История Европы
История Европы в Средние века
Исторический период, следующий после Античности и предшествующий Новому времени. Российская и западная медиевистика считают началом Средневековья крушение... читать далее »
Статьи по Истории Европы в Средние века
17.04.2013 17:03

История Англии и шекспировские короли. Гарфлёр и Азенкур (1413–1415). История Европы в средние века.

История Англии и шекспировские короли. Гарфлёр и Азенкур (1413–1415)
К лику королей-героев, помимо Ричарда Львиное Сердце, англичане, безусловно, и сегодня причисляют Генриха V. Насколько он заслуживает такой чести — на этот вопрос еще предстоит дать ответ. Образ героя ему, в общем-то, создал Шекспир. Тем не менее факт остается фактом: Генрих V дважды набирал самые мощные для того времени и самые оснащенные экспедиционные силы, переправлял их во Францию — что само по себе уже немалое достижение — и в первом случае в одном из величайших сражений в английской истории одержал блистательную победу над армией, многократно превосходившей его войска по численности. С другой стороны, интервенции замышлялись и предпринимались на основе притязаний, не мотивированных, что бы ни говорил сам Генрих, ни правовыми, ни моральными принципами. А та битва, от которой он в последний момент хотел уклониться, стала символом преступной военной авантюры, бессмысленного смертоубийства и зверств, беспрецедентных в истории Англии.

Генрих в первую очередь и прежде всего был ратоборцем. В возрасте двенадцати лет он сопровождал Ричарда II во втором походе в Ирландию. Позднее, после низложения Ричарда и захвата трона отцом, принц доблестно сражался при Шрусбери и командовал армиями в кампаниях против Глендоуэра в Уэльсе. Всегда и везде принц проявлял исключительную отвагу. Ко времени восхождения на престол двадцатипятилетний Генрих уже был многоопытным полководцем, владевшим искусством ведения и решающих сражений, и осад, и партизанских войн; его любили, и ему доверяли в войсках. Но в молодые годы принц приобрел немало и других полезных навыков. На посту констебля Дувра и губернатора Пяти портов он многое узнал о мореплавании и кораблях, а во время долгой и мучительной болезни отца имел возможность попробовать себя и в государственном управлении.

Мы нисколько не удивились, прочитав в хрониках о том, что уже в юности Генрих отличался большой физической силой: он двигался в тяжелых рыцарских доспехах так, словно на нем были не латы, а легкий плащ. Принц обладал и более чем привлекательной внешностью, о чем мы можем судить по свидетельствам, оставленным людьми, его знавшими лично. У него были густые каштановые волосы, карие глаза, холеная гладкая кожа, ослепительно белые ровные зубы и слегка раздвоенный подбородок. Не могли удивить нас и впечатления о характере Генриха, которые не совпадали с расхожим представлением о разгульной жизни принца. Истории о его беспутстве были известны, однако те, кто встречался с Генрихом после его вхождения во власть, уже считали их неправдоподобными. После того как Генрих принял корону, он поставил крест на грехах молодости. В день коронации, проходившей в воскресенье, 9 апреля 1413 года, когда за окнами бушевала пурга, он выглядел серьезным и насупленным и практически не притрагивался к яствам на банкете, завершавшем церемонию. Став королем, Генрих демонстрировал неизменное благочестие, столь рьяное, что оно казалось чрезмерным даже по стандартам того времени и давало повод для обвинений в ханжестве. Не исключено, что проступки отца терзали его душу; отчасти по этой причине он ускоренно завершил реконструкцию нефа Вестминстерского аббатства при финансовой помощи Ричарда Уиттингтона, служившего мэром Лондона и в 1397–1398 годах, и в 1406 году, и затем в 1419-м. Известны и другие его богоугодные деяния. Он учредил, например, фонд вспомоществования бедным при лондонской церкви Святого Джайлза в Крипплгейте, основал монастырь Святой Бригитты[131] в Туикенеме в Мидлсексе, названный Сайоном; это наименование по иронии судьбы впоследствии получил грандиозный особняк давних его врагов — Нортумберлендов.

С первых дней Генрих V мог пользоваться благами популярности, которой не имел отец. Это подтвердилось уже на первом парламенте, собравшемся в Расписной палате Вестминстера 15 мая 1413 года: ему со всей охотой выделили щедрые субсидии, в том числе 10 000 фунтов, как было специально отмечено, «на проживание, почивальню и гардероб». Некоторую досаду могло вызвать требование выслать из королевства всех валлийцев и ирландцев. Но даже самые твердолобые приверженцы «Малой Англии» понимали нереальность этой затеи, и никто не обратил внимания на то, что о парламентском воззвании вскоре все позабыли.

