Древняя Греция
Википедия
Древняя Греция
Древняя Греция — в период истории Греции, который длился с III тысячелетия до н. э. до римского завоевания во 2 веке до н. э. Большинство историко... читать далее »
Статьи по истории Древней Греции
12.05.2012 00:00

Геродот о мифе и политике в ранней Спарте.. Древняя Греция.

Геродот о мифе и политике в ранней Спарте.
ксли Дж. Л.
(Королевская Ирландская академия)
Геродот о мифе и политике в ранней Спарте*
вариант для печати
используется греческий шрифт
Межвузовский сборник научных статей «Античность и средневековье Европы».
Пермский ун-т, 1994. С. 48—68.
Перевод с англ. А. В. Колобова.

с. 48 Мифы не обязаны быть логичными. Они принадлежат образу мышления, в котором логичность в рациональном смысле вряд ли была уместна. До появления светской философии у греков миф был единственным способом выражения представлений о космосе или потребностях человеческой души. Вот почему, например, египетская мифология так проста, абсурдна, но порой и так проницательна. Это одновременно и мечта, и поэзия, и метафизика. Слова, сказанные когда-то Р. Т. Рэндлом Кларком1 относятся равно и к дофилософскому типу мышления древних греков. И, хотя мы в данном случае не намерены касаться Египта, есть основания полагать, что предмет настоящей статьи был бы близок духу человеколюбивого и остроумного ученого, память о котором собрала нас сегодня вместе. Вне зависимости от того, являлся Геродот отцом истории или нет, есть серьезные основания признать его отцом египтологии. Подобно Геродоту Рэндл Кларк живо осознавал политическое и социальное значение мифа. Ни в одном государстве ранней Греции власть мифа не была так велика, как в Спарте. Здесь, как и в Египте, миф мог быть «одновременно и мечтой, и поэзией, и метафизикой». Он мог также быть и политикой.

Единственная причина, по которой Геродот писал свою «Историю», заключается в том, чтобы объяснить, почему греки и варвары сражались друг с другом2. В своем объяснении он должен был уделить особое внимание самому влиятельному греческому государству и, соответственно, понятно, почему рассказ Геродота начинался с упоминания о значимости Спарты. Когда Крез пожелал сделать своими друзьями наиболее с. 49 влиятельных из эллинов, он обнаружил, что лидерами греков были лакедемоняне и афиняне3, но, когда предложение лидийской дружбы было сделано, послы были отправлены в Спарту4, а не в Афины.

Признать ведущее положение Спарты было для Геродота недостаточно. Ему было необходимо узнать как можно больше об этом полисе и его обитателях, о том, как они живут и как сражаются. Даже будучи отстраненным от участия в Пелопоннесской войне, младший коллега Геродота, Фукидид, убедился, как трудно получить определенные факты о Спарте. Возможности его изысканий были ограничены и потому, что Фукидид был афинянином, хотя и афинянином в изгнании. За его замечанием о «скрытном характере этой политии»5 может лежать не только легкое разочарование. Возможно, в середине V в., даже после великого восстания илотов, отношение к иностранцам в Спарте было более спокойным, особенно к неафинянам. Геродот с его способностью находить общий язык с равными в социальном отношении партнерами, с его талантом обзаводиться друзьями и, в особенности, с его удивительным умением задавать правильные вопросы добился большего, чем Фукидид. Тем не менее сумма свидетельств, собранная Геродотом в самом закрытом из греческих государств, оказалась весьма ограниченной. Он добился доверия спартанских властей, потому что проявил готовность увидеть спартанские добродетели и выразил желание гордиться ими. Симпатии Геродота наиболее отчетливо проявляются в словах, вложенных в уста ссыльного царя Дамарата и обращенных к Ксерксу: «В единоборстве лакедемоняне сражаются столь же храбро, как и другие народы, а все вместе они доблестней всех на свете. Правда, они свободны, но не во всех отношениях. Есть у них владыка — это закон, которого они страшатся гораздо больше, чем твой народ тебя»6. Геродот, говоря устами Дамарата, принимает и гордится спартанским пониманием эвномии: покорности перед властью высшего и неизменного Закона. Поэтому даже самые подозрительные из эфоров должны были признать Геродота политически безопасным, и лучшей рекомендацией в тираноборческой Спарте было его давнее изгнание из Галикарнаса на Самос, куда он бежал от тирании Лигдама7.

