирал в своей палатке в жутких муках. Последняя просьба Николая Михайловича была похоронить его «непременно на берегу Иссык-Куля, в походной экспедиционной форме… со скромной надписью «Путешественник Пржевальский».

Юлия Кушнарёва

http://rimv.ru/aeroport/40/genii.htm