География
Википедия
География
Географией называется единый комплекс наук, который изучает географическую оболочку Земли и акцентируется на выявлении пространственно-временных закономер... читать далее »
Статьи по Географии
30.05.2013 20:09

Мак-Кинли: одержать верх. География.

Мак-Кинли: одержать верх
Гора не позволяет взойти на вершину тем, кто к этому не готов. И неготовым надо благодарить ее за то, что отпустила живыми. 

Большой ли это грех – желание задушить умирающего человека, которому ты в течение 48 часов спасаешь жизнь, рискуя собственной? Не спешите отвечать, пока не дочитаете этот рассказ.

В июле 2010 года, распластавшись на вершине Эльбруса под зарядами снежной бури, мы с моим другом детства Володей Мироновым поклялись, что первый опыт альпинизма для нас станет последним. Но вскоре я уже изучал программу «Семь вершин»: высочайшая гора Европы покорена, остались Африка, Австралия и Океания, Антарктида, обе Америки и Азия. Выбор пал на Северную Америку. Гора Мак-Кинли всего на 550 метров выше Эльбруса и на целых 2650 метров ниже Эвереста. Но сложность вершины измеряется не в метрах, и мы убедились в этом на собственном опыте...

В столицу Аляски Анкоридж мы прибыли в начале прошлого мая и уже пару суток спустя, созвонившись с нашими гидами, направились в ближайший к вершине городок Талкитна, чтобы пройти двухдневный курс подготовки.

За завтраком знакомимся с другими членами экспедиции.

– Здравствуйте, нас зовут Анжела и Сет, мы из Техаса. В программе «Семь вершин» участвуем уже второй год. Мак-Кинли для нас будет пятой вершиной. В начале этого года мы забежали на Аконкагуа, как раз возвращаясь по дороге из Антарктиды, где при –45°С покорили массив Винсон... Эльбрус и Килиманджаро даже упоминать не будем – это несерьезно, – как и то, что каждую неделю мы стараемся пробегать марафонскую дистанцию...

– Привет. Я Лайам, живу в Лондоне, у меня опыт восхождений совсем маленький, но я, например, очень люблю плавать! Так люблю, что недавно переплыл Ла-Манш, вместе со своими двумя детьми, семнадцати и девятнадцати лет...

– Ла-Манш? Я его переплывал четыре раза! Кстати, меня зовут Билл, мне 51 год, я мотивационный тренер из Калифорнии. Для меня это первая гора, но меня приняли в экспедицию, потому что я «Трижды Железный человек» – трехкратный победитель соревнований по триатлону Iron Man – и я люблю бегать! Так люблю, что дважды в год пробегаю по 135 миль.

Когда кто-нибудь из идущих спотыкался или запутывался в веревке, я внутренне ликовал – это давало шанс хоть немного отдышаться.  


На этом знакомство с нашими «товарищами по цеху» закончилось, как и завтрак, который комом застрял в горле и мешал дышать. Описывать дневной курс по спасению из трещин людей с переломанными ногами и особенности ампутации при обморожениях я не буду – это лишь малая часть того, что свалилось на нас в те два дня. Была еще и встреча со спасателями, которые чуть ли не уговаривали нас отказаться от этой затеи, демонстрируя пугающую статистику и ужасные картинки мертвых тел и обмороженных конечностей. Была проверка оснащения, в ходе которой выяснилось, что нам полагается по одной паре трусов и носков на неделю и пачка влажных салфеток – на три. Зато каждому по бутылке для мочи. Бутылку надо брать с собой в спальный мешок.

