На византийских иконах, где изображена борьба св. Георгия с драконом, мы видим красного коня. Из ноздрей его вылетает сноп огненных искр, клубы дыма. Это огнедышащий конь. Лучше не скажешь о его природе, связанной со стихией огня. Однако некоторые все же считали этого коня порождением воды или подземного царства. Но смеем утверждать, что боевой друг св. Георгия - конь солярный, уранический, борьба его с водными и подземными чудовищами имеет символическое значение. Это схватка животворных сил неба с безликими, слепыми силами хаоса, которые гнездятся под землей.

В индоевропейской мифологии, равно как и в тюрко-монгольской, ассоциация "конь - огонь" предполагает также "металл - огонь". Подобно славному коню, металлы, в особенности железо, имеют двойное происхождение: небесное, метеоритное, или подземное, хтоническое. Железо падает раскаленной звездой с неба или извлекается из мрачных недр и выплавляется с помощью огня.

Несколько ранее мы уже писали о том, что лошадь играла важную роль в период перехода от античности к средневековью, занимая место как бы в центре тогдашней нехристианской религиозно-мистической вселенной. Географический центр "культа лошади"- евразийские степи, Кавказ, Закавказье, Иранское нагорье. Отсюда кавалерия в латах и культ лошади устремились на Запад. Изучая "предысторию" средневекового рыцаря, нам следует принять во внимание, что он не только конный воин, но и воин тяжеловооруженный, обладающий оружием, для того времени чрезвычайно эффективным. Металлы, их обработка, превращение железа в наступательное и оборонительное оружие высшего качества - это существенные знаки столетии, в течение которых совершается переход от античности к средневековью. Металлы, как и лошадь, все более интенсивно используются, подвергаются более тщательному отбору. Они также составляют основу широкого и многообразного религиозно-мистического комплекса. Одновременно учитывать два этих фактора (технический и религиозно-мистический)- значит глубже понять, каким образом всадник, закованный в латы, сумел сосредоточить в себе в канун средневековья определенную сумму знаковых символов и ценностей, благодаря которым он представал перед современниками в ореоле непобедимости и превосходства.

Регион древнейшей металлургии предположительно находился в северо-восточной части Персии. Отсюда искусство выплавки и обработки металлов распространилось на Центральную и Восточную Азию, Индию, Кавказ и Таврию. Через Анатолию оно пришло и в Европу (Балканы и Норик), активно выплавка железа стала распространяться где-то около XII в. до н.э. Исконные центры естественной добычи и обработки металлов совпадают по времени: крупные рудники и производственные центры были на Кавказе, в Таврии, Норике, Галлии, Иберии, Британии. Калибы, "народ кузнецов", населявший юго-восточные районы Причерноморья, сделали открытие: железо, длительное время входившее в соприкосновение с древесным углем, становится особо прочным. В XIV-XII вв. до н.э. искусство металлургии - монополия хеттов. Затем с его распространением им овладевают более или менее одновременно Кавказ, Кипр, Крит (XII-Х вв. до н.э.).

В Европе, быть может, первыми, кто овладел искусством производства железа, были умбры. В то же время через Грецию и Балканы это искусство достигло района Восточных Альп. Норик пользовался большой славой как железоделательный центр. Производившийся здесь металл содержал незначительную примесь серы и фосфора и много марганца, что улучшало его ковкость. К VII-VI вв. до н.э. искусство это распространилось на Север Европы и Галлию.

Металлургия непосредственно связана с землей и ее недрами. Но не может не удивлять постоянная соотнесенность металлургии с небом. Астрология, искусство, казалось бы по самой своей природе призванное вопрошать небеса, с самого момента своего зарождения тесно связана с искусством превращения металлов. Халдеи связывали каждую из планет с особым металлом. Подобные ассоциации встречаются и в индийской, и в китайской культурах. Шумерское слово для обозначения железа -"небесный металл", египетское -"черная медь неба". Греческий термин, обозначавший "железо", и латинское название небесных светил родственны. Истоки мифологии железа у ариев постоянно указывают на его метеоритное происхождение, подчеркивая связь "небесного бога" с "небесным кузнецом", молнией, оружием уранических небесных божеств, и оружием, выкованным божественным образом, чаще всего обретающим символический образ топора или молота. Несомненно, здесь заметна роль "симпатии", существующей между железом и молнией. Ведь железо притягивает молнию. Родственная связь железа с небом отчасти объяснима тем фактом, что металл метеоритного происхождения был известен раньше извлекаемого из недр. Но это псевдорациональное объяснение. Оно опошляет существо вопроса, навязывая лишь кажущееся объяснение его сути.