Пожалуй, самой главной и тяжелой проблемой, с которой на первых порах столкнулся Генрих, была активизация лоллардов. За десятилетие их численность существенно выросла, особенно в западных районах вдоль границ с Уэльсом, где ими руководил один из ближайших бывших соратников короля сэр Джон Олдкасл[132]. При Генрихе IV он избежал гонений, возможно, благодаря проявленной воинской доблести, а может быть, и в силу баронского титула и огромного поместья Кобем, приобретенных вместе со второй женой в 1409 году. С восшествием на трон нового короля началась очередная волна сжигания еретических книг во дворе собора Святого Павла, и среди них обнаружился сборник кратких, но чрезвычайно опасных трактатов: как выяснилось, он принадлежал Олдкаслу. Его тут же вызвали в Кеннингтон, где он предстал перед королем и «почти всеми прелатами и лордами Англии». Сэр Джон подтвердил, что книга — его, но он никогда ее не читал. Однако епископы во главе с архиепископом Арунделским настаивали на том, чтобы Олдкасл либо отрекся от своих убеждений, либо понес наказание. Барон наотрез отказался, и после того как он не поддался и уговорам короля, пытавшегося переубедить своего друга, его отлучили от Церкви и отправили в Тауэр.

Суд состоялся в зале капитула собора Святого Павла 23 и 25 сентября 1413 года. Допрос вели архиепископ Арунделский и епископы Ричард Клиффорд (Лондона) и Генри Бофорт (Винчестера) в присутствии двенадцати докторов права и богословия, исполнявших роль асессоров. Олдкасл, активно переписывавшийся с чешским реформатором Яном Гусом, изложил свои воззрения, ясно дав понять, что вовсе не намерен от них отрекаться. Он подтвердил, что признает все таинства, предустановленные Богом, в том числе и причащение к телу Христову в форме хлеба, но заявил: если Церковь полагает, что после освящения хлеб перестает быть хлебом, то ошибается, поскольку отравлена папизмом. Исповедь же сама по себе может быть целительной, но необязательно ведет к спасению. Завязался горячий диспут, закончившийся тем, что Олдкасл назвал папу антихристом, а всех прелатов и монахов — его прихвостнями. После этих слов уже не было нужды его защищать. Архиепископ Арунделский — правда, без особого желания — объявил Олдкасла еретиком и передал для наказания светской власти. Однако и тогда ему отвели на размышления сорок дней: и Генрих и архиепископ Арунделский посылали к еретику видных теологов, пытавшихся его уломать, но лорд остался непреклонен.

Затем ночью 19 октября Олдкасл исчез. Как ему удалось бежать, неизвестно. Ходили слухи, будто побег устроил сам король или Бофорт, однако, судя по тому, что нам известно о Генрихе, эта версия маловероятна: он поклялся расправиться с лоллардами, Олдкасл был их вождем, и старые узы дружбы вряд ли могли помешать ему исполнить свой долг. Согласно королевскому капеллану, лорд притворился, что сдается, с него сняли кандалы, и он пустился в бега. В любом случае не обошлось без заговора, в котором участвовали тысячи его сподвижников: вскоре после исчезновения Олдкасла появились признаки грядущего восстания. Первый замысел — захватить короля в его дворце Элтем на представлении пантомимы в день Богоявления, 6 января 1414 года, — был раскрыт своевременно. Генрих сразу же выехал в Лондон и поселился в небольшом монастыре Клеркенуэлла. Сюда ему и доставили вести о том, что около 20 000 лоллардов со всех концов Англии через три дня соберутся на Фиккеттс-Филде (теперь Линкольнз-Инн-Филдз) и потом двинутся через весь Лондон на борьбу против «поповского государя».

Еще в детстве Генрих слышал истории о восстании Уота Тайлера, случившегося за шесть лет до его рождения, и не хотел, чтобы повторилось нечто подобное. Вечером 9 января он приказал закрыть все ворота Лондона, с тем чтобы отрезать мятежников города от повстанцев, идущих к столице, а сам с внушительной армией направился к Сент-Джайлз-Филдз, находившейся в миле или двух к северо-западу от места сбора лоллардов: отсюда ему не составило никакого труда отлавливать отряды бунтовщиков, разоружать и заключать под стражу. Для вынесения приговоров была создана специальная комиссия, и еще до суда на Сент-Джайлз-Филдз выросли виселицы. О действительных намерениях повстанцев никто не знал; не исключено, что их цели были сугубо мирные: добиться права свободно следовать своим верованиям, — но Генрих и не думал разбираться в их претензиях. Всем им было предъявлено одно и то же абсурдное обвинение: заговор, имеющий целью убить короля, его братьев, главных прелатов и лордов, осквернить и разрушить соборы, церкви и монастыри, присвоить их имущество, заставить монахов и монахинь заниматься мирским трудом, назначить Олдкасла регентом королевства.