Кто же были те спартанские информаторы, чье доверие завоевал Геродот? Исходя из того, что он владел подробными сведениями о привилегиях царей, можно предположить, что Геродот разговаривал с членами царских семей8 или пифиями — послами к Дельфийскому оракулу, отправляемыми по поручению царей Лакедемона9. Обычно же он довольствовался указаниями неких «лакедемонян», которые он нередко сопоставлял со сведениями других информаторов. Например, многие говорили, что дельфийская пифия была ответственна за конституцию, данную Спарте Ликургом, но сами спартанцы утверждали, что Ликург получил ее с Крита10. с. 50 (Стремление историка сопоставлять различные мнения, связанные с этим спорным свидетельством о раннем этапе греческой истории, похвально, если сравнить его с более доверчивым отношением Фукидида к фактам далекого прошлого). Тем не менее однажды Геродот указал информатора и место, где они встретились. В его рассказе о нападении спартанцев и коринфян на Самос во времена тирана Поликрата лакедемоняне Архий и Ликон, преследуя противника, оказались внутри вражеской крепости, где были окружены и убиты11. Сын погибшего Архия был назван Самием в честь подвига его отца; в следующем поколении сын Самия снова получил имя Архия. Когда Геродот во время изгнания был на Самосе, он мог видеть могилу Архия старшего. Она была сооружена на общественные средства12 вскоре после падения тирании. Младший Архий, внук первого, рассказал Геродоту о подвиге своего деда во время разговора в Питане, одной из деревень или об, составляющих спартанский полис. Архий младший, упоминавший о могиле и публичных почестях в честь его деда на Самосе, был гостеприимным хозяином. По словам Геродота, среди гостей Спарты Архий более всего привечал обитателей Самоса. Историк удачно использовал свои связи на Самосе, засыпая Архия младшего вопросами. Геродоту должно было быть оказано особое гостеприимство, ибо, как заметил историк с Самоса Дурис, родственник Геродота, поэт Панэссий пользовался правами самийского гражданства13. Поскольку Архий младший имел семейные связи с Самосом, он мог быть проксеном (гостеприимцем) самийцев в Спарте. В этой должности его обязаны были утверждать цари, потому что дарование проксении в Спарте было царской привилегией14.

Питана еще раз выступает в качестве источника информации. Знаменитый поступок лохага (командира воинского подразделения) Амомфарета из Питаны стал предметом местной гордости. Получив приказ изменить позицию во время сражения при Платеях, Амомфарет сказал своему полководцу регенту Павсанию, что он не может уйти прежде, чем это сделают иноземцы, имея в виду персов. В знак своего отказа изменить позицию он своеобразно «проголосовал», подняв массивный камень psephosi и положив его к ногам Павсания15. Другая местная легенда касается собственно Питаны, хотя Геродот не приписывает ее определенно тамошнему информатору. Речь идет о рассказе Тисамена элейского, предсказателя из рода гадателей Иамидов16. Когда Тисамен спросил в Дельфах, будет ли у него наследник, пифия ответила, что прежде он должен с. 51 победить в пяти величайших состязаниях. Действительно, он был близок к победе над Иеронимом андрийским на соревнованиях пятиборцев в Олимпии. Однако спартанцы хитроумно заметили, что прорицание касается состязаний на войне, а не в атлетике, потому они попытались нанять Тисамена сопровождать их царей Гераклидов на войне в качестве полководца. Когда же Тисамен запросил спартанского гражданства, лакедемоняне ответили, что цена слишком высока. Этот вопрос снова возник, когда появилась угроза персидского вторжения. На этот раз Тисамен потребовал гражданства для себя и своего брата17. Впоследствии спартанцы победили в пяти сражениях: при Платеях против персов, при Тегее против тегейцев и аргивян, при Дипее против аргивян, при Истме против мессенцев и, наконец, при Танагре против афинян и аргивян.

Четвертое из выигранных сражений — при Истме — было связано с великим восстанием илотов, которое вспыхнуло после землетрясения в Спарте и завершилось долгой осадой повстанцев на Итоме. Мы должны преодолеть искушение исправить «Истм» на «Итому» в тексте Геродота, потому что и Павсаний в своей работе указал: «при Истме»18, но определение местоположения Истма остается проблематичным. В данном случае не может помочь имя древнего царя мессенцев Истмия19, однако к северу от святилища Посейдона на мысе Тенар находился перешеек (на древнегреч. — «истм»)20. Возможно, разбитые илоты вперед бегством из Спарты свою последнюю остановку сделали возле этого святилища.