Особую роль в нашей самооценке сыграло знакомство с милой девушкой Дашей из Нижнего Новгорода, которую мы встретили на настоящем американском барбекю. Туда нас с Володей пригласили, по ошибке приняв за профессиональных русских альпинюг – суровых и молчаливых (дар речи к вечеру второго дня пропал). Даша сразу же углядела на моем друге аксессуар из прошлогоднего Непала и стала сыпать названиями вершин, одна другой сложнее. Здесь, на Аляске, она потому, что уже давно хотела, как она выразилась, «забежать» на Мак-Кинли, а тут такой случай удобный! Ведь как раз неделю назад Даша прилетела в Нью-Йорк, чтобы пробежать шестидневный ультрамарафон в 382 мили, в котором умудрилась занять второе место, несмотря на то что она «не бегун». Окончательно утратив аппетит, я выкинул свой гамбургер в помойку и промямлил: «А ты с кем тут?» – «Я? Да я одна... Соло...»*

В общем, когда нам первый раз сказали: вы никуда не полетите из-за того, что на аэродроме в базовом лагере закрылось погодное «окно», мы радовались, как заболевшие дети, которых родители не пустили в школу. Но уже следующим утром мы тряслись в восьмиместном самолете, который нес нас навстречу неизвестности. Через 40 минут полета, едва не касаясь крыльями соседних скал, наш пегас мягко приземлился на ледник на высоте 2200 метров.

Базовый лагерь походил на станцию московского метро в час пик: прилетевшим дается минуты три на выгрузку, а улетающим и того меньше на погрузку. Немного освоившись, наша команда решила, воспользовавшись хорошей – величайшая редкость – погодой, выдвинуться в Лагерь 1, до которого было обещано не более шести-семи часов ходу. Перераспределив вещи равномерно между рюкзаками и санками и потренировав ковбойскую походку на снегоступах, мы выступили.

Часто ли вам приходилось на высоте 2200 метров, по колено в снегу, нести и тянуть груз, равный собственному весу? «Черт! Это что – шутка? Какие шесть-семь часов? Какая гора вообще? Тут два шага сделать нереально!», – увлекшись таким внутренним монологом, я не заметил, как тропа начала предательски уходить вниз, теряя драгоценную высоту. Минут через 40 после нашего старта солнце скрылось, температура резко упала, и началась буря такой силы, что рот нельзя открыть. Мои ощущения были сопоставимы с прогулкой по шею в ледяной воде против сильного течения с пластиковым пакетом на голове. Каждые три минуты я глядел на часы: мы условились о графике «75 минут работаем, 15 – отдыхаем». Когда кто-нибудь из идущих спотыкался или запутывался в веревке, я внутренне ликовал – это давало шанс хоть немного отдышаться.

Кажется, во время четвертого привала, пропуская идущую позади группу, я шагнул с тропы в сторону и провалился почти по пояс. Один снегоступ вошел в снег винтом, неестественно вывернув ногу. Испугавшись, я быстро выкарабкался и тут же ощутил невероятную боль одновременно с судорогой, которая выкручивала четырехглавую мышцу. Подождав несколько минут, я стал успокаивать себя мыслью, что это всего лишь судорога.

Следующие 40 минут я еле шел. Ногу сводило так, что я выл в голос, благо ветер заглушал все звуки. Температура упала еще ниже, и слезы замерзали прямо на лице. В какой-то момент я рухнул. Что происходило дальше, помню сквозь пелену холода и боли. Меня одели в пуховые штаны и куртку, положили в специальный термомешок и начали готовить внеплановую стоянку. Помню, как меня внесли в палатку. А потом я увидел... лучше бы я этого не видел.


Это был первый сигнал к тому, что надо было остановиться... Я не прислушался.  



У меня были две разные ноги. Левая – моя, человеческая. Правая – не моя и не человеческая. В области колена торчала шишка, похожая на вырванное сухожилие, сбоку нога дергалась, словно ее било сильным током. Выглядела она так страшно, что мне захотелось от нее убежать. Не знаю, чем бы все это закончилось, если бы не верный друг рядом и не убойная доза викодина.

Проснулся я с чистым сознанием младенца, но тут же вспышками стали приходить воспоминания о вчерашнем ужасе – а с ними вернулись тупая боль и автономные подергивания мышцы. После невкусного завтрака и короткого консилиума я понял, что, прихрамывая, могу ходить и буду идти – как минимум до Лагеря 1, который был уже в двух часах от нас.