Многие лолларды, наверное, еще раньше поняли, куда их заманили вожаки, и вернулись домой; другие, возможно, успели сбежать, воспользовавшись темнотой. Как бы то ни было, только на Сент-Джайлз были казнены более ста человек, прежде чем комиссия перенесла свою деятельность и на другие районы страны. Крах затеи с восстанием был настолько очевиден, что уже к концу месяца Генрих прекратил гонения, а в марте, почувствовав себя в полной безопасности, объявил всеобщую амнистию. Мятежников, находившихся в заточении, освободили, наложив на них штрафы, и они разошлись по домам. Их вождь сэр Джон Олдкасл, несмотря то что за его поимку была обещана награда в размере 1000 марок, пребывал на свободе еще почти четыре года и продолжал сеять смуту. Лишь в конце 1417 года его изловили в приграничье Уэльса и, тяжело раненного, привезли в Лондон. У него уже не было никаких шансов на прощение. 14 декабря его осудили как изменника и еретика и в тот же день «частично повешенного сожгли» на Сент-Джайлз: он пережил своего чешского друга Яна Гуса на два с половиной года и умер почти такой же смертью. Однако кровь мучеников, как мы уже не раз убеждались, живительная: на верованиях Олдкасла и Гуса, ради которых они погибли, вырос протестантизм, процветающий и поныне.

Покончив с угрозой лоллардов, Генрих теперь мог обратить свое внимание на Францию, которую и парламент, собравшийся в Лестере 30 апреля 1414 года, определил как «главного врага». Столетняя война продолжалась. Установившееся затишье поддерживалось перемириями, которые время от времени возобновлялись; последнее — на двадцать пять лет — было подписано Ричардом II в 1396 году, когда он женился на юной Изабелле Французской. Все эти перемирия создавали видимость добрососедства. Хотя армии оставались дома, побережья обеих стран подвергались эпизодическим нападениям. В семидесятых годах французские налетчики сожгли дотла Рай и Уинчелси[133], а английские пираты и через тридцать лет совершали набеги на порты и прибрежные деревни северной Бретани. Попытки французов взять Бордо в 1406 году, походы во Францию Арундела в 1411 году и Кларенса — в 1412-м, свидетельствовали лишь о том, что перемирие временное и полномасштабная война неизбежна. По крайней мере так думал Генрих: он должен завладеть тем, что принадлежит ему от рождения, — французской короной.

Как мы уже видели, аналогичные претензии выдвигал почти столетие назад его прапрадед Эдуард III — на том основании, что его мать была законной наследницей бездетного короля Карла IV[134]. Французы отвергли его поползновения, сославшись на Салический закон, признающий только наследников мужского пола. Корона таким образом перешла к двоюродному брату Карла Филиппу Валуа. После Филиппа уже три короля правили Францией. Генрих, замахнувшись на корону Франции, ставил под сомнение и легитимность последних четырех французских монархов. Однако и его заявка на трон была спорной. Если уж говорить о правах, то их теоретически было больше у графа Марча, законного наследника Ричарда II, а не у сына узурпатора. Но естественно, подобные детали мало интересовали Генриха. «Нет короля у Англии, если он и не Франции король» — это слова Шекспира, но сказаны они Генрихом[135]. Он отличался прямотой и твердостью характера, ему были чужды юридические премудрости, английский монарх-полководец видел мир по-своему и в начале лета 1414 года уже был готов начать нешуточную войну.

Время для нападения он выбрал самое благоприятное. Францию, парализованную полоумным королем, раздирала междоусобица: Карл Орлеанский и арманьяки боролись с герцогом Бургундским. Англия же по-прежнему владела двумя стратегическими плацдармами — Кале и Бордо, хотя в случае конфликта они скорее всего оказались бы бесполезными. Побуждали его к развязыванию заграничной авантюры и домашние трудности. Восстание лоллардов, пусть и безнадежное, произошло через десять месяцев после восшествия на престол и поколебало его уверенность в себе. Оказалось, что он вовсе и не столь популярен, как ему думалось. Королю надо было поднять свой авторитет и отвлечь внимание от неприятностей, так некстати омрачивших начало его правления. Генриха тревожило и то, что в стране томится без дела огромное число солдат, лишенных возможности грабить и мародерствовать: если их не занять на войне, то они примутся разбойничать по деревням.