Уровень взаимозависимости выясняется при помощи мифа. Великий цикл Прометея, мученика-благодетеля, связан со скалами горной "Скифии", страны, находящейся на "краю света". Может быть, это и не Кавказ, но, во всяком случае, очень его напоминает. Страна эта названа: "родина-мать железа". Беглый взгляд на "Прометея" Эсхила подтверждает, сколь тесная связь существует между огнем и ураническими богами (Зевс мстит похитителю огня Прометею), обработкой металла (божественный кузнец Гефест приковывает титана к скале) и, наконец, загробным миром (проводник душ в подземное царство Гермес приносит приговоренному послание от Зевса). Прометей, герой-цивилизатор, обучающий человека пользоваться огнем, сам обладает некоторыми чертами "божественного кузнеца". Прометей владеет таинственной способностью прорицать будущее, что вызывает зависть самого Зевса; во многих традиционных культурах именно кузнец одарен этой сверхъестественной способностью. Труд свой он сопровождает исполнением carmina, то есть песнопениями и волшебными заклинаниями. Он - поэт, музыкант, кудесник. Связь шаман-герой-кузнец подтверждается свидетельствами источников как у индоевропейцев, так и у тюрко-монголов. Особенно отчетливо она проступает в "Калевале". Кроме того, исполнение carmina во время плавки металла, быть может, являлось способом своеобразного хронометража, а не просто обычным обрядом. Заклинания, произносимые мерной речью, служат для измерения времени в металлургии? Не здесь ли кроется начало дифференцированной закалки стали?

Подобно прочим героям, воинам и шаманам, кузнецам также известен обряд инициации. Их община закрыта, в ней строго хранятся профессиональные тайны, знать которые непосвященным воспрещено. Секретность, окружающая рождение железа, и аура человека, кующего его, не только сопряжены, но и как бы отделены друг от друга. Это приводит к тому, что в традиционных культурах появляются две расходящиеся ветви. Одна - положительная: железо и кузнец предстают в облике сверхъестественных создателей цивилизации. Другая негативная, в которой и железо и его кузнец считаются носителями опасных сил и как таковые подлежат изоляции. От них надобно бежать подальше, их надобно бояться.

В архаической Греции были группы мифических персонажей, например Телхины, Кабиры, Куреты, Дактилы, находившиеся в тесной связи с хтоническим миром (их представляли как жителей пещер) и с металлом, который они обрабатывают, с музыкой и плясками, магией, мистериями, инициационными ритуалами. Изготовители божественного оружия для богов и героев постоянно демонстрируют в мифах соединение двух сакральных сфер: небесной и земной. Это отчетливо проявляется, например, в культе так называемого Зевса-Юпитера Критского, атмосферного бога, вооруженного лабрисом, почитавшегося и в Сирии, позднее превратившегося из повелителя молний и ураганов в одного из "покровителей" армии императорского Рима. В одном из регионов, где с хеттских времен выплавляли железо и ковали оружие, в классическую эпоху его культ явственно обнаруживает, что этого бога почитают племена, за которыми "искони веков" закрепилась слава умелых кузнецов. Некоторые мифы даже утверждают, что Зевс Долихенский положил начало металлургии. Его культ якобы был занесен в Сирию неким племенем кузнецов, пришедших с Севера,- калибами. После завоеваний Кира [63] это божество, вероятно дохеттского происхождения, было включено в культурный круг маздаизма и отождествлено с Ахурамаздой, а также присоединено к культу Митры. Новая волна культурного воздействия эллинизма, пришедшая в регион с завоеваниями Александра, решительным образом подкрепила ураническую ориентацию долихенского божества, ставшего теперь "одним из Зевсов".

Когда римляне, металлургия которых не была на особенной высоте, римляне, ввозившие железо из Иберии, Норика и даже Китая, вошли в соприкосновение с сарматами и парфянами, они не могли не обратить внимания на то, что наряду с эффективной кавалерией у кочевников было и добротное оружие, в особенности оборонительное - пластинчатые латы. Для изготовления подобной брони требовался кропотливый и высококвалифицированный труд: ковкость и сопротивляемость металла подвергались в бою самым суровым испытаниям. Но кому подражали иранские и тюрко-монгольские кузнецы, с кого брали пример? Используя огонь, почитавшийся священным, применяя профессиональные навыки, приобретенные в результате инициации, они воспроизводили в военных доспехах типологию культового предмета. Какого же?

Первоначально религиозные представления и технические возможности человека находились в тесной взаимозависимости. Поступательное развитие техники в конце концов отдалило ее от мира религиозных представлений. Это, разумеется, затрудняет ретроспективное вычленение исходной точки, где обе сферы человеческого знания соприкасались друг с другом. Благодаря прогрессу техника утратила свою сакральность. У шаманов некогда был обычай покрывать свое одеяние орнаментальными украшениями из железа, иногда столь плотно, что за ними не было видно ткани. Эти украшения - амулеты. Они как бы образуют узилище, в котором шаман держит в заточении духов, призванных служить ему и защищать его. Амулеты оберегают его от козней злых духов, отталкивая и отпугивая их. Шум, производимый железными украшениями во время исполнения шаманской пляски,- один из основных способов подчинить духов себе. На ум приходит аналогия: лязг и звон рыцарских доспехов на марше или в сражении. Судя по средневековым источникам, это звуковое оформление играло не последнюю роль в возникновении представлений о конном воине как особе, обладающей некой аурой. Воин внушал своего рода священный трепет. Сегодня нам известно, что в традиционных культурах технические приемы, направленные на то, чтобы испугать противника перед атакой, являются существенной фазой сражения. Подобные приемы применялись согласно особой ритуальной схеме, весьма напоминающей шаманскую технику отпугивания духов: одежда, крик, жест и т. д.