Битва при Истме является не единственной деталью илотского восстания, известной Геродоту. Спартанская закрытость не смогла утаить от него факт тяжелого поражения лакедемонян при Стениклере. После упоминания о том, что персидский военачальник Мардоний был сражен при Платеях Эмнестом (или Аримнестом — в другой рукописи), Геродот добавляет, что Эмнест, уважаемый в Спарте человек, погиб вместе со своим отрядом из 300 человек в битве с мессенцами при Стениклере21. Эмнест из Платей упоминается Геродотом при описании военной компании спартанцев 479 г. до н. э.22 Вполне вероятно, что это тот Эмнест, который позже погиб при Стениклере. Известно, что платейцы послали свои войска на помощь Спарте во время мессенской войны23. Кроме того, мы знаем, что позже один платейский гражданин, поднявший соотечественников на борьбу с фиванцами в начале Пелопоннесской войны, звался Лакон, сын Эмнеста24. Имя Лакона говорит о том, что его отец Эмнест должен был быть платейским другом Спарты. Его можно идентифицировать с Эмнестом, погибшим во время восстания илотов25, а также с человеком, участвовавшим в спартанской кампании при Платеях и убившим самого Мардония.

с. 52 Таким образом, мы узнали от Геродота, что до осады Итомы во время восстания илотов спартанцы потерпели поражение при Стениклере и затем победили в местечке, называемом Истм. Теперь мы возвращаемся к Тисамену, прорицателю из рода Иамидов, и непосредственно к миру политического мифа. В семейной родословной Иамос был сыном Аполлона и Эвадныii. Согласно Пиндару, семья Эвадны жила в Фесане, деревушке у реки Алфей на границе между Пизой и юго-западной Аркадией26. В Фесане Эвадна жила в доме своего отца Эпита. Однако Пиндар вносит в родословную Тисамена существенные изменения. Он утверждает, что Эвадна, мать Иамоса, была приемной дочерью Эпита. Ее настоящими родителями являлись бог Посейдон и спартанская героиня Питана27. Таким образом, Пиндар наделяет Эвадну матерью-спартанкой, и, следовательно, Иамос оказался связанным со Спартой. Как указал Виламовиц28, стремление Пиндара изменить эту родословную было вызвано необходимостью признать дарование спартанского гражданства элейскому прорицателю Тисамену Иамиду. Спартанцы были вынуждены пойти на такой шаг, но только Пиндар согласовал это решение с мифическим прецедентом. Согласно Olympian VI, бабушка Иамоса была спартанского происхождения. Резонно заключить, что Тисамен, когда стал спартанским гражданином, поселился в деревне Питана. Мы уже обращали внимание на пребывание Геродота в Питане: его интерес к истории Тисамена является дополнительным свидетельством реальности бесед с информаторами из Питаны.

Движение Спарты к политическому и военному господству было трудным. Согласно Геродоту, строй, введенный Ликургом, сделал государство очень многолюдным и малообеспеченным плодородной землей, вследствие чего лакедемоняне стремились завоевать всю Аркадию. Аполлон Дельфийский сказал спартанцам, что он не может отдать им всю Аркадию, но заметил, что они могли бы «потрясти Тегею своими ногами в танце и вымерять веревкой желанную долину». Однако вместо празднования танцами победы над Тегеей и нарезания новых наделов в захваченной долине спартанцы потерпели поражение и в качестве военнопленных стали обрабатывать наделы своих победителей29.