В начале 1415 года Генрих отрядил к французскому двору дядю Томаса Бофорта во главе внушительной делегации священнослужителей и лордов, вооружив ее перечнем не менее внушительных требований в соответствии со старым, как сама дипломатия, принципом: преднамеренно выдвигать более слабой нации заведомо неисполнимые условия, а после отказа согласиться с ними объявлять ей войну. На первом месте, конечно, стояла заявка на французскую корону. Если эта просьба будет отвергнута, в чем вряд ли кто сомневался, то Франция должна была уступить Нормандию, Мен, Анжу, Турень и все территории, отошедшие к Эдуарду III по договору, подписанному в Бретиньи в 1360 году[136]. Далее дяде предстояло истребовать половину Прованса с замками Бофор и Ножан как части ланкастерского наследства Джона Гонта. Территориальные притязания составляли значительную часть французского королевства, но Генрих на этом не остановился. Он еще настаивал на немедленной оплате задолженности по выкупу Иоанна II, плененного во время битвы при Пуатье в 1356 году, а она достигала суммы в 1 600 000 золотых крон. И наконец, король просил руки дочери Карла VI Екатерины с приданым в размере 2 000 000 крон.

Франция к войне была совершенно неготова и могла бы заплатить даже очень большие деньги, чтобы ее избежать. Однако требования Генриха оказались непомерными. Французские переговорщики, которых возглавлял герцог Беррийский, предложили солидную прибавку к английскому герцогству Аквитания, а приданое Екатерины с первоначальных 600 000 крон увеличили до 800 000. Бофорт безапелляционно отверг их условия и возвратился со своей свитой в Англию на доклад к королю. Генрих был удовлетворен. Он получил то, что хотел. Дипломатия могла подарить ему новые территории и существенно обогатить, но корону могла дать только война.

Послы вернулись, и Генрих сразу же начал готовиться к походу. Перво-наперво ему надо было решить проблему транспортировки войск: он отправил своих уполномоченных во все порты от Ньюкасла до Бристоля с поручением изымать корабли определенного водоизмещения и набирать для них команды. Одновременно два рыцаря подыскивали нужных людей в Нижних странах. Менее чем через полгода у Генриха уже имелось 1500 кораблей, стоявших на якорях в гаванях южного побережья от Саутгемптона до Портсмута. Сам же король занимался формированием армии. Он нанял около 2500 тяжеловооруженных всадников — облаченных в доспехи рыцарей со своими оруженосцами и пажами — и до 8000 лучников, а также пушкарей, саперов, оружейников, конюхов, хирургов, поваров, шорников, кузнецов, капелланов, включив в свою рать даже 15 менестрелей. К армии примкнули толпы нахлебников, они тоже могли пригодиться на войне. Всем полагалось вознаграждение в соответствии с рангом и социальным положением: герцогам — 13 шиллингов 4 пенса в день, лучникам — 6 пенсов. Армия стоила дорого: Генрих задолжал огромные деньги богатым гражданам, заложив почти все, что имело хоть какую-то ценность, включая королевские регалии и драгоценности.

Пока армия формировалась и снаряжалась, Генрих совершил паломничество к мощам святой Уинифриды в Холиуэлле (Флинтшир), проделав путь в 160 миль туда и обратно, а 16 июня уже присутствовал на торжественной литургии в соборе Святого Павла. Затем он снова отправился на южное побережье, остановившись на какое-то время в Винчестере, чтобы принять делегацию французского двора, предпринявшего последнюю попытку предотвратить вторжение. Король встретил французских послов со всеми почестями, осыпал их щедрыми дарами, но даже и обсуждать не стал предложенный ими новый вариант брачной сделки — 900 000 крон приданого за Екатерину. Экспедиция, вежливо объяснил им Генрих, уже готова к отправке. Назад пути нет.