Шаманские амулеты ковал кузнец. Кузнец и шаман владели секретами, которые приобрели во время инициации. Оба являлись "властелинами огня", то есть были в состоянии повелевать огненной стихией. В одной якутской пословице говорится, что "кузнец и шаман из одного гнезда птицы". Кузнец выковывал латы для тюрко-монгольских и иранских кочевников. Покрытая металлом, весьма функциональная куртка предохраняла от стрел. Типологически она близка шаманскому литургическому одеянию. Может быть, и латы мыслились как литургическое одеяние, призванное удерживать в отдалении духов смерти. Оно как бы гарантировало воину сакральную неуязвимость. И так как переходные формы сохраняются на протяжении длительного времени, то, быть может, и само одеяние (при учете всех возможных взаимовлияний) испытало обратное влияние воинских доспехов. Итак, вооруженный всадник и шаман выступали как воители и борцы с духами. Один поражал противника на поле брани. Другой, подчиняя себе сверхъестественные силы, отождествлялся с ним и тоже нес врагу гибель сакральным путем. Всякая война, таким образом, превращалась в "войну священную" (bellum sacrum). Каждое сражение - в психомахию. И все это задолго до того, как различные исторические религии поддержали это единство "шаман-воин" своей теологией.

Шаманский характер кавалерийской атаки у народов-всадников подтверждается также использованием барабанного боя. Мрачный глухой барабанный гул насмерть напугал и, быть может, даже околдовал при Каррах легионы Красса. Вместе с тяжелой артиллерией барабан получает применение и в ханьском Китае [64]. В шаманских обрядах бубен был одним из средств путешествия в царство мертвых, им изгоняли или закрепощали духов. Он также оказывал экстатическое воздействие на конных воинов. Он сеял страх и ужас в стане противника, вынуждая его бездействовать или повергая в панику. Броня и барабан, таким образом, не просто два аспекта военной техники, но и две составные части древней воинской магии. Они служат одной цели - при помощи обряда обрести неуязвимость. Броня получала сакральное значение, ведь во время закалки металл взаимодействовал с двумя священными стихиями - водой и огнем. Воин в латах как бы наделялся способностью отражать неприятельские стрелы, которые уподоблялись злым духам. Войдя в экстатическое состояние под воздействием барабанного гула, восседая верхом на коне, сокровенном и таинственном своем друге во время жизни в степи и в мистерии загробного царства, воин - гунн, сармат или парфянин ощущал войну в ее религиозно-мистическом измерении. Об этом его ощущении следует помнить, если мы хотим понять, каким образом в средневековом обществе, казалось бы исповедовавшем идеал мира и любви, священной фигурой стал конный воин. Разумеется, в его сакрализации сливались теологические мотивы и социально-политические и исторические причины. Вряд ли сакрализация конного воина стала бы возможной, не попади она на благоприятную "варварскую" почву. Как оказалось, христианизация коснулась ее только поверхностно. Собственно говоря, это была не новая сакрализация, а переход от одного масштаба сакральности к другому.

При переносе сакрального содержания с Востока на Запад многое претерпевало изменения. К примеру, оборонительное оружие кельты и германцы ценили не особенно высоко. Конечно, из военных соображений они пользовались им, но для них это было оружие второго плана. Главным было наступательное оружие. Здесь, конечно, сыграл свою роль этический фактор. Нападение считалось гораздо более почетным делом, чем оборона. У кельтов и германцев был даже обычай идти в бой на врага без оборонительного оружия. Это они считали геройством. Прятаться за щитом, под шлемом, за броней, как поступали римляне, считалось у них признаком трусости. Но и, кроме этического фактора, сам уровень развития техники в то время заставлял ценить выше оружие наступательное, в особенности меч. Его изготовление было сопряжено с огромными трудностями. Не так-то легко было выковать достаточно длинный клинок, который не разбивался бы вдребезги при ударе. Технические трудности при его изготовлении, быть может, объясняют отчасти, почему меч считали священным оружием.

Распространение железа в Европе приходится на VIII в. до н. э. Наибольшее умение в обработке металлов мы наблюдаем у народов, живущих в местности, богатой минеральным сырьем, например у кельтов. И по сей день Франция и в основном бассейн Рейна в числе крупнейших мировых производителей железа. Кельты - весьма близкие соседи германцев, которых не всегда просто отделить друг от друга. Поэтому образовались обширные зоны смешанной культуры. Типичный пример - германское племя бастарнов. Очень долго римляне называли их галлами либо галатами. Духовная и материальная близость германской и кельтской культур основана на глубокой их схожести. Правда, близость не исключает того, что германская культура достигла зрелого состояния после кельтской. Так, металлургия у германцев развилась благодаря кельтской. Об этом свидетельствуют в частности, языковые заимствования. Германская терминология для обозначения железа и брони - кельтского происхождения. Бескрайний Гарцинский лес, под сенью могучих дубов которого находилась значительная часть Германии, в изобилии предоставлял металлургии обоих народов все необходимое сырье: руду Гарца и древесный уголь. Характерно, что по-готски слова, обозначающие рудоносную гору и лесистый склон, связаны друг с другом очень тесно.