Геродот связывал победу тегейцев с правлением спартанских царей Леона и Агасикла30. В то время, писал он, спартанцы были удачливы во всех других войнах, но после получения оракула с указанием на Тегею они оставили прочих аркадцев в покое31. Геродот не указывает других противников Лакедемона, но можно предположить, что ко времени с. 53 царствования Леона и Агасикла — по генеалогическим подсчетам в первой половине VI в. до н. э. — Тегея была основной помехой на пути спартанцев к гегемонии. В сообщении Геродота говорится о загадочном оракуле пифии относительно останков Орестаiii: для господства над Тегеей спартанцы должны были найти останки Ореста и обнаружить гробницу сына Агамемнона «где-то в аркадской Тегее, на низкой равнине, где веют ветры, слышен удар, отраженный ударом, и беда возлежит над бедою…» Рассказ Геродота продолжает описание визита спартанского разведчика Лихаса к некоему аркадскому кузнецу. Кузнец поведал Лихасу о найденных им в ущелье огромных костях и Лихас решил, что это кости древнего героя Ореста. Затем последовало инсценированное изгнание Лихаса из Спарты, выкапывание костей, доставка их в Лакедемон и дальнейшая победа спартанцев над Тегеей. Уже в следующем поколении, в правление Александрида, сына Леона и Аристона, сына Агасикла, как утверждает Геродот, спартанцы контролировали большую часть Пелопоннеса. Это произошло как раз тогда, когда лидийский царь Крез домогался их дружбы32. При том, что в рассказе Геродота об останках Ореста и победе над Тегеей много неясного, некоторые вещи очевидны. Во-первых, пифия не предусматривала полного разгрома Тегеи. Если бы спартанцы обнаружили останки, то Лакедемон должен был стать помощником Тегеи. Это должно было случиться, потому что Орест будет продолжать защищать землю Тегеи, даже если останки его перенесут в Спарту. Во-вторых, оракул допускал возможность поражения Спарты и после обнаружения останков. Пленные спартанцы могли бы по необходимости стать «помощниками» тегейцев. В-третьих, туманное выражение «где-то в Аркадской Тегее» оставляет место погребения умышленно неопределенным. Однако Тегея была не единственной общиной в Аркадии, которую при желании можно было связать с захоронением Ореста, сына Агамемнона. Его останки вполне могли находиться в общине Орестейон или Орестасион, на юго-западе от Тегеи. Народная этимология легко увязывала этот топоним с Орестом. Неподалеку от Орестейона пролегала стратегически важная дорога, связывающая Спарту с покоренными землями в Мессении. Более того, в пользу того, что столкновение интересов Спарты и Тегеи произошло именно в Орестейоне, могут быть приведены геологические доказательства33. Рядом с этим местом были обнаружены многочисленные останки гигантских животных периода плейстоцена. Таким образом, находка Лихаса могла быть костью доисторического монстра34. Возможно, эти останки были с. 54 обнаружены задолго до Лихаса. Когда же появилось предположение, что они принадлежат древнему ахейскому герою, то их вновь захоронили в ущелье35. В Дельфах, несомненно, знали об этом захоронении и, искусно воспользовавшись переоткрытием останков кузнецом из Аркадии, приписали их Оресту. Завладев останками Ореста, Спарта стала более открыто проявлять намерение наследовать гегемонию ахейских владык Агамемнона и Менелая. Любопытно, что спартанские цари из рода Гераклидов искренне считали себя ахейцами, стремясь быть подлинными наследниками Геракла. Через поколение после описанных событий, когда жрица богини Афины на афинском акрополе приказала спартанскому царю Клеомену покинуть храм, потому что он был дорийцем, последний убежденно возразил: «Госпожа, я не дориец, а ахеец»36. Эти слова спартанского царя опровергают мнение, приписываемое его брату и противнику Дориэю, согласно которому царские семьи в Лакедемоне имеют чисто дорийские корни. Когда сам Геродот прослеживал их мифическое происхождение от Геракла и Данаи, он благоразумно назвал их царями дорийцев, но не только дорийцев37. Разграничение произошло, самое раннее, в середине VII в. при Тиртее. Поэт утверждал, что спартанцы пришли из ветреного Эриния (что в Дориде близ горы Парнас) на обширный остров Пелопса вместе с Гераклидами, которым Зевс даровал город Спарту38. Там самым Тиртей отдалил Гераклидов от тех, кто пришел с ними из Дориды.

Следы трений между дорийской реальностью и филахейским мифом в Спарте видны в сообщении Геродота о происхождении Клеомена39. Спартанский царь Анаксандрид был очень привязан к своей первой жене, а поскольку она была бесплодна, будущее царской диархии было под вопросом. В такой ситуации эфоры просили его, изгнав первую супругу, взять другую жену, чтобы линия Эврисфенидов не пресеклась. Когда Анаксандрид ответил категорическим отказом, эфоры пошли на компромисс. Царю было разрешено иметь двух жен и вести два хозяйства — самое неспартанское разрешение спорного вопроса, как заметил Геродот40. Вторая жена стала матерью Клеомена, первенца и наследника Анаксандрида. Больше детей у нее не было.

Первая жена Анаксандрида, будучи сначала бездетной, затем родила Дориэя41, а затем — Леонида и Клеомброта. Многие утверждали, что Леонид и Клеомброт были близнецами. Клеомен, считавший себя ахейцем, и Дориэй, чье имя говорило само за себя, стали заклятыми врагами. Политическое превосходство Клеомена было достигнуто только за счет удаления Дориэя из Спарты. Последний пытался без предварительной консультации в Дельфах найти новое место поселения в Ливии, но мероприятие с. 55 успехом не увенчалось42. Вторая экспедиция, на этот раз на Сицилию, имела поддержку Дельфийской пифии. Территория Эрикса была объявлена собственностью Гераклидов, потому что, как было сказано, сначала она принадлежала Гераклу. Дориэй, также знавший, как в случае необходимости достичь успехов с помощью мифов, связанных с Гераклом, извлек пользу из совета беотийца Антихара, который объяснил ему суть изречения пифии43. Однако Дориэй и большинство его сторонников вскоре погибли в битве с финикийцами и жителями местного города Эгеста.