Как я потом узнал, у меня была трещина в большеберцовой кости, в том месте, где к ней крепится четырехглавая мышца. В течение всей экспедиции правая нога находилась в постоянном тонусе и болела на уровне «4 из 10». На тяжелых подъемах боль возрастала, но, стиснув зубы, все же можно было двигаться дальше. Кошмар, случившийся со мной в начале пути, к счастью, не повторялся. Думаю, это был первый сигнал к тому, что надо было остановиться... Я не прислушался.

На третий день начинаешь привыкать ко всему. К отсутствию всяких запахов, кроме стойкого запаха пота. Ко сну в обуви – если с утра надеть ледяные ботинки, то отморозишь пальцы. К жизни на привязи – к своему рюкзаку, санкам и другим людям. К тому, что в плохую погоду ночью (а это не просто плохая погода в общечеловеческом понимании) приходится каждые 3 часа вылезать из палатки, откапывать ее от снега и восстанавливать разрушенные ветром стены из ледяных кирпичей. Единственное, к чему нельзя привыкнуть, так это к абсолютному всепроникающему холоду. Я морозостойкий, я люблю купаться в ледяной проруби и ходить босиком по снегу. Но во время восхождения ты не можешь согреться сутками – ни лежа в спальном мешке, ни карабкаясь по склону. Ты то пытаешься расслабиться, чтобы унять дрожь, то, как мельница, бешено машешь руками – все зря. Тебе постоянно холодно. Очень холодно!

Не могу вспомнить, когда мой товарищ Володя начал жаловаться на мозоли – натер пластиковыми ботинками. В горах, где литр воды замерзает за час, где приходится работать на износ по восемь-десять часов в день в условиях кислородной недостаточности, эти мозоли очень скоро стали не просто проблемой, а бедой. Консилиумы гидов и докторов из всех групп собирались у нас на кухне (вырытая в снегу яма, накрытая тканью) в Лагере 2. Выдвигая сотни гипотез, они проводили эксперименты над Володиным голеностопом, но на высоте 3400 метров от этого было не много толку. Когда мы все, обливаясь потом, добрались до Лагеря 3, синие пятна, начинавшиеся как безобидные мозоли, начали чернеть и опухать.

В Лагерь 3 мы прибыли в скверном расположении духа, и дело было не только в чернеющих конечностях моего друга. Когда идти оставалось примерно час, с перемычки, возвышавшейся почти над нами, на наших глазах сорвался альпинист. Пролетев почти километр, он рухнул совсем неподалеку. Позже нам сказали, что это был немец, одиночка. А через день поблизости от нашего лагеря произошла еще одна трагедия: лыжник, спускавшийся вниз по склону, провалился в 60-метровую трещину...

То ли в свете этих печальных обстоятельств, то ли из-за проблем с мозолями – в общем, мы упустили тот момент, когда наш третий сосед по палатке Билл (тот, который бегать любил больше, чем плавать) начал подозрительно захлебываться в кашле и терять концентрацию.

На все наши расспросы о самочувствии Билл с калифорнийской беззаботностью отвечал, что все «супер кул». Я думаю: во всем, что случилось потом, есть и наша вина. Надо было сразу идти к гидам, не откладывая проблему до высоты 4300 метров. На второй день пребывания в лагере 51-летний тройной айронмен превратился в трехгодовалого ребенка, который завязывал шнурки по 15 минут, не мог самостоятельно есть и утратил связность речи. Я стараюсь не вспоминать его ночные приступы кашля. Когда отекают легкие, в положении лежа человек просто задыхается от скопившейся жидкости. Через несколько часов кашель переходит в кровавый. Билла посадили на сильнейшие гормоны, однако это не помогло: трое суток мы провели в палатке с человеком, который медленно, но верно умирал.

Светило солнце, установилась прекрасная погода, когда Володе вынесли приговор: дальше дороги нет – ноги после 72 часов относительного покоя стали получше, но не настолько, чтобы набрать еще хотя бы десять метров высоты.