Генрих задержался лишь потому, что 31 июля к нему в замок Портчестер близ Портсмута заявился граф Марч с крайне неприятными вестями: о новом заговоре против короля, заглавную роль в котором играл бывший зять[137] Марча Ричард Конисборо (Конисбург), граф Кембридж и младший брат герцога Йорка. После смерти первой жены Анны Мортимер Ричард женился на сестре мужа дочери Гарри Перси[138] и стал, таким образом, тесно связан с семьей Нортумберленд, особенно с кузеном Хотспера, неким сэром Томасом Греем. Он планировал — при содействии шотландцев, Глендоуэра с его валлийскими повстанцами и лоллардов Олдкасла — 1 августа убить Генриха и его братьев и провозгласить королем Марча как законного наследника Ричарда II. Третьим заговорщиком был один из самых доверенных наперсников короля, «которого он очень любил и который много раз спал в его покоях»[139], Генри, лорд Скруп Мешемский, племянник того самого архиепископа Скрупа, которого Болингброк казнил десять лет назад. Заговорщики посвятили Марча в свои планы еще 21 июля, и только через десять дней он решился на то, чтобы их выдать.

Генрих отреагировал молниеносно. Он созвал совет своих главных магнатов, включая Кембриджа, Грея и Скрупа, и объявил на нем о том, что до него дошли слухи о заговоре, в которые трудно поверить. Во взгляде и словах короля, видимо, было нечто такое, что заставило заговорщиков сразу же во всем сознаться, правда, Скруп утверждал, будто он ничего не знал о намечавшихся убийствах. Всех троих приговорили к повешению, потрошению и обезглавливанию (to be hanged, drawn and beheaded). По инициативе короля повешение отменили, а Кембриджа и Грея избавили и от потрошения, и только одного Скрупа выпотрошили, растянули на деревянной раме и проволокли по улицам Саутгемптона до северных ворот, и там за городской стеной им всем отсекли головы. Потом голову Скрупа выставили на воротах Йорка, Грей же украшал Тауэр в Ньюкасле — в назидание северянам. А как Генрих должен был поступить с графом Марчем? Он вроде бы раскрыл заговор, но сделал это лишь через десять дней и наверняка из желания спасти свою шкуру. Как бы то ни было, 9 августа король простил графа, и через два дня, в воскресенье, 11 августа, оставив регентом своего брата Джона, герцога Бедфорда, и взяв с собой еще не заложенные регалии и тяжеленную частицу Креста Господня, отправился на борту «Ла Трините Руаяль» на ту сторону пролива, в Гарфлёр.

Генрих сосредоточивал свои войска в Гемпшире, а не в Кенте, и одно это указывает на то, что с самого начала он не собирался идти в Кале, хотя этот порт и ближе к Англии. Солент предоставлял ему отличную естественную гавань, и, кроме того, устье Сены открывало прямой, менее ста миль, речной путь в Париж. Единственным серьезным препятствием был сам Гарфлёр: замок, нависавший над гаванью, считался неприступным. Крепостные стены тянулись на 2,5 мили от берега до берега, надежно защищали его широкий и глубокий ров и 26 башен. Флотилия Генриха бросила якоря в устье вне досягаемости крепостных пушек, а армия высадилась на заболоченной низине к востоку от города и начала устанавливать осадные орудия. На следующий день Генрих приступил к штурму крепости.

Осада длилась пять недель, быстро превратившись в сплошной кошмар. В августовском пекле болота, и без того болезнетворные, кишели мухами, солдатский рацион состоял в основном из прогнивших фруктов, сомнительных моллюсков и нормандского сидра, и очень скоро армия стала таять на глазах из-за эпидемии лихорадки и дизентерии. В течение одного месяца умерли епископ Нориджский и граф Суффолк, много рыцарей и около 2000 пехотинцев, еще 5000 человек, включая брата короля герцога Кларенса и графов Марча и Арундела, отправили на носилках в Англию. Однако тяжело было и жителям Гарфлёра. Они уже почти голодали, и 18 сентября командующий гарнизоном герцог д’Эстутвиль запросил у короля условия перемирия. Поначалу Генрих хотел потребовать безоговорочной капитуляции, но, вспомнив о плачевном положении собственной армии, разрешил городу послать делегацию к дофину в Руане с просьбой о помощи, поставив одно условие: если за четыре дня подмога не придет, то Гарфлёр должен прекратить сопротивление. Делегация получила отказ на том основании, что французская армия еще не готова к военным действиям, и 22 сентября, как и было условлено, д’Эстутвиль заявил о капитуляции. После этого армия Генриха помпезно и торжественно вошла в город, король снял обувь и босой проследовал в церковь Святого Мартина, чтобы возблагодарить Господа.

