«Кузен, я получил Ваше послание от 30 июля (11 августа по новому стилю. – Ред.), отправленное в три часа дня, и это значит, что Ваш офицер потратил на дорогу восемнадцать часов. Продвижение, которое Вы осуществляете, полностью отвечает моим планам», – так писал Наполеон в последний июльский день 1812 года из Витебска своему маршалу Луи Николя Даву, командующему 1-м корпусом Великой армии, продвигавшейся в глубь России.
Из витебской штаб-квартиры Наполеон в конце июля – начале августа следил за маршем передовых частей, задавая вопросы о количестве дивизий во 2-й русской Западной армии под командованием князя Петра Багратиона: «Три, четыре, шесть?» Попутно император интересовался у Даву реляциями кавалерийского корпуса Латур-Мобура, преследовавшего Багратиона: «Говорят, что генерал Латур-Мобур действовал весьма успешно против арьергарда противника».
Казалось бы, французского императора должно было радовать продвижение собственных войск: на 38-й день кампании, официально именуемой в наполеоновских рескриптах «Второй польской войной». Его почти 500-тысячная армия занимала в России территории современных Литвы и Белоруссии. После многодневных переходов войскам полагалось несколько дней отдыха.
Но к началу августа кампания уже длилась дольше, чем первоначально планировалось. Веря в своё численное превосходство, французский император отводил на войну с Россией двадцать дней, самое большое – месяц. Он рассчитывал несколькими ударами нанести поражение русским силам и заставить Российскую империю присоединиться к экспедиции на Восток в британские колонии, чтобы затем поставить на колени давнюю противницу – Англию.

На закате дней на острове Святой Елены император, согласно дневниковым записям графа Эммануэля де Лас-Каза, назовёт Русскую кампанию роковой ошибкой в своей жизни и будет сожалеть о противостоянии с императором Александром I. «Этой знаменитой войны, этого смелого предприятия я не хотел, у меня не было желания сражаться, – говорил Наполеон своему секретарю. – Не было такого желания и у Александра, но сложившиеся обстоятельства толкнули нас навстречу друг другу: рок сделал остальное».
Для похода в Россию Наполеон собрал многонациональную военную коалицию. В маршевые колонны вошли солдаты двух десятков стран Европы – от Итальянского и Неаполитанского королевств до государств Рейнского союза. Но Россия подготовилась к отпору гораздо лучше, чем предполагали в ставке французского императора. С самого начала война развивалась не так, как этого ожидал Наполеон. Русские войска, считают французские историки, преднамеренно уходили от генерального сражения, увлекая всё дальше в глубь страны французскую армию и растягивая её походные порядки на сотни километров.
«Русская кампания стоит особняком в истории наполеоновских походов, – заметил директор фонда профессор Тьерри Ленц. – Она не укладывалась в привычные каноны войны. Вторжение в Россию оказалось губительным для Великой армии, не знавшей до этого поражений».
Располагая надёжными источниками информации, Александр I ещё задолго до конфликта убедился в его неизбежности. Неожиданными стали лишь сами масштабы вторжения.
Русское командование сознательно допустило продвижение наполеоновских войск. «Стратегию отхода в глубь страны не следует считать результатом обстоятельств, – убеждена ведущий исследователь войны 1812 года профессор Мари-Пьер Рей. – Она была разработана, продумана и обсуждена русским командованием прежде, чем её утвердил Александр I».
В России быстрый и внезапный манёвр – почерк Наполеона-полководца – сменился частыми остановками для перегруппировки войск, оказания помощи больным. На бескрайней территории с огромными расстояниями между городами и деревнями всё чаще давала о себе знать нехватка продовольствия и воды.
Не была безупречной и сама структура командования, где все нити управления были сосредоточены в одних руках. Так, Наполеон лично занимался поисками целой дивизии, заблудившейся на бескрайних просторах России. Рассерженный император приказал из Смоленска 23 августа начальнику штаба армии маршалу Луи Александру Бертье разъяснить командиру 15-й итальянской пехотной дивизии генералу Доменико Пино, что в его задачу «не входил марш на Витебск, а лишь занятие позиции в Инково для рекогносцировки». Тем временем, указывал император, «противник покинул этот район», и Пино следует теперь «присоединиться к армии, наступающей на Москву».
Но итальянский генерал двигался на соединение с главными силами явно не по самому короткому пути. Сто лет спустя рядовой Швейк примерно так же «догонял» свой маршевый батальон в Чешских Будейовицах. В любом случае в посланиях из Велищево и Гжатска в первые дни сентября император вновь требовал от Бертье новостей о Пино.
И это было отнюдь не исключение. К концу августа из-за отставших или дезертировавших солдат в корпусе маршала Нея насчитывалось на 9 тысяч человек меньше, чем месяцем раньше, а корпус вице-короля Италии Евгения Богарне растерял по пути не менее 12 тысяч воинов.
В прежних походах оккупированные и завоеванные территории обеспечивали снабжение французской кавалерии продовольствием и фуражом. В России повторить этот опыт оказалось невозможно, и генерал-квартирмейстера Бурсье, часто фигурирующего в переписке императора, ждала непосильная задача. Когда для начала кампании потребовалось 160 тысяч лошадей, генерал с трудом справился с этой миссией. Но заменить затем павших от болезней и истощения животных оказалось не под силу даже этому опытному интенданту.
В исходе войны холодная зима сыграла гораздо меньшую роль, чем логистические проблемы французских войск. По оценкам профессора Рей, «ещё до наступления больших холодов Великая армия потеряла от трети до половины состава из-за плохого снабжения, эпидемий и дезертирства».
В Витебске гофмаршал наполеоновского двора Мишель Дюрок, бывший посол в России Арман де Коленкур и маршал Бертье убеждали Наполеона прекратить столь плохо начатую кампанию, но командующий кавалерией маршал Иоахим Мюрат настаивал на том, чтобы продвигаться любой ценой и вступить в решающее сражение. Противоречивые суждения погрузили императора французов в раздумья, но в конце концов он присоединился к мнению командующего своей кавалерией.
В середине августа кавалеристы Мюрата, выдвинувшиеся к Смоленску, в сражении под Красным встретили ожесточённое сопротивление 27-й пехотной дивизии Русской армии. Солдаты генерала Дмитрия Неверовского противостояли пятикратно превосходящим их французским силам. Бой под Красным завершился в пользу французской армии, но Неверовский выполнил свою задачу: остановил продвижение противника и позволил силам Багратиона подойти к Смоленску и соединиться с остальной армией.
После нескольких дней боёв Смоленск был взят французской армией, но дорогой ценой. Вступившие в город отряды могли констатировать, что из 2.250 домов уцелели только 350. Историки и поныне спорят, были ли эти разрушения результатом огня французских орудий или часть построек была преднамеренно подожжена отступающими русскими войсками.
Несмотря на формальную победу в Смоленском сражении, проблемы французской армии лишь усилились. Войскам Наполеона не хватало продовольствия, и Смоленск, если бы он не был разрушен, мог послужить источником снабжения.
Из Дорогобужа 26 августа Наполеон писал в Париж архиканцлеру империи Жан-Жак-Режи де Камбасересу: «Кузен, хочу сообщить Вам конфиденциально и только Вам, что, возможно, через 3–4 дня состоится сражение, и если результат, как всё позволяет надеяться, окажется для меня благоприятным, мы будем 4–6 сентября в Москве». Французский император торопился в путь…

Источник www.redstar.ru