Описывать чужую бурю эмоций я не стану. Плохо помню, как справился со своей. Стоя возле палатки, где осматривали моего товарища, я слушал, как доктор совершенно справедливо рассуждал: «Пойдешь выше – потеряешь ноги, пойдешь вниз – вершина никуда отсюда не денется». После бессонной ночи под вой снежной бури и бесконечные стоны и кашель нашего соседа по палатке трудно сосредоточиться и принять решение для себя. За исключением того, что моя нога иногда теперь не моя, я-то здоров. А совсем рядом – Вершина, которая снилась мне последние полгода. Мне-то что делать?

Все встало на свои места, когда, вернувшись в палатку, я встретился взглядом с другом. Так молча мы и просидели минут сорок, наблюдая в маленькое окно палатки солнечное затмение (ну да, для полноты ощущений природа решила обставить нашу драму соответствующими декорациями). Потом я отыскал старшего гида и объявил ему о своем решении. Неверно истолковав мой отсутствующий взгляд, он еще минут пятнадцать пытался уговорить меня идти выше...

Странное это ощущение – болтаться несколько суток в тени вершины, понимая, что к ней ты не пойдешь. Возвращается раздражение от запаха пота в палатке, усиливается боль в ноге. Общение с остальными членами команды сводится к обмену натянутыми улыбками: мы с ними уже в разных измерениях.

Молчаливую апатию периодически прерывали приступы кашля Билла, состояние которого стабилизировалось на уровне чуть выше предельно допустимого. Эвакуировать его вертолетом было невозможно: погода стояла такая, какой в это время года она даже на Мак-Кинли бывает редко. Ветер и полное отсутствие видимости откладывали наш спуск на неопределенное время.

Лишь на четвертые сутки стихия унялась, приглашая нас к путешествию вниз. После лошадиной дозы стероидов наш Железный Человек каким-то образом убедил всех, что чувствует себя на 75 процентов, и мы – Билл, Володя и я – сухо попрощавшись с остальными, в связке с двумя гидами покинули лагерь.

В какой-то момент веревка стала тянуть меня назад. Потом тяжеленные санки, натяжение которых должен регулировать идущий сзади, начали сбивать меня с ног. К всеобщему ужасу, мы как раз вышли на самый опасный участок, с наклоном градусов 60 вниз и 70 в сторону – год назад здесь разом сгинуло шесть человек. Действие стероидов закончилось, и Билл начал падать. Несколько раз нам приходилось падать вместе с ним и вонзать ледорубы в снег, чтобы удержаться на склоне.

Я пребывал в полной уверенности, что дальше мы не пойдем. Но гиды, проверив состояние несчастного, ужаснулись и приняли единственно верное тогда решение: двигаться вниз, пусть даже ползти, но терять высоту, которая его убивала. Надо ли упоминать, что, по законам драмы, с наступлением ночи снова повалил снег.


Как ни странно, я настолько привык к этой мысли за последнее время, что просто принял ее как факт: когда мы проснемся, Билла уже не будет в живых.  



Следующие шесть часов можно сравнить со спуском в ад. Скажу откровенно, мне никогда не приходилось спасать кому-то жизнь – более того, я никогда не был так близко к человеку, который вот-вот умрет. Он понимал это, он стонал и плакал, умоляя что-то передать его близким. Часто, падая, Билл затихал, и это были самые страшные моменты. Но затем он вставал на колени и, захлебываясь в жидкости, которая выходила из его легких и тут же замерзала на лице и одежде, продолжал ползти.

На крутых склонах останавливаться нельзя. Я не помню, как мы оказались на первой ровной поверхности. Зато хорошо помню боль в ноге, которая вернулась на тот уровень, когда ногу хочется отрезать. И в надорванной спине. И в голенях, разбитых в кровь ударами проклятых санок.