Генрих обошелся с гражданами Гарфлёра не столь сурово, как это обыкновенно происходило в подобных ситуациях. Город не подвергся разграблению, лишь были захвачены знатные горожане для того, чтобы за них получить выкуп. Тем, кто согласился присягнуть на верность английской короне, разрешили остаться в городе. Тех же, кто отказался — их насчиталось около 2000 человек, включая женщин и детей, — выдворили за ворота. (Большинство этих людей подобрала французская армия и поселила в Руане.) Генрих сразу же отрядил гонца к дофину, предложив ему сразиться в единоборстве: после смерти Карла VI победителю поединка и достанется корона Франции, — но это был пустой жест. Девятнадцатилетний дофин, повеса и развратник, скончавшийся через год от дизентерии, вряд ли мог выстоять против профессионального воина на восемь лет его старше и в расцвете жизненных сил.

В Гарфлёре Генрих, можно сказать, одержал победу, о чем и было сообщено в Лондон. А с другой стороны, он потерпел катастрофу. Смерти и эпидемии выкосили треть его армии. От 2500 тяжеловооруженных рыцарей, отплывавших вместе с ним во Францию, осталось около 900; уцелело в лучшем случае 5000 лучников. О ни каком походе на Париж уже не могло быть и речи. Самым разумным для него было бы оставить гарнизон для защиты захваченного города и вернуться в Англию. Его репутация могла пострадать, но по крайней мере он имел бы право гордиться завоеванием во Франции еще одного плацдарма. Однако для короля экспедиция еще не закончилась. Потери его нисколько не смутили, и он объявил уцелевшим командирам о том, что теперь они двинутся в направлении Кале.

Большинство его военачальников с полным основанием могли обвинить своего короля в безумии. Кале от Гарфлёра отделяло 150 миль труднопроходимых равнин и холмов, усеянных враждебными замками и укрепленными городами и пересеченных реками, которые вот-вот разольются из-за осенних дождей. И французская армия, как уже стало известно, получив долгожданные подкрепления от арманьяков, численно превосходила истощенные английские войска и с легкостью могла преградить им дорогу. Король обо всем этом, конечно, знал, но уже ничто не могло заставить его изменить свое решение. Оставив в Гарфлёре дядю Томаса Бофорта, графа Дорсета, и гарнизон в 1200 человек, 8 октября Генрих дал приказ отправляться в дальний путь.

Первая неделя прошла без особых приключений. Случались отдельные стычки, но армия Генриха уверенно продвигалась вперед, французы отступали, города-крепости беспрекословно сдавались, остались позади реки Бетюн и Бресль. Серьезная трудность возникла, когда англичане подошли к Сомме. В ее устье находился брод, известный под названием Бланш-Таке: по нему 69 лет назад шел к Креси Эдуард III. Теперь же французы обставили его рядами заостренных свай, а подходы к нему охранял кавалерийский отряд. Генриху ничего не оставалось, как повести свою армию вверх по течению в поисках другого места для переправы. Англичане прошли по левому берегу реки почти 60 миль, миновали и Абвиль, и Амьен, пока не набрели на удобный брод возле деревни Бетенкур, где наконец и перебрались на правый берег. Они уже десять дней были на марше и смертельно устали. А до Кале еще надо было преодолеть более 100 миль и идти по дорогам, на которых их где-то непременно поджидает враг.

Едва они успели отойти от Соммы, как прискакали французские герольды и сообщили королю: их армия действительно находится неподалеку, и он должен вступить в решающее сражение на местности, как было установлено правилами средневекового рыцарства, не дающими преимуществ ни одной из сторон. Генрих воспринял вызов с радостью (в отличие от большинства его людей, которые, по свидетельству королевского капеллана, возлагали надежды только на милость Божью), и решив, что французы сразу же нападут, облачился в доспехи, повелев рыцарям сделать то же самое. Однако противники не встретились еще три дня, и только 24 октября на рассвете англичане увидели французскую армию, расположившуюся на противоположном берегу речки Тернуаз. Воспользовавшись мостом, войско короля перешло на другую сторону водной преграды, но Генрих понимал, что от битвы ему не уйти, и скоро стало ясно, где она произойдет — на открытом поле в 30 милях к северо-западу от Арраса, между двумя соседними деревнями Трамкуром и Азенкуром. Наблюдая за тем, как французы готовятся к сражению, Генрих наконец начал осознавать трагизм своего положения. Он не только значительно уступал в численности войск — в соотношении один против пяти или даже шести, — его люди были на грани физического истощения после двухнедельного марша, а французы — бодры и полны сил. И тогда он принял решение, которое обычно игнорируется историками-патриотами (так поступил и Шекспир): запросил мира. Король отправил во французский лагерь пленников, захваченных по дороге из Гарфлёра, и предложил в обмен на беспрепятственное продвижение к Кале вернуть оккупированный город и все другие завоевания с полным возмещением нанесенного ущерба. Конечно, он вряд ли рассчитывал на положительный ответ, но по крайней мере мог отсрочить начало сражения хотя бы на одну ночь и дать своим воинам время на отдых.