К V в. до н. э. кельты Норика сделали открытие, к которому вплотную подошли и калибы: не выжигать углерод из железа полностью, благодаря чему увеличилась прочность и ковкость металла. Миграция кельтов на Запад способствовала распространению этого открытия и на островах, которые от кельтов получили название Британских. Так начался путь к стали. Впервые выплавку стали засвидетельствовали в Галлии во II в. до н. э. Римляне уделяли особое внимание проблеме прочности и эластичности металлов. Однако им так и не удалось добиться хоть сколько-нибудь удовлетворительного результата. Короткие мечи легионеров предназначались для нанесения колющего удара в ходе сражения плотно сомкнутыми рядами и на очень близком расстоянии от противника. Мечи эти были сделаны из весьма низкосортного железа. На изготовление оборонительного оружия у римлян обычно в ход шли бронза и кожа. Напоминает об этом термин "лорика", происходящий от прилагательного loreus, то есть "кожаный". Как правило, лорику - защитную куртку - римляне делали из кожи. Понятно внимание, с каким следили в Риме за появлением металла высокой прочности. Плиний [65] сообщал о стали, ввозимой из Индии. Диодор Сицилийский [66] тщательно описывал технические приемы металлургического производства и рассказывал о том, как кельто-иберы применяют систему очищения железа "при помощи коррозии". Этот способ требовал немало времени, не был технически совершенным и эффективным. Кельто-иберы закапывали клинки в землю, чтобы худшая часть металла превращалась в ржавчину, затем извлекали их оттуда и подвергали вторичной обработке. Но прошло время, и кельты открыли способ изготовления стали, близкой к дамасской.

О кельтской металлургии, в особенности же изготовлении мечей, мы весьма информированы благодаря богатым археологическим находкам и современной металлографии. Вообще говоря, центры добычи и переработки металлов часто совпадали. Кроме того, эксплуатация рудников носила поверхностный, эпизодический или периодический характер. Это было вызвано не только примитивностью самого способа добычи руды, но и тем, что "специалисты-металлурги" часто были кочевниками, не говоря уж о том, что жили они закрытой группой, изолированно друг от друга, в горах и лесах на безлюдье, что только увеличивало чувство подозрительности и страха у остальной части населения. Однако среди галлов кузнецы пользовались отличной репутацией. Стать кузнецом мог только свободный человек. Если кузнец умирал, то его инструмент хоронили вместе с ним в могиле, как будто речь шла об оружии воина. Кузнечное дело было тайным искусством, связанным с мудростью друидов. Леса и горы, где обычно селились кузнецы, считались священными.

Начиная с V в. до н. э. кельты научились производить железные пластины из чистого и однородного железа.

Умели они и осуществлять эмпирический контроль за содержанием углерода в металле. Металлографический анализ подтвердил это с полной определенностью. Кузнечные клейма, проставленные на некоторых изделиях, указывают на оживленную торговлю. После римского завоевания Галлии и Норика производство приобрело, так сказать, "индустриальные" формы.

Многие ученые говорят (правда, столь же многие их опровергают) об упадке металлургии в связи с варварскими нашествиями. Приводятся и примеры подобного упадка. Они касаются вполне определенных технических приемов, которые у завоеванных народов появились с приходом римлян. Победители диктовали спрос. Ушли римляне, и спрос этот прекратился. На Британских островах, например, в V в. н. э. снова вернулись к обработке железа по древним канонам кельтской, доримской традиции. Однако, как вскоре стало очевидно, полученный результат превзошел ожидания. Тем не менее имел место количественный упадок в производстве металлов, что было вполне закономерно. В то время наблюдался демографический и экономический кризис, так называемый кризис эпохи Великого переселения народов. Кроме того, прекратилось "серийное" производство, поставлявшее массовое вооружение римским легионам. Оружие постепенно превратилось в предмет роскоши. Оно украшалось искусными ремесленниками, стоило очень дорого. Короткий римский меч, "демократическое" оружие пеших массовых сражений, не вызывал особых проблем, особенно в том, что касалось его заточки. Им, как мы отмечали, наносился колющий удар. Но его постепенно вытеснял длинный меч с острозаточенным лезвием (спада, спата), оружие аристократическое, удар которым наносили сверху вниз, сидя при этом верхом на коне. Диодор упоминает spatha - длинный меч галлов. Прогресс налицо, ведь кузнецам удалось преодолеть неимоверную трудность ковку относительно большой массы железа. Чтобы выковать длинный клинок, кузнец должен был научиться спекать методом наложения небольшие порции металла. Тогда изделие приобретало слоистую структуру. Кельтское, а лучше сказать, галло-римское изобретение состояло в использовании не просто ковкого железа, а закаленной стали, конечно же стали полумягкой, в лучшем случае полутвердой. Твердые сорта стали же выплавлять не научились, да и сама закалка была недостаточно эффективной. Технология кельтов была связана с техническими приемами германцев.

Римлянам пришлось сдаться перед очевидным фактом. Оружие варваров, например готов, наследников восточной металлургии, намного превосходило римское. В этом Вегеций не сомневался. Эпические, хронографические, археологические источники засвидетельствовали ужасающие раны, которые наносил противнику короткий и прямой клинок, заточенный с одной стороны. Его называли "скрамасакс" (scramasax).