Но главное – я был готов рвать и метать, я был невероятно зол на нашего спутника за то, что он сделал с собой, со мной, со всеми нами. Впервые в жизни я был готов убить человека – или, точнее, то, что от него оставалось. К каким только хитрым способам выброса адреналина не прибегает наш организм в критических условиях...

Было, кажется, четыре утра. Снегопад прекратился, зато упала температура и поднялся ветер. До базового лагеря оставалось около четырех часов ходу в нормальном темпе – и целая вечность в нашем. Гиды приняли решение сделать двухчасовой привал, не разбивая палаток. Если честно, в тот момент я подумал, что они давали бедняге спокойно умереть. Как ни странно, я настолько привык к этой мысли за последнее время, что просто принял ее как факт: когда мы проснемся, Билла уже не будет в живых. Забравшись в спальный мешок в полном обмундировании и железе, ровно через секунду я отключился.

Это было чуть выше моих сил: вылезти из мешка и посмотреть в ту сторону, где два часа назад мы уложили Билла. Но, как ни удивительно, он дышал! Тело, которое успело превратиться в неликвид Музея мадам Тюссо, было живым. Оно даже самостоятельно село и стало надевать снегоступы. Как я узнал потом, ровно за пять минут до этого Биллу вкололи последние запасы то ли стероидов, то ли адреналина.

Следующий этап, на мой взгляд, не стоит отдельного описания, это был День сурка. Но бесконечные стоны и падения воспринимались как-то иначе: погода установилась идеальная и аэродром был уже совсем близко.

Почти что на финишной прямой наш уже ржавый человек особенно сильно упал. Приводя его в чувства, мы потеряли ровно те три минуты, которые не стал ждать самолет на Талкитну. Но погода «звенела», и нам клятвенно пообещали, что через три с половиной часа прилетит другой самолет – специально за нами и за группой измученных сербов, молча сидевших прямо на снегу. После 48-часового перехода я еле стоял на ногах и даже обрадовался такому повороту. Достав коврик, я тут же уснул, греясь на солнце.

Проснулся я от холода и от уже знакомого ощущения снегопада в лицо. Открыв глаза, я секунд 30 пытался сообразить, что же случилось, и в какой-то момент меня ужалила мысль: я ослеп. При нулевой видимости ни о каком самолете не было и речи. Весь день мы молились, ругались и каждую секунду надеялись, что погода улучшится. И она улучшалась – ровно на 10 минут, – чтобы потом сделаться еще хуже. Мы с Володей несколько часов отказывались ставить палатку: мокли, мерзли, но сидели, будто палатка означала выброшенное на ринг белое полотенце.

К вечеру мы сдались. Поместив в палатку наш уже родной полутруп, который все это время находился в забытьи, мы погрузились в сон, из которого нас вывел рев самолета. Выскочив из палатки, я увидел странную картину: по-прежнему стоял туман, похожий на молочный кисель, по-прежнему валил липкий и тяжелый снег. Но напротив взлетного поля было окно. Натуральное окно, ровный прямоугольник, через который просвечивало солнце. Это было похоже на галлюцинацию. И тем не менее в окне появился самолетик. Неужели наши мечты о душе, туалете и чистой одежде станут реальностью сегодня?

Я уверен, что мы побили рекорд Гиннесса по скорости разбора палатки и упаковки вещей. Самолет не успел развернуться и высадить пассажиров, а мы уже стояли по стойке смирно и мысленно были в горячих ваннах. 

...Каким образом это получилось, я до сих пор не понимаю. Видимо, в последний момент четыре серба начали изображать инвалидов, требующих срочной госпитализации. В общем, кэмп-менеджер посадила их первыми. Мы не очень взволновались, будучи уверенными, что самолет восьмиместный – как и тот, что привез нас сюда.

Но мест оказалось всего пять – и четыре из них были заняты братьями-славянами. Оставалось ОДНО. Я не в силах описать, что чувствовал, когда мы молча грузили жертвенное тело в самолет. Наверное, то же ощущает приговоренный к смерти, получив отказ в помиловании. Нам хотелось умереть – лишь бы не проводить еще одну ночь в мокрых спальниках.