Всю неделю почти непрерывно лили дожди. Накануне небо снова заволокло тучами, с наступлением вечера опять пошел сильный дождь, продолжавшийся практически всю ночь. И рыцари, и латники, и лучники мокли под открытым небом: едва ли кто-либо из них смог заснуть тогда. Не думали они тогда и о том, что этот почти беспрерывный ливень спасет их, словно ниспосланный самим Богом.

* * *

Утром в пятницу, 25 октября — это был День святых Криспина и Криспиана, — дождь прекратился. Ливни превратили недавно вспаханные луга между лесами Трамкура на востоке и Азенкура на западе в непролазную хлябь. Французы не ответили на предложения Генриха, и противники начали готовиться к бою. Генрих разделил свою армию на три баталии, выстроив их в одну линию. Сам король в сюркоте, на котором английские леопарды соседствовали с французскими лилиями, и в шлеме, украшенном изящной золотой короной, возглавил центр. На правом фланге он поставил кузена своего отца Эдуарда, бывшего графа Ратленда, а потом Албемарла, наследовавшего в 1402 году титул герцога Йорка. Левый фланг Генрих поручил одному из самых верных генералов, лорду Камойсу. Все три крыла, в которых тяжеловооруженным всадникам предстояло сражаться пешими, с флангов поддерживались отрядами лучников.

Французские командующие, коннетабль Шарль д’Альбре и маршал Жан Бусико, построили свои войска иначе. Узкое пространство между лесами — около 1200 ярдов — не позволяло им организовать значительно более многочисленную армию в одну линию, и они сформировали колонну, состоявшую из трех рядов, располагавшихся один за другим, а на флангах переднего ряда поставили тяжелую кавалерию. Между рядами спешившихся рыцарей разместились отряды арбалетчиков: французы не учли опыт прошлых войн и по-прежнему игнорировали длинные луки. Правда, у них еще имелось несколько легких пушек, но они так и не пригодились. Французы полагались на свое преобладающее численное превосходство и кавалерийский фланговый натиск, с которого они и собирались начать наступление.

Остается лишь удивляться тому, что они совершенно не приняли во внимание последствия непогоды. Рыцарь, вооруженный и облаченный в доспехи, весит немало, и для успешного кавалерийского натиска, естественно, необходима сухая и твердая земля. Коннетабль дал сигнал начинать атаку в одиннадцать часов, и когда кони двинулись вперед, они сразу же стали вязнуть в грязи. В ней же оказывались и всадники, вынужденные спешиваться и идти дальше на своих двоих. Лучники Генриха моментально засыпали их стрелами, перебив уже в самом начале неимоверное число и кавалеристов и пехотинцев, а потом, сменив луки на короткие мечи, топоры и дубины, быстро расправились и с теми немногими французами, сумевшими прорваться к боевым порядкам англичан. Захлебнулась в крови и вторая атака, которую возглавил герцог Алансон. Третья же попытка сокрушить англичан закончилась позорным бегством.

Именно тогда, когда победа уже была гарантированно обеспечена, Генрих отдал приказ, которым навеки себя запятнал. Он повелел предать смерти всех пленников, исключая знатных дворян, за которых можно получить солидный выкуп. Что заставило его принять это решение, нарушавшее военные традиции Средневековья? Бытует мнение, будто бы его насторожил некий маневр французской кавалерии, который он принял за подготовку нападения с тыла. Возможно. Хотя никакой атаки не последовало. Многие отказались исполнить приказ, несмотря на угрозу вздернуть на виселицу за неповиновение. Королю пришлось отрядить своих 200 лучников для казни французов. Таков был постыдный финал одной из величайших побед в истории Англии.

Около двух-трех часов пополудни все было кончено. Оставалось только подсчитать потери и по возможности установить личности убитых. Потери французов были чудовищные: из 20 000 человек погибло более трети — 7000, в том числе коннетабль, герцоги Алансон и Бар, братья герцога Бургундского Антуан, герцог Брабантский и Филипп, граф Невер. Пали на поле брани 1560 рыцарей, около 5000 тяжеловооруженных всадников и неизвестное число простых воинов. В плену оказались маршал Бусико и герцоги Орлеанский и Бурбонский. Генрих потерял самое большее 1600 человек, а возможно, даже меньше (по некоторым оценкам — не более 400). Лишились жизни только двое знатных дворян — юный граф Суффолк, чей отец погиб при Гарфлёре, и сорокадвухлетний герцог Йорк, у которого, видимо, случился сердечный приступ: его тучное тело не смогло справиться с тяжестью доспехов. Останки герцога впоследствии перевезли в Англию и похоронили в замке Фодерингей.

