БОНЧ-ОСМОЛОВСКИЙ ГЛЕБ АНАТОЛЬЕВИЧ

Глеб Анатольевич Бонч-Осмоловский (1890-1943) более известен как антрополог и археолог, однако не менее весум его вклад в этнографическое изучение Крыма. Полевыми этнографическими исследованиями он увлекся, еще будучи студентом естественного отделения Санкт-Петербургского университета. В 1917 г. он приехал на лечение в Крым и с этих пор началось его знакомство с культурой крымских старожилов. По результатам своих наблюдений Бонч-Осмоловский готовил сообщения, доклады и активно выступал с ними в Ялте, Евпатории, Симферополе. В 1920 г. он был назначен на должность заведующего Крымским комитетом по делам музеев, но вскоре командирован в Москву, а оттуда — в Петроград, где поступил на работу в этнографический отдел Русского музея.

В 1923 г. он, уже как сотрудник музея, совместно с Ф. А. Фиельструпом выезжал в этнографическую экспедицию в Судакский и Бахчисарайский районы. В 1924 и 1925 гг. Бонч-Осмоловский руководил этнографической экспедицией, организованной Главна-укой, Крымохрисом и Русским музеем. Исследования проводились в Бахчисарае, в Байдарской долине, Джанкойском районе. Особое внимание уделялось изучению кустарных промыслов и сборам этнографических коллекций. Вплоть до ареста, последовавшего в 1932 г., он активно писал, выступал с лекциями и докладами, освещая особенности материальной и духовной культуры крымских татар.

Подготовка брака

Крымские татары — мусульмане с XIII в., и ислам наложил свою руку на их духовную культуру, на многие обряды, обычаи и верования. Но окончательно подчинить себе уклад жизни он не мог, и быть может менее всего оказалось его влияние в области брачных обрядов. Уже при рассмотрении брачных запретов бросается в глаза рознь между шариатом и обычаем: согласно первому, брак разрешается при второй ступени родства: иначе говоря, уже двоюродные братья и сестры могут заключать его между собою; между тем, как по обычаю, общему всем турецким народностям, брак невозможен при наличии какого бы то ни было кровного родства, — у крымских татар это запрещение, по выражению их стариков, «доходит до седьмого колена» и соблюдается очень строго до самого последнего времени. Правда, в литературе встречается указание на почти полное отсутствие эндогамических запрещений у казанских татар эпохи ханства (...) В Крыму эти запрещения проводятся с крайней последовательностью и распространяются в той же степени и на молочное родство. Поэтому в деревнях избегают прибегать к кормилицам, чтобы не ограничивать будущих брачных возможностей.

При побратимстве и посестримстве, носящих характер личного родства, брак не допускается только между персонально породнившимися лицами; запрещение это не распространяется на их родственников; таким образом, названный брат может жениться на сестре своего побратима. Приблизительно то же существует и при усыновлении; причем приемному сыну или дочери разрешается вступать в брак со всеми своими новыми родственниками, за исключением детей приемных родителей.

Запрещения же, накладываемые кровным родством, остаются в полной силе. Экзогамические запрещения, кроме чисто религиозных, татарам совершенно не известны. Таким образом, среди крымских горцев мы находим строгую, резко и последовательно выраженную родственную экзогамию, совершенно не заключающую в себе следов территориальных запрещений: браки внутри селения между неродственниками вполне допустимы и совершаются очень часто.

Совместные игры, танцы и развлечения молодежи, во время которых завязывается их знакомство, ведущее в дальнейшем к браку, в значительной степени ограничено у татар свойственным исламу угнетенным и обособленным положением женщин и девушек. Последние не могут видеться и разговаривать с мужчинами, и в особенности с молодыми людьми, не только наедине, но и в обществе, и даже на дому. Мужчина, зашедший в гости или по делу, не должен обращать на них внимания, здороваться, спрашивать о чем-либо, вообще делать вид, что он их замечает. Девушки в этом случае или прячутся в-аяте (комната с очагом, в которой приготовляется пища; в некоторых селениях они называется ашхана) у очага, занятые приготовлением угощения и робко, с любопытством, выглядывающие оттуда, или деловито, с опущенной головой, пробегают мимо, тщательно затаив свою заинтересованность пришельцем. И если последний, не зная этих нравов, спросит хозяина о дочери или о жене, а это часто бывает с русскими, неловкое молчание всех присутствующих будет ему ответом, пока какой-либо старик скажет с извиняющимся упреком: «У нас женщин видеть нельзя».                   