Германцы переняли от кельтов (трудно сказать, когда именно и при каких обстоятельствах, учитывая не только кельто-германскую близость, но и влияние на германцев культуры степей) искусство ковать из стали, похожей на дамасскую, длинный меч-спату, высоко ценившийся за красоту и эффективность.

О происхождении этой стали мало что известно. Правда, кое-кто из специалистов указывает на аналог дамасской стали, которую производили в Индии. По предположениям других, кельтская "дамасская" сталь, хотя бы отчасти, появилась самостоятельно. Сталеплавильни находились в римских владениях, часть их продукции шла на экспорт. Об этом свидетельствуют находки неподалеку от острова Альсен (Северный Ютланд) - многочисленные мечи, датируемые периодом около 240-400 гг. н. э. Они похожи на более поздние меровингские мечи.

Оставим, однако, в стороне вопрос о собственно кельтской стали. Речь пойдет об оружии, которое и типологически, и технологически восходит к кельтскому. На ютландских мечах стоят клейма с латинизированными (однако не латинскими) именами.

Высказывалась гипотеза о дунайском происхождении этого оружия, иными словами, о том районе, который начиная с гальштатской культуры [67], был центром высокоразвитого производства металлов. Следует заметить, что в эпоху Великого переселения народов этот район был охвачен бургундской миграцией. Известно также, что именно бургунды и готы более других восприняли культурное влияние степи. Это подтверждают и сказания об Аттиле. Сталь ютландских мечей весьма углеродиста. Но по структуре она представляет собой металл высокого качества.

Нам хорошо известен меч, изготовленный методом дамаскатуры, хотя и по образцам более позднего времени. В разных странах было найдено несколько сот меровингских мечей франкского и аламаннского производства V-VII вв. Их изготавливали довольно изощренным методом. Из заготовок - нескольких железных прутьев - выжигали углерод. Заготовки с высоким и низким содержанием углерода слоями накладывались друг на друга и подвергались ковке. Полученная таким образом пластина скручивалась винтом, расплющивалась и снова обрабатывалась на наковальне. Из трех-четырех прутов, обработанных таким способом, получали сердцевину клинка. В разрезе заметны чередования слоев железа и мягкой стали. К сердцевине приваривались "отрезки" от 0,4 до 0,6% содержания углерода. Продольные приварки скрепляли поперечными "врезками", чтобы увеличить сцепление сердцевины с приварком. Затем клинок зачищали и полировали. В готовом виде толщина его в среднем не превышала 5 мм. Длина колебалась от 75 до 95 см, ширина - от 3,5 до 6 см. Вес - в среднем около 700 г.

В канун каролингской эпохи клинок стали утяжелять, удлиняя и расширяя его. Это было предпринято в ответ на утяжеление оборонительного оружия и использование конным воином рубящего меча. От длины клинка зависела эффективность удара. Металлографический анализ показывает, что металл, полученный вышеописанным способом, имел достаточно однородную зернистую структуру. Это был максимум твердости и прочности, доступный для того времени. Слабое место метода - закалка. Столь поэтично воспетая германцами закалка стали была практически поверхностной. С современной точки зрения тогдашний клинок вообще не был закален. Пробы, проставленные на клинках подобного типа и других образцах (кованных из одного прута), показывают, что "дамасские" клинки были менее хрупкими и меньше деформировались, чем обычные. Но помимо высокого качества, это оружие обладало еще одним достоинством, снискавшим ему огромную славу,- красотой. Дамаскатура создавала на поверхности нового клинка драгоценный радужный перелив.

Впрочем, дамаскатура была не единственным техническим ухищрением для получения сияющего клинка. В германском сказании о Виланде-кузнеце изложен куда более сложный и хитроумный способ, правда, он требовал немалого времени. Проходили месяцы, прежде чем был готов заказ.

Находки археологов главным образом в торфяниках Ютланда и в бассейне Рейна, равно как и достоверные свидетельства арабских авторов, показали, что поэты Севера не фантазировали, описывая металлургическое производство. Меч действительно стоил целое состояние. Прекрасные образцы мечей находят в захоронениях только высокопоставленных особ. По сравнению с "демократическим" римским оружием, выпускавшимся серийно и без каких-либо особых украшений, драгоценный меч дает нам возможность понять, насколько при переходе от античности к средневековью и война и воин достигли высот аристократизма, сколь возросло общественное уважение к ним, прежде для Запада не характерное.

Согласно арабским источникам, отлично сработанный меч мог стоить до тысячи золотых денариев. Даже предположив, что цена назначена в период прекращения выпуска золотых монет на Западе и проведения каролингской денежной реформы и, следовательно, завышена, можно все же представить, какой колоссально высокой была стоимость оружия. Если учесть, что золотой денарий весил 4,25 г, то получается, что стоимость меча, пусть и в необычной обстановке, соответствует эквиваленту 4,250 кг золота. Действительно - целое состояние!