Ввиду тактики, примененной французами, и неблагоприятных условий для действий тяжелой кавалерии, победа англичан, можно сказать, была предопределена. Однако их триумфу способствовали и другие факторы. Английской армией повелевал один командующий, уже зарекомендовавший себя превосходным полководцем, сражавшийся как лев в продолжение всей битвы и спасший жизнь брату, герцогу Глостеру. Французы же были разобщены, никто из генералов не взял на себя руководство сражением; более того, на них оказывали влияние династические раздоры. И конечно же, и на это стоит еще раз указать, поскольку такое пренебрежение очевидными вещами совершенно необъяснимо, на исходе битвы не могло не сказаться то, что французы, несмотря на уроки сражений при Креси и Пуатье, не поняли превосходства длинных луков и по своей же вине стали жертвами расторопных и метких английских лучников. Уже по одной этой причине они вполне заслуженно потерпели поражение, и расправа над их пленными на исходе битвы представляется тем более излишней и дикой.

Вести о победе дошли до Лондона через четыре дня, 29 октября, и они, естественно, были восприняты с ликованием. По всему городу звонили колокола, а мэр повел своих граждан сначала к усыпальнице Эдуарда Исповедника в Вестминстерское аббатство и затем на благодарственную службу в собор Святого Павла. В тот же день Генрих вошел в Кале со своей победоносной армией. Две недели он собирал флот для отправки войск обратно в Англию, и все это время его воины вынуждены были обменивать своих пленников, за которых полагался выкуп, на деньги, чтобы обеспечить себя средствами для существования. Наконец утром 16 ноября король отплыл и вечером прибыл в Дувр, где местные магнаты на руках пронесли его по воде с корабля на берег. На следующий день он уже находился в Кентербери, откуда не спеша доехал до Лондона, прибыв в столицу 23 ноября подлинным героем.

В Лондоне еще не видели такой торжественной и многочисленной процессии, которая сопровождала его от Блэкхита до Вестминстера. Во главе ее шел мэр с представителями муниципалитета, а за ними — все купцы города и члены гильдий и цехов со знаменами и штандартами; манифестантов насчитывалось, наверное, не менее 15 000. Лондонский мост едва просматривался в завесе флагов и триумфальных арок, которые украшали путь короля до самого собора Святого Павла, а из фонтана на Чипсайде будто бы тогда лилась не вода, а вино. После службы в соборе Генрих вдоль реки поскакал в Вестминстерское аббатство на церемонию возле усыпальницы Эдуарда Исповедника. Повсюду его встречали восторженные толпы горожан, запрудивших улицы.

Но похоже, самого короля победа не радовала. Как и во время коронации, он выглядел отрешенным и за весь пятичасовой путь от Блэкхита до Вестминстера ни разу не улыбнулся. Генрих всем своим видом давал понять: победа принадлежит не ему, а Господу. Он даже не разрешил выставить на показ ликующим толпам свои помятые доспехи и шлем. Но причиной тому была не только его скромность. Король наверняка задумался: а чего он реально достиг? Ради чего он закладывал королевские регалии и принес в жертву жизни 3000 человек, погибших при Гарфлёре и Азенкуре? Он выиграл всего лишь битву, но не войну. Армия, которую он разбил, была внушительной, но это еще далеко не вся военная мощь Франции. В Руане стоит войско — несколько тысяч человек, которыми командует герцог Берри. Иоанн Бесстрашный, герцог Бургундский сохранил в целости свою армию. Он еще не решил, как ему поступить, но когда примет решение, то может стать очень грозным противником. Английская армия же теперь была совсем не та, что прежде. Пока Генриху сопутствовала удача, неожиданная для него самого. Но как долго это продлится?


История Англии и шекспировские короли - Джон Норвич

http://imtw.ru/topic/24458-%D0%B8%D1%81%D1%82%D0%BE%D1%80%D0%B8%D1%8F-%D0%B0%D0%BD%D0%B3%D0%BB%D0%B8%D0%B8-%D0%B8-%D1%88%D0%B5%D0%BA%D1%81%D0%BF%D0%B8%D1%80%D0%BE%D0%B2%D1%81%D0%BA%D0%B8%D0%B5-%D0%BA%D0%BE%D1%80%D0%BE%D0%BB%D0%B8/

© WIKI.RU, 2008–2017 г. Все права защищены.