Позже, в период кризиса, вызванного вторжением Ксеркса, спартанцы еще раз обратились к ахейской политической мифологии. Спартанец Сиагр был отправлен с объединенным посольством лакедемонян и их союзников просить помощи против персов у сиракузского тирана Гелона. В ответ на просьбу посланников Гелон напомнил, что эллины не помогли ему в борьбе против Карфагена, когда он пытался освободить эмпорийiv и отомстить обитателям Эгесты за убийство Дориэя. Однако Гелон заявил, что он готов предоставить значительные силы в том случае, если будет признан главнокомандующим над всеми греками. Сиагр на это ответил: «Горько заплакал бы Агамемнон — наследник Пелопса, узнав, что спартанцы отстранены от гегемонии Гелоном и сиракузянами»44. Сиагр упомянул о Пелопсе, потому что Спарта стремилась управлять его вотчиной Пелопоннесом, и Агамемнона, потому что как последний предводительствовал над ахейцами в Троянской войне, так и Спарта стремилась руководить эллинами в защите Греции. Чтобы противостоять притязаниям на гегемонию, необходимо было подчеркнуть связь Спарты с Пелопидами — не только с Менелаем, но и с Агамемноном. Поэт Стесихор, посетивший Спарту в середине VI в., полагал местонахождение дворца Агамемнона не в Микенах или Аргосе, а в Лакедемоне45. То же стремление наблюдается позднее у Пиндара, который рассказывает об убийстве Агамемнона Клитемнестрой будто бы в спартанском поселении Амиклы46. Так как власть Агамемнона не распространялась до Сицилии, Гелон просто игнорировал мифическое обоснование претензий Спарты на гегемонию, тем самым усиливая гнев Сиагра в связи с претензиями сиракузского династа. Итак, мифическая традиция переносит Агамемнона (вместе с Александрой — Кассандрой)47 в Амиклы, а захоронение Елены и Менелая — в другой спартанский городок — Терапну48. В той же мифической традиции существовал факт, отрицавший родство спартанских царей Гераклидов с ахейцами. Легенды гласят, что в то время, когда Греция была объединена с. 56 Агамемноном для Троянской войны, Геракл находился на Олимпе, а его сыновья и внуки еще не прекратили свои странствия за пределами Пелопоннеса. Спустя два поколения после Троянской войны они еще не достигли «острова Пелопса»49. Но Зевс, согласно Тиртею50, передал Спарту Гераклидам и царям Лакедемона, которые выступали как жрецы Зевса Лакедемонского»51, руководствуясь правом наследования от Геракла. Это право можно было бы признать, если бы можно было доказать, что Геракл был царем Лакедемона. Есть основания полагать, что Геродот признавал Геракла царем Спарты. В пассаже 8. 231 он представляет родословную царя Левтихида II как восходящую прямо к Гераклу. Все имена в этом списке — за исключением второго и третьего — по мнению Геродота, принадлежат спартанским царям. Список завершается ветвью: Прокл — Аристодем — Аристомах — Клеодей — Гилл — Геракл. Ранее мы указывали в 6. 52. 1, что спартанцы не соглашались с поэтом52. Полагали, будто не Эврисфен и Прокл, а их отец Аристодем привел лакедемонян на землю, занимаемую ими во времена Геродота53. Поэтому, следуя логике спартанцев, предки Аристодема не могли править в Спарте. Но Геродот был прав, называя их царями Спарты в 6. 131: Геракл стал царем Спарты по праву завоевания, потому что боролся против Гиппоконта и его сыновей, дабы отомстить за убийство в Спарте своего двоюродного брата Иона. История наказания Гиппоконтидов впервые обнаружена у Алкмана54. Она дает право спартанцам утверждать, что Геракл и его прямые потомки были царями Спарты, даже если царская линия не была непрерывной до Аристодема. Известно, что Геракл покинул Спарту в заботе о Тиндарее, смертном отце Елены55. Поэтому, по мнению спартанцев, когда Менелай женился на Елене и воцарился в Лакедемоне, он был не более чем правитель-временщик. Следовательно, Гераклиды имели полное право вернуться, чтобы потребовать свое наследство56.