У современного человека не может не вызывать удивления тот факт, что столь драгоценные предметы хоронили тогда вместе с их покойным владельцем. Оставим в стороне абсолютные и относительные параметры тогдашней и нынешней экономики. Речь идет прежде всего о религиозно-магической ценности таких предметов, как меч. Его обрабатывали как величайшую драгоценность, оплачивали ценой целых состояний, брали с собой в самое долгое путешествие в тот край, откуда никто не возвращается. Подобно другу-коню, меч тоже неразлучный спутник воина.

Ковал меч кузнец - маг-ремесленник. Все стихии участвовали в его рождении: земля, из которой добыта руда, огонь, подчинивший ее человеческой воле, воздух, се охладивший, и вода, которая закалила металл. В сказании о Виланде участвует еще и священная птица германцев, чей язык понятен только посвященным,- гусыня, которой нет равных. Меч сакрален как таковой, что подтверждается как эпическими, так и юридическими германоязычными источниками.

Святость меча пришла из мира степей, а германцы сыграли здесь роль посредников. Создатели ее - иранские народы. Об аланах Аммиан Марцеллин говорил, что у них нет ни храмов, ни святилищ, нет даже крытой соломенной крышей хижины. Один обнаженный меч, воткнутый в землю, которому они поклоняются как символу своего бога войны, властелина земель, их кочевий. Геродот упоминал подобный обычай у скифов, приносивших в жертву коней и стада старому железному мечу, символизирующему, быть может, бога войны Ареса. Скифский Арес - это бог Батрадз, с телом из кованой стали, сросшийся со своим мечом настолько, что отождествляется с ним. Он расправляется с противниками одним ударом меча и повергает их под копыта своего боевого коня. Его стальное тело выковал небесный кузнец Курдалагон. Обратим лишь внимание на то, до какой степени этот бог - стальной всадник напоминает катафрактия. Заслуживает внимания и то, что религиозно-воинские обряды скифов и аланов (в широком смысле - сарматов) схожи друг с другом и в том, что касается, например, обычая подвязывать скальп, снятый с противника, к упряжи своего коня. Другой скифский обычай - чаша из черепа убитого врага перешел непосредственно к германцам. Вот почему сравнивать свидетельства отца историков Геродота с показаниями Аммиана Марцеллина и Павла Диакона [68] - занятие весьма поучительное. При всей необходимости осторожного отношения как к прямым, так и косвенным свидетельствам все сказанное ими подтверждает неоднократно повторенное на этих страницах суждение о культурной тюрко-монгольско-ирано-германской общности, сложившейся в среде народов-всадников. Взглянув на факты с западной точки зрения, мы замечаем, что культурная общность возникла как следствие гуннской волны, но предпосылки ее существовали еще задолго до того, как на горизонте появились гунны.

Обратимся, например, к религиозной символике вогнанного в землю меча как предмета культового поклонения. Его отголоски и сегодня слышны в кавказском и германском фольклоре. Меч пользовался почитанием еще в тот момент, когда волна гуннов поглощала аланов и готов. Меч имеет важнейшее значение в истории восхождения к вершинам власти самого Аттилы. Свои притязания на господство он обосновывал, используя знак богоизбранности - меч, который был найден каким-то пастухом на пастбище. Когда Аттила взял в руки меч, это оружие превратилось в символ власти, освященный древней традицией, в оплот и защиту гуннов. Когда-то в незапамятные времена народ гуннов потерял его, теперь же чудесным образом обрел. Вверив меч великому вождю, божественные силы передали ему тем самым осязаемый знак своего благоволения.

Элементы сакральности, связанные с символикой меча, которые можно вычленить в германских источниках, следующие: его чудесное происхождение, чаще всего божественное - сам бог вручает его герою; меч имеет личностную характеристику, что подчеркивается наречением его именем собственным; меч "испытывает потребности", "выдвигает претензии", даже "навязывает свою волю", то есть самовыражается как своего рода личность; меч свят настолько, что на нем приносят присягу.

Сигмунд, сын Вольсунга, получает по воле Одина меч, выхватив его без какого-либо усилия из Мирового древа, в ствол которого бог вогнал его по самую рукоять. Герой отказывается уступить его даже за целую меру золота, которая в три раза превосходит вес меча. С этим мечом он совершает великие подвиги. Клинок сломался только в тот момент, когда Сигмунд перестал пользоваться божественным благоволением. Он преломился, ударившись о копье самого Одина, который по-гомеровски вмешался вдруг в ход сражения. Жена Сигмунда сохранила обломки клинка. Из них был выкован меч Грам для сына, Сигурда, который прошел инициацию под руководством кузнеца. Грам творит чудеса героизма в мощной длани Сигурда: тут и разрубленная наковальня, и рассеченная шерстинка, увлекаемая течением реки, и, наконец, убийство дракона Фафнира. Инициация Сигурда завершается убийством самого кузнеца. Все это согласуется со схемой, хорошо известной этнографам.