Единственная возможность для молодежи перекинуться несколькими словами, присмотреться поближе друг к другу — это у фонтана, расположённого в самом селении или вблизи его родника, питающего водой всю деревню, куда собирается под вечер с кувшинами, с бельем чуть не все женское население. Фонтан в деревнях — это женский клуб, как кофейня — мужской. Но и здесь ни в коем случае нельзя уединиться или приблизиться — иначе и девушка, и молодой человек опозорятся на всю жизнь и будут подвергаться жестоким насмешкам всех односельчан. Подобное отчуждение полов влияет на весь уклад жизни татар, отражаясь, как об этом уже говорилось выше, на празднествах и свадьбах: совместных гуляний, танцев, вечеринок и посиделок у них совершенно не бывает. Все знакомство и выбор невесты ограничивается украдкой подмеченным внешним видом, несколькими словами, которыми перекинутся у фонтана но, главное, осторожными расспросами окружающих, обычно производимых через посредство пожилых родственниц и свах.

Подобное положение женщины указывает на полную зависимость врачующихся, в особенности невесты, от воли родителей, от их усмотрения; эта зависимость отчасти сохранилась и по настоящее время, хотя соответствующий ей обычай раннего, еще в колыбели, засватания теперь не наблюдается. Но в прежнее время, по отзывам стариков, еще на их памяти, он был широко распространен. (...) Теперь обычный возраст засватания для мужчин от 20 до 25 лет, для женщин от 8 до 12 лет. Свадьбы совершаются, как почти у всех тюрков, через значительный промежуток времени, растягивающийся в среднем от 2 до 5 лет и в исключительных случаях повышающийся до 8-10 лет. Сравнительно поздний возраст женитьбы мужчин и долгий период, протекающий между сватовством и свадьбой, объясняются особым экономическим, характерным для тюрков, основанием брака и его значительной дороговизной для жениха.

В мирное время свадьба со всеми расходами и домашним обзаведением, трудно отделимым от калыма, обходилась для деревенского даже жителя около 2000 рублей. Понятно, что средний крестьянин, даже с южного берега, то есть более состоятельный, лишь с большими трудностями, в течение многих лет упорного труда, мог сколотить подобную сумму, дающую возможность жениться. Бедняки уходят для этого в чабаны — годами пасут овец на яйле и зарабатывают этим тяжелым трудом необходимые деньги; побогаче, похозяйственнее, постепенно скапливают их, частями выплачивают родителям невесты и исподволь обзаводятся домашним хозяйством.

Свадебные расходы составляются из нескольких сумм, носящих различные названия и имеющих совершенно различный характер. Основной суммой, обусловливаемой в договоре, является калым, который вовсе не следует понимать в обычном, известном на Кавказе, смысле, то есть как плату за невесту, как возмещение расходов, которые родители понесли при ее воспитании, иначе говоря, как цену девушки, зависящую от ее физических свойств. Значение калыма у крымских татар и, как это будет видно из дальнейшего, у всех одноплеменных народов, — это вознаграждение за приданое, которым родители снабжают невесту, в огромном большинстве случаев строго эквивалентное ему и обоюдно оговариваемое в брачном договоре. Это, вернее, расход на домашнее обзаведение, производимый через родителей невесты, известная гарантия, что последняя будет жить в определенных, соответствующих ее положению, условиях.

Калым распадается на две части: во-первых — нахт — сумма, на которую отец невесты покупает все приданое, причем часто часть вещей приобретается самим женихом и в этом случае родители удостоверяются в точном соответствии приобретенного с обусловленным во время сватовства. Обычно в условии не говорится о сумме нахта, а перечисляются только предметы, на покупку которых жених должен дать деньги. Наиболее часто в брачных договорах можно встретить следующий список предметов:

а) 20-40 турецких золотых монет, стоимостью полтора рубля каждая, которые замужние женщины носят при праздничных нарядах на груди в виде ожерелья — герданлых или бойнасты, или нашитыми на шапочку фес. Если жених не может почему-либо приобрести их до свадьбы, то, в виде гарантии последующей уплаты, он закладывает у тестя свою землю.

б) Пара золотых серег купе.

в) Серебряный пояс учбаш-кушак или новейшая его форма гумуш-кушак.

г) Три женских праздничных платья — атлас-антер или баш-антер (у бедных допускается и одно).

д)  Беличья шубка тончук.

е) Три-четыре шелковых или шерстяных шали.

ж) Занавесь перде и головной убор невесты дуак (последнее только в Бахчисарайском районе).

з) Набор необходимой для хозяйства медной посуды.

и) Несколько матрацев и одеял.

Перечисленные в двух последних параграфах предметы в некоторых районах, например, в Ускуте, не входят в оплачиваемую женихом по договору сумму и приобретаются или им по личному усмотрению, или доставляются невестой в виде приданого в настоящем смысле этого слова. Срок выплаты калыма при сговоре точно не назначается: обычно он производится за несколько месяцев до свадьбы. Если же жених сам приобретает на часть нахта медную посуду и другие предметы, то они передаются невесте перед самой свадьбой (в Бахчисарае накануне), в день, называемый ягырлык.