Несмотря на вышесказанное, память о Елене и Менелае прочно утвердилась в религии спартанцев. Это показали недавние раскопки в Менелайоне. Два архаических посвящения на бронзе, содержащие имена: одно — Елены и Менелая, другое — Елены57 — не дают оснований судить о том, признавались ли они своими почитателями в качестве богов либо только героев. Геродот, рассказывая историю об уродливом ребенке, превратившемся в несравненную прекрасную жену царя Аристона, знал, что Елена, которую он называет богиней58, особо почиталась в Терапне. Ее святилище помещалось по соседству с Менелайоном на восточном обрывистом берегу Эврота. Ниже святилища Елены находилось погребение, называемое Фебайон59, где почиталась Феба — одна из дочерей с. 57 Левкиппаv. Нянька каждый день приносила уродливого ребенка к святилищу Елены и подолгу стояла с ним перед храмом богини. Длинные и трудные прогулки, наконец, были вознаграждены явлением некоей женщины, которая коснулась лица ребенка и изменила его черты. Итак, следуя Геродоту, Елена почиталась в Терапне еще в начале VI в. до н. э., и с этим согласуются археологические данные. Считалось, что Елена обладала силой даровать красоту, но могла насылать и слепоту. Говорят, что поэт Стесихор был ослеплен ею после того, как сказал, будто Елена бежала с Парисом в Трою. Стесихор не обрел зрение до тех пор, пока не сочинил поэму, в которой отрицал, что Елена когда-либо бывала в Трое. Геродот ссылается на версию Стесихора, когда, завершая длинное повествование о пребывании Елены в Египте, говорит, что по его мнению, та никогда не бывала в Трое60. Геродот полагал, что греки отказывались верить словам троянцев, будто Елены нет в их городе. С глубоким почтением историк добавляет, что τὸ δαιμόνιον устроил дела так, что разрушение города должно было показать людям, как боги посылают великие наказания за великие преступления61. Сила Елены, направленная на обеспечение спартанского господства, показана Геродотом в одном из последних пассажей его сочинения62. Согласно Геродоту, когда Тиндариды завоевали Аттику с целью спасти Елену, они долго не могли обнаружить, где ее спрятал Тесей. В конце концов декелейский герой — эпоним Декел, опасавшийся дальнейших нападений Тиндаридов на Декелейский дем и осуждавший поступок Тесея, рассказал спартанцам, что Елена находится в Афиднах. Многие говорят, продолжает Геродот, что все декелейцы были обязаны говорить правду о местонахождении Елены. Предание завершается тем, что Титак, эпоним общины Титакиды, отдал Афидны в руки Тиндаридов63. Впоследствии декелейцы, посетив Спарту, получили в награду освобождение от надзора, полагавшегося чужестранцам, и почетные места на всенародных празднествах. Это правило действовало еще во времена Геродота. Сила мифического прецедента была такова, что, когда спартанцы разоряли Аттику в начале Пелопоннесской войны, только Декелею они оставили в покое. Последнее замечание согласуется с сообщением Фукидида о спартанских действиях в Аттике в начале так называемой Архидамовой войны. Архидам выступил из Ахарны с целью разорения всех аттических демов между горами Парнет и Брилес, но о нападении на Декелею не упоминается64. Истинная причина привилегий декелейцев в Спарте была забыта, и тогда удовлетворились с. 58 мифическим объяснением, которое оказалось полезным и в политике, поскольку способствовало возобновлению трений между демами Аттики. Эти трения стали очевидны во время форсированной эвакуации сельского населения Аттики для защиты под городские стены согласно стратегии Перикла. Как жители сельских демов возмущались Периклом, будучи оторваны от родных очагов, так и их мифические предки сопротивлялись установлению в Аттике гегемонии Тесея65.

Рассказ Геродота о битве при Сепее в Арголиде является эффектным свидетельством власти мифа над спартанцами во время военных действий. После поражения аргивян в битве борцов Тирея стала территорией Спарты. Из Тирад Клеомен направился к реке Эрасин, на южном берегу которой он принес жертву речному божеству66. Бог, однако, послал неблагоприятные знамения и царь вернулся на территорию Спарты. Клеомен увел войска на юг внутрь Тирейской области и после жертвоприношения на берегу моря переправил армию на захваченных эгинских и сикионских кораблях в аргосские порты Тиринф и Навплию67. Переправка армии через Аргосский залив заняла много времени, хотя Геродот не упоминает о том, что движение к Эрасину было ложным маневром, или о том, что морская армада сопутствовала войскам вдоль побережья Тиреатиды. Армия Аргоса выступила навстречу, чтобы встретить захватчиков у Тиринфа. Две армии расположились лагерями в пределах слышимости, так что аргивяне могли слышать команды спартанского глашатая и реагировать на них. Учитывая это обстоятельство, Клеомен принял хитроумное решение атаковать неприятеля во время принятия пищи. Когда не подозревавшие подвоха аргивяне, услышав обеденную команду спартанского глашатая, привычно приступили к трапезе, они были внезапно атакованы противником. Многие аргивяне были убиты на месте, но еще большее их число бежало в священную рощу в окрестностях Аргоса. Здесь их, умолявших противника сохранить им жизнь за выкуп, спартанцы подвергли безжалостной расправе. Спартанский царь Клеомен приказал сжечь дотла эту рощу. Перед походом спартанцы получили оракул Аполлона о том, что Клеомен возьмет Аргос. Царь полагал, что оракул имел в виду город. Однако эта роща была святилищам Аргуса, остроглазого стража Ио. Узнав, кому принадлежит роща, Клеомен воскликнул, что Аполлон обманул его68. Заметим, что Аргос как полис — имя существительное среднего рода 3-го склонения, а Аргус — страж — имя существительное мужского рода 2-го склонения. Оракул, полученный Клеоменом, был призван скрыть разницу данных наименований в именительном падежеvi.