Божественное происхождение и у меча, выкованного Виландом, научившимся мастерству у кузнеца-наставника Мимира и гномов с горы Каллав. Виланд вызывает на соревнование другого великого кузнеца - Амилиаса. Ставка жизнь, как часто случается в соревновании между сверхъестественными мастеровыми. Их мастерство окружено тайной. Амилиас выковывает железную кольчугу и шлем, но Виланд одним махом разрубает и шлем, и кольчугу, и самого соперника. Не поэтическое ли это преувеличение? Тут же вспоминается, реальное событие: гибель Одоакра, разрубленного пополам мечом Теодориха. Этим оружием восхищался Кассиодор. Гипербола не только поэтический прием, но и метод хронографической прозы и эпистолографии. И все же... когда собственными глазами видишь следы ужасающих ран на бренных останках воинов той эпохи, поднятых из могил, невольно спрашиваешь себя: неужели все, о чем говорится в текстах, всего лишь "гипербола"?

Другой меч чудесного происхождения - это Хрутинг, один из самых прекрасных, о которых известно с незапамятных времен. Клинок его из стали, закаленной соком ядовитых трав, кровью, добытой в сражении. Ни разу не подвел он воина, крепко сжимавшего его рукоять в пылу битвы, смело шедшего навстречу опасности. Это исторический меч, воспетый рунами. И еще он - меч Беовульфа [69], которым тот умертвил чудовище. Его клинок растворился в "ядовитой крови поверженного противника". В руке героя осталась драгоценная рукоять, которая тоже если и не божественного, то уж, во всяком случае, сверхъестественного происхождения. Этот меч выковали великаны.

Своему сокровенному боевому другу герой дает имя. Начертанные на клинке руны - магический язык меча. Тайна, окутывающая его происхождение, превращает меч в существо одушевленное, живое, со своим собственным характером - в личность. Меч Тюрвинг взыскует смерть человека всякий раз, когда его вынимают из ножен. Дайнслеф наносит незаживающие раны. Хвитинг поражает противника и исцеляет друга. Атвейг поет, когда воин обнажает его во время битвы, истекает кровью, когда где-нибудь далеко идет сражение [70]. Необыкновенное это оружие может выйти из повиновения и не подчиниться правилам погребального обряда: драгоценный дар должен перейти в руки преемника.

Значимость оружия, главным образом меча, среди германских народов отражена в юридических установлениях Оружие в центре всех основных моментов жизни юноши-воина. Оно дается ему как дар, когда он вступает в возраст совершеннолетия. Коль скоро юноша-воин в состоянии владеть оружием, то оно свидетельство его свободного состояния. Оружие - дар, которым обмениваются жених и невеста при вступлении в брак. И еще: оружие - часть ритуала присяги, священный знак - меч, вогнанный в землю по самую рукоять. В этом обычае нельзя не увидеть то, о чем было сказано выше. Это скифо-алано-гуннский ритуал. Присяга, приносимая на оружии, засвидетельствована в "Эдде", юридическими источниками едва ли не всех германских народов. До какой степени оружие выражает, вернее сказать, символизирует мужское начало, видно из законов аламаннов: представители обоего пола присягают на том, что им более всего дорого. Мужчины клянутся во имя войны, женщины - во имя материнства. Она клянется "сосцами своими" либо "грудью своей", он - "оружием своим". Особый вид присяги на оружии знаменует у северных народов вступление в военную свиту вождя - comitatus. По некоторым свидетельствам, воин, совершающий обряд вступления в comitatus, должен был приложить рукоять меча ко лбу, произнося при этом слова клятвы.

Священная и правовая значимость оружия, конечно же, не могла быть полностью предана забвению, когда германские варвары приняли христианство, религию мира, а не войны. Но закономерен вопрос, в какой степени они приняли эту религию на самом деле? Следует спросить, в какой степени их христианство было религией мира? Это центральная и многообразная тема. Сейчас же ограничимся повторением, быть может, известных фактов. Законы лангобардов и баваров, ставших христианами, говорят о "священном оружии", то есть таком, которое было освящено, очищено от скверны греха. На таком оружии закон разрешал приносить клятву. Таким оружием можно было пользоваться, чтобы вершить суд божий. Итак, освящение функционально и призвано оправдать в глазах новоиспеченных христиан сакральное использование оружия. Практика, разумеется, древняя и языческая, но столь прочно укоренившаяся в гражданском сознании и правовом обиходе, что отвергать ее, особенно в обществе, которое оправдывает войной существование своих институтов, вряд ли представлялось возможным.

Буквальное, или, если угодно, примитивно материалистическое, прочтение Священного писания подкрепляло практику применения оружия, включив его в новую систему ценностей. Меч - символ силы, справедливости, отмщения, не так ли? Разве Иисус не сказал, что не мир, но меч принес он на землю? У кого нет меча, пусть продаст плащ свой и купит меч? Не призывал ли св. Павел взять в руки меч господен, то есть слово господне? Не сказано ли в "Откровении от Иоанна" об обоюдоостром мече, исходящем из уст восседающего на белом коне и ведущего за собой рать ангельскую? Возражать, что аллегорический смысл всех этих призывов содержит отрицание применения оружия в земном царстве, бесполезно. Слова, особенно в понимании народов, приученных к магии, обладают самостоятельной ценностью, выходящей за рамки концепций, которые они выражают. Но сейчас нас интересует не столько действительное значение оружия в Священном писании, сколько тот смысл, который видели в нем "варвары".