Двойное самоубийство предотвратила группа поляков, которую привез самолет. Услышав русскую речь, они подошли познакомиться, а заодно узнать, как надеть страховку. Неосведомленному читателю поясню: это все равно что, садясь за шахматный стол в полуфинале чемпионата мира, спрашивать у соперника, как ходит конь.

Перед нами стояла команда смертников, которые в принципе не понимали, где они находятся и что их очень скоро ждет. Во время инструктажа я несколько раз аккуратно попытался выяснить, были ли они в горах раньше и какого черта делают на Мак-Кинли. В ответ самый гордый поляк на ломаном русском заявил, что он лично прошел «четыре тысячи тридцатиметровиков в Альпах», дав понять, что тема закрыта. Когда группа все-таки обвязалась и встала на тропу, мы с Володей попытались высчитать вероятность того, что дальше первой трещины она не пойдет. Оба сошлись примерно на 70%, но, увидев, как вся команда дружно зашагала по направлению к обрыву, оба же согласились на 95%. Вскоре поляки обнаружили-таки правильное направление и ушли в никуда.

Спали мы как дети, а когда проснулись, Гора передумала нас задерживать. Не прошло и получаса, как вдали раздался долгожданный гул. Побив вчерашний рекорд Гиннесса по сбору палатки и личных вещей, мы уже очень скоро сидели в самолете, уставившись в пустоту за стеклами иллюминаторов.

Эпилог

Мы так и не смогли заставить себя проведать человека, спасением которого занимались 48 часов. Знаю только, что уже в больнице он впал в кому. И, пусть читателю это покажется бесчеловечным, я по-прежнему зол на него. Как так получилось? Мотивационный тренер и по совместительству трижды Железный Человек, плававший через Ла-Манш за круассанами, этот идиот скрыл от гидов и от всех нас свою болезнь. Легкая простуда, незначительная на равнине, полностью отключила иммунитет Билла. В условиях жесткой гипоксии, холода и постоянных физических нагрузок он постепенно толкал свое тело наверх – к смерти. И в те моменты, когда его, заходившегося кашлем, спрашивали о самочувствии, мотивационный тренер отвечал «лучше всех», несмотря на основное правило, которое нам всем вдалбливали с первого дня – не врать. Все было бы не так страшно, если бы погода позволила вертолету эвакуировать его, но, как мы помним, этого не произошло.

С философской точки зрения спасение человеческой жизни – хороший заменитель вершины, к которой мы так долго стремились. Но мне мешает простая мысль: этот человек, с которым я был знаком всего две недели, мог нас всех убить. Наверное, когда-нибудь я наведу о Билле справки, но сейчас я даже не знаю, жив ли он.

Уже в Анкоридже, под звуки радио, работающего в такси по дороге в аэропорт, я мысленно подводил итоги нашего приключения. Мак-Кинли – сложная вершина даже для матерых альпинистов. Но она была рядом, и, несмотря на разногласия со своей ногой, там, наверху, я чувствовал, что могу взойти на самую высокую точку Северной Америки. Внутри было достаточно сил и дури (читай: мотивации). Но все шло не так, как мы планировали. Экстремальная погода, удивившая даже наших опытных гидов. Постоянное близкое присутствие смерти. И наконец, проклятые стигматы моего друга, из-за которых нам пришлось развернуться.

Я пытался разложить мысли по полочкам. Достаточно ли хорошо мы подготовились? Чему нас научила эта гора? Чего ждать от нее, когда мы вернемся? Я полностью погрузился в раздумья, пока слова диктора новостей не вернули меня к реальности. Сухим, бесстрастным голосом радио вещало о пропавшей без вести команде польских альпинистов...

* В августе я увидел свою знакомую в новостях: российская альпинистка Дарья Яшина погибла при подъеме на Пик Победы – через три месяца после успешного одиночного восхождения на Мак-Кинли. Ей было 27 лет.








© WIKI.RU, 2008–2017 г. Все права защищены.