с. 59 Убежденный в том, что теперь он не может взять город, царь отправил большую часть войска домой69. Не сообщается, использовались ли при возвращении реквизированные корабли. После уничтожения аргивской армии сухопутный путь стал совершенно безопасен. Аргивский историк Сократ рассказывает, что женщины Аргоса, возглавляемые поэтессой Телезиллой, отразили натиск спартанцев (при том, что войска второго спартанского царя, Дамарата, прорвались было внутрь города в памфилийский квартал)70. Но у Геродота нет сообщений о какой-либо другой битве после Сепейского сражения. Возможно, женщины Аргоса были готовы защищать свой город, но история Сократа выглядит не более чем ошибочной интерпретацией другого дельфийского оракула. Данный одновременно аргивянам и милетянам оракул говорил о победе женщины над мужчиной71.

По возвращении в Спарту Клеомен был обвинен в том, что его подкупили аргивяне. В свою защиту Клеомен сказал эфорам, что после сожжения священной рощи он вместе с тысячей лучших воинов направился в святилище аргивской Геры узнать, разрешит ли богиня после всего содеянного взять город. Во время жертвоприношения, говорил царь, из груди статуи богини вырвалось пламя. Если бы свечение распространялось из головы, он был бы готов взять Аргос полностью. Пламя из груди означало, что он сделал так, как пожелал бог, а не богиня Гера. Геродот не сомневается по поводу данного объяснения, и спартанцы сочли его исчерпывающим, значительным большинством проголосовав за оправдание Клеомена72. Рассказ Геродота показывает, что, по мнению царя и его обвинителей, лишь одной тысячи копейщиков было достаточно для взятия Аргоса, так непоправимо было для аргивян поражение под Сепеей. Приведенный пример служит великолепной иллюстрацией власти религии над политической и военной деятельностью в ранней Спарте. Геродот полностью признает определяющее влияние религии на жизнь греков. Приведенные суждения античных историков касаются, как правило, частных вопросов, но игнорировать это — значит упускать из виду принципиально важные черты жизни древних эллинов. Способность Аполлона Дельфийского направлять спартанскую политику наглядно показана Геродотом в его рассказе о свержении тирании Писистратидов в Афинах. В пассаже 5. 62. 3 сообщается, что противники тирании из рода Алкмеонидов подкупили пифию, дабы при ответе на любой запрос из Спарты, индивидуальный или от лица государства, она сказала, что Афины должны быть свободны. В итоге лакедемоняне, несмотря на то, что Писистратиды были их союзниками, направили войска под руководством Анхимолия для изгнания тирана из Афин. Они высадились при Фалероне, но были разбиты посланной на с. 60 помощь Писистратидам фессалийской конницей. Вторая экспедиция под руководством Клеомена принудила династов покинуть Аттику после капитуляции афинян. Так пифия, понуждаемая ее благодетелями — Алкмеонидами, успешно изменила политику Спарты по отношению к афинскому руководству.

Клеомен тоже был вполне способен манипулировать культом Аполлона в своих целях. Когда он пожелал удалить с престола своего коллегу Дамарата, то договорился со знатным дельфийцем Кобоном побудить пифию заявить, будто Дамарат не является сыном царя Аристона. Вскоре подкуп обнаружили, Кобон был изгнан из Дельф, пифия Периалла была отстранена от должности73, а сам Клеомен вынужден был покинуть Спарту. После путешествия в Фессалию он отправился в Аркадию, где стал представлять серьезную угрозу для Спарты. Клеомен вынудил аркадян под клятвой следовать за ним, куда бы он их ни повел (как если бы они были спартанской армией). Он дал ответную клятву над страшными водами Стикса, которые, по мнению греков, выходят на поверхность у города Нонакрис, что возле Финея. Опасаясь аркадского альянса, лакедемоняне вернули Клеомена к власти, сохранив за ним прежние полномочия. Больше они не могли относиться к нему как к неисправимо испорченному подкупом в Дельфах. Геродот сообщает, что под конец жизни Клеомена стали считать безумным, так как он потрясал скипетром перед каждым встречным спартиатом. Поэтому он был помещен в колодки. В дальнейшем, угрозами заставив охранника-илота дать ему кинжал, он покончил с собой74. Много непонятного в этой истории. Возможно, эфоры хотели убрать его с дороги, и Клеомен был казнен как государственный преступник75. Созданная им Аркадская лига могла представлять серьезную угрозу для Спарты в том случае, если бы в это время начались новые волнения в Мессении. Геродот рассказывает историю кончины Клеомена так, как он ее услышал. Если принять ее на веру, тогда последний этап жизни Клеомена представляется полным событий, прогневавших богов. Подкуп дельфийской пифии, разорение священного участка в Элевсине, сожжение рощи Аргуса, избиение жреца в аргивском храме Геры76 — как видим, было много причин тому, чтобы боги могли захотеть лишить его сначала разума, а затем и жизни.