Разумеется, с победой христианства мечи более не освящают при помощи рунических заклятий, хотя вполне вероятно, что в тайных закопченных мастерских германские кузнецы по-прежнему нашептывают за работой древние carmina, заклиная владыку подземного царства. Быть может, в намерения тех, кто насаждал христианство, входило, чтобы освящение оружия соответствовало двум взаимодополняющим целям: во-первых, ввести в круг христианской культуры, так сказать, "окрестить" древний священный обычай; во-вторых, изгнать во имя Христа дьявольские силы, гнездящиеся в оружии, очистить от них последнее прибежище старых языческих богов. Литургическое освящение сменяет древний магический ритуал. Вместо рун - надписи, в том числе и религиозного содержания. Не исключено, что справедливо мнение, будто при принесении присяги в христианскую эпоху главное значение имел не клинок меча, а рукоять. Действительно, в средние века рукоять меча все чаще использовалась в качестве хранилища реликвий. Приобретение рукоятью крестообразной формы могло привести при совершении ритуального акта к "исчезновению" функциональной значимости меча как орудия войны. Он становился символом, священным предметом. Однако христианское средневековье, хотя и пыталось заменить оружие святыми мощами при принесении присяги, в конце концов предпочло двусмысленность, заключив реликвии в рукоять холодного оружия.

С одной стороны, речь шла, по сути дела, об ассоциативной связи между хранилищем святынь и оружием, устанавливавшейся с той целью, чтобы клялись на святыне, а не на оружии как таковом; при этом отнюдь не страдали традиционные чувства германского воина, в нем не возбуждались отрицательные эмоции по отношению к новой религии. Но с другой стороны, не имеем ли мы дело с неким экспериментом, если и не магическим по своей сути, то уж, во всяком случае, имеющим определенный магический компонент? Вделанные в рукоять святыни, быть может, увеличивали силу оружия, обеспечивая неуязвимость своего хозяина наподобие волшебных мечей германского эпоса, тех самых, которые пели и жаждали кровопролития. Сама крестовина рукояти на протяжении всего "золотого времени" рыцарства, не выполняла ли она апотропеическую функцию? "Се крест Господен, которого бегут враги",гласила, например, ритуальная формула поклонения св. распятию. Снова война как психомахия. В эту концепцию прекрасным образом вписывается и этот элемент.

Вспомним великолепный пример оружия - хранилища святыни. В рукоять своего меча-спаты Дюрандаль Роланд вделал: кровь св. Василия, нетленный зуб св. Петра, власы Дионисия, божия человека, обрывок ризы Приснодевы Марии. В рукояти другого меча - гвоздь из распятия. Воин, присягнувший на подобной святыне и нарушивший данное слово, был уже не просто клятвопреступником. Он совершал святотатство.

Христианские нововведения на примере святынь достаточно очевидны. Но была и невидимая сторона оружия, действовавшего в рыцарском эпосе. Оно по-прежнему не порывало с германской мифологией. Его нарекали собственным именем: Дюрандаль Роланда, Жуаёз Карла Великого, Экскалибур легендарного короля Артура. Рождение оружия окутано покровом тайны. Экскалибур, например, добыт из скалы, но чудесным образом исчезает, как только умирает король. Чья-то неведомая длань, восстав из водяной пучины, похищает меч. Ангел вручает оружие Карлу, чтобы он наградил им лучшего из своих воинов-вассалов. Оружие всегда личность. Карлов меч "не желает" ломаться в роковой день Ронсевальского побоища, "не хочет" оставить своего сеньора. Меч одушевленное, очеловеченное существо, могущее внушать к себе любовь. Немало сказано о том, что в "Песне о Роланде" отсутствуют женские персонажи и любовная интрига. Патетическое и мимолетное видение Альды не в счет. Но забывают при этом о любовном гимне, который пронизан высоким чувством, идущим из глубины сердца, когда Роланд обращается к своей верной подруге-спате - Дюрандаль (spatha - ж.р.); обрекая ее на "вдовство", Роланд оплакивает судьбу Дюрандаль, ведь она остается одна, без своего господина. Он умоляет ее выполнить его последнюю волю и, наконец, заключив в прощальном объятии, обещает ей верность за гробом.

Роланд умирает, но, готовясь переступить порог между жизнью и смертью, даже и не помышляет о прекрасной Альде, вскоре угасшей от горя и любви к своему суженому. Нет, не восхитительные переливы ее златых локонов возникают перед угасающим взором рыцаря. Он видит стальной блеск клинка своей боевой подруги.

Даже умирая, Роланд все-таки успевает закрыть своим телом возлюбленную спату. Христианский рыцарь поступил так, как поступали все воины, чьи бренные останки покоятся в торжественной тишине франкских, аламаннских и лангобардских погребений. Прошли века, и рука любознательного археолога совлекла с них покров тайны.


Истоки средневекового рыцарства >>> Франко Кардини

http://imtw.ru/topic/23926-%D0%B8%D1%81%D1%82%D0%BE%D0%BA%D0%B8-%D1%81%D1%80%D0%B5%D0%B4%D0%BD%D0%B5%D0%B2%D0%B5%D0%BA%D0%BE%D0%B2%D0%BE%D0%B3%D0%BE-%D1%80%D1%8B%D1%86%D0%B0%D1%80%D1%81%D1%82%D0%B2%D0%B0/