Вторая сумма, в среднем около 60 руб., составляющая калым (известная под названием ники), обусловливается в договоре на случай развода или смерти жены. Она остается на руках у мужа, и в первом случае он ее безусловно и бесспорно выплатит жене, во втором — эти деньги затрачиваются им на ее похороны. С таким же разделением калыма встречаемся и в выписках кадиаскерского сакка — нотариальной книги времен ханов, относящейся к 1608-1613 гг., куда заносились брачные договоры городского населения. Калым носит там общее название мегер-мусемма, и разделяется на мегер-му-аджель, сумму, вносимую перед браком, то есть нахт, и мегер-муэджель, остающийся долгом мужа жене на случай развода. Арабские названия вполне соответствуют официальной жизни того времени.

Кроме калыма в свадебные издержки входят расходы на постройку и оборудование дома. Обычно отец при женитьбе сына или отделяет ему две комнаты в своем доме, или помогает, вернее, они сообща выстраивают новый, и наделяет кой-каким хозяйственным и домашним оборудованием.

Крайне несложная мебель, состоящая почти исключительно из матрацев, подушек, одеял и войлочных циновок, пополняется, как это уже говорилось, по условию брачного договора приданым невесты, покупаемым за счет калыма. К оборудованию же дома нужно отнести особую, шитую золотом, занавесь — перде, играющую большую роль в ритуале свадьбы, и многочисленные платки и полотенца, известные под названием чадр и употребляющиеся для украшения стен и потолка жилища молодых в первые полгода после свадьбы. Татарские девушки почти всю свою жизнь и все личные средства затрачивают на изготовление и вышивание этих чадр и перде; только отчасти идут на них материалы, доставляемые или купленные женихом. В некоторых деревнях в эти обычаи прокрадываются любопытные современные новшества: так, в Улу-Узени родители обязаны подарить молодым стол и два стула.

Третью часть расходов жениха составляют издержки на самую свадьбу. Сюда относятся необходимое угощение для гостей, напитки, кушанья, плата музыкантам и прочее. Причем в доме невесты в первый день свадьбы угощение устраивается за счет жениха, во всяком случае, из его продуктов, остальные же дни — за счет невесты. В настоящее время этот обычай часто не соблюдается, и родители невесты сами несут весь расход по организации празднества у себя на дому.

Кроме калыма и прочих расходов на свадьбу, жених делает невесте и ее родственникам целый ряд мелких подарков, о которых будет говориться при последовательном описании свадебных обрядов. Невеста, в свою очередь, кроме приданого, одаривает жениха новым костюмом, имеющим обрядовое значение, и особым набором мелких принадлежностей мужского обихода, состоящим из девяти предметов и носящим особое название дохус — девять.

В Ускуте в дохус включаются следующие предметы: 1) мужская сорочка, 2) кальсоны, 3) верхняя рубашка кафтан, 4) явлук — платок, 5) марама — полотенце, 6) кисе — кисет, 7) саат-хан — вышитый футляр для часов, 8) чораб-бау — мужские подвязки, широкие посредине, бархатные, вышитые шелком или золотом, 9) чораб — носки. В других селениях характер предметов, входящих в дохус, более или менее одинаков, различаясь лишь в деталях. В Ай-Серезе вместо кафтана дарятся шалва-ры — штаны; в Капсихоре в прежнее время дарился узун-чек-мен — длинное суконное пальто с капюшоном, которое жених надевал во время свадьбы. В Бахчисарайском районе дохус, известный под названием киев-чемашир, дарится или при сватовстве, или на агырлык и состоит, кроме белья, из обрядовых, расшитых золотом, больших кисетов и платков (едек и емень-явлук), употребляемых при обряде окрашивания рук жениха.

Основными чертами крымскотатарского калыма можно считать, на основании изложенных выше сведений: во-первых, его характер возмещения расходов на приданое, во-вторых, разделение на две части: одну выплачивающуюся, другую остающуюся у мужа в виде имущественной гарантии жены на определенные случаи, и, в-третьих, неопределенность срока выплаты. Основной признак приданого тот, что оно состоит из предметов домашнего обзаведения и одежды, как женской, так и мужской.

Эти черты калыма и приданого в Крыму чрезвычайно интересно сопоставить со значением их у соплеменных народов. У самых близких к крымским горным татарам, как территориально, так и исторически, ногайских татар, поселенных в конце XVIII в. в Мелитопольском уезде и теперь окончательно выселившихся оттуда частью в степную часть Крыма, частью в Турцию, калым по стоимости равнялся приданому. В начале XIX в. он представлял уже крупную сумму в 40 коров и 300 рублей деньгами; наименьшая стоимость его состояла из 20 коров и 100 рублей, причем две коровы равнялись стоимости яремного вола. Здесь крайне важно отметить, что счет калыма велся на скот, служивший меновой единицей. (...)

Уже в этих, весьма отрывочных и неполных сведениях можно уловить черты значительного сходства с обычаями крымских татар. Единственное намечающееся различие заключается в том, что у других народов калым или, во всяком случае, первая половина его, уплачивается обычно при сватовстве или соответствующем ему свадебном обряде;но это различие, как это будет видно в дальнейшем, вполне объяснимо некоторой эволюцией брака в Крыму и потерей, в связи с этим, обрядом сватовства своего прежнего значения.