В битве при Сепее погибли шесть тысяч аргивян. Вследствие этого Аргос перестал быть для Спарты серьезной угрозой на период жизни одного поколения. Когда аргивяне консультировались с дельфийской пифией по поводу персидской угрозы, они получили совет «стоять на страже с дротиками в руках и беречь свою голову»77, т. е. сохранять нейтралитет в ожидании того, пока достигнет совершеннолетия новое поколение с. 61 воинов. Государственный совет аргивян попытался установить тридцатилетнее перемирие со Спартой при условии вступления их города в союз против персов. Тогда же аргивяне потребовали от посланников Эллинской лиги, прибывших из Спарты, чтобы Аргосу передали как минимум половину власти в союзе78. Игнорируя ряд непрерывных поражений, аргивяне упорно настаивали на восстановлении своего господства на Пелопоннесе. Некогда их царь Фидон установил стандарты мер и весов для Пелопоннеса, изгнал элейскую администрацию с Олимпийских игр и проводил их единолично79. Аргивяне вспомнили, что северное побережье Пелопоннеса напротив Арголиды вместе с островом Кифера прежде принадлежали Аргосу80. Эти древние притязания подкреплялись мифическими аргументами лидерства аргивян. Аргос, как и Спарта, считал себя вотчиной Агамемнона. Старшим из сыновей Аристомахаvii Гераклида объявлялся Темен, который стал царем Аргоса. Темен, по мнению аргивян, был старше своих братьев: Аристодема, который считался предком двух царских родов Спарты, и Кресфонта, ставшего царем Мессении81. Спартанцы утверждали, что Аристодем правил в Спарте, но поэты, как мы помним, говорили, что два его сына были первыми Гераклидами, царствовавшими там82. При сложившихся обстоятельствах старшим из Гераклидов остался Темен — правитель Аргоса, а младший брат его Кресфонт стал царем Мессении83.

На требование аргивян отдать половину власти послы из Спарты ответили, что в Спарте два царя, а в Аргосе — только один84. Никто из спартанских царей не может быть отстранен от власти, продолжали они, тогда как царь Аргоса мог делиться своей властью85. Аргивяне, усмотрев в ответе оскорбительную насмешку, приказали послам до захода солнца покинуть территорию Аргоса, иначе они будут преследоваться как враги. Спартанские дипломаты не сумели разъяснить свой ответ. После опасной размолвки между царями Клеоменом и Дамаратом во время нападения на Аттику спартанцы решили, что оба царя не должны вместе уходить на войну86. Поэтому, если бы царь Аргоса мог сопровождать полевую армию спартанцев в период персидского нашествия, он разделил бы право принятия решения со спартанским командиром. В результате Аргос, воспользовавшись советом Дельфийского оракула, остался нейтральным (хотя, как рассказывали, аргивяне приняли посланника от Ксеркса)87. Гегемония спартанцев на Пелопоннесе осталась нерушимой.

Господство Спарты на Пелопоннесе и ее руководящая роль в Элладе явились результатом соединения военной силы и политической воли.

с. 62

Приложение I
Некоторые родословные спартанцев по Геродоту



с. 63


a Младший сын Аргеи (6. 52. 7).

b См. также: Wade-Gery H. T. The Poet of Iliad. Cambridge, 1952. P. 88—91.

c Детали см.: Harvey F. D. // J. H. S. 1967. № 87. P. 67.

d Мать Дамарата полагала, что он мог быть сыном героя Астрабака (6. 69. 4—5), который являлся потомком Агиса в пятом поколении (Pausanias, 3. 16. 9).

Приложение II
Родословная Иамоса по VI Олимпийской оде Пиндара





Однако военная мощь и искусство дипломатии сами по себе не могли бы обеспечить Лакедемону роль лидера. Господство Спарты имело мифологическое обоснование в ежедневно отправлявшихся городских культах и в самом институте двух царских семей, происходящих от Зевса88. Геродот, сам будучи аристократом с богатой родословной, знал, как и Пиндар, что миф, объясняя историческое прошлое, утверждает политическое настоящее. Успех изысканий Геродота в Спарте обусловлен не только его искусством тактичной беседы, но и поэтическим восприятием рассказов, связанных с богами и героями89.

http://www.ancientrome.ru/publik/article.htm?a=1271835886

© WIKI.RU, 2008–2017 г. Все